Таганский дневник. Книга 1

В среду, когда мы были в Ленинграде, состоялся худ. совет по «Хозяину тайги». Не знаю — поздравить себя или нет, но мы оба с Высоцким утверждены на главные роли. Работа предстоит отчаянная, главное — недостатки, рыхлость и примитивизм сценария преодолеть. И еще — время. Сроки начнут терзать, и мы зашьемся и с фильмом, и с ролями. Но, «по крайней мере», я настроен по-боевому, не говоря о Высоцком, который сказал скромно: «Мы сделаем прекрасный фильм». Спорить с ним я не стал.

22 июня 1968

Из гусар были: 1) Гаранин — наконец-то, принес мне свою потрясающую работу — «Мечущийся Пьеро» [34] и бутылку водки, 2) Высоцкий — не пил, а есть нечего было — подарил брюки. 3) Веня Смехов — подарил здоровенную рыбину сухую, под пиво. 4) В час ночи где-то пришел Калягин, принес водку, подтрунивал над Гараниным. Из дам: моя жена, теща. Теща подарила носки, жена — рубашку. В общем, одели меня. Ну и, конечно, были Рыжневы. Гудели до утра, особенно мы с Гараниным, даже Венька уже лег и, лежа, читал Блока о Пушкине вслух, а мы ахали. Пили только шампанское, усидели шесть бутылок. Да, птички принесли пингвина-ручку и бутылку сухого вина. Гаранин — моя слабость, о чем угодно может говорить и дать исчерпывающие сведения. Например, вчера час говорил о музыке, помнит названия пьес, композиторов, всех дирижеров, певцов. В общем, ходячая энциклопедия, он бы мог свободно читать лекции обзорные по музыке. Помнит актеров, вождей, летчиков — всех более-менее знаменитых людей. Провожал его домой, когда всходило солнце, до чего приятно было идти, радоваться и говорить. Да, жизнь идет. Никаких поздравлений ни от кого я не получил и сегодня. Грустно. Что за черт, все на меня обижаются, почему? А я — ни на кого.

34

«Мечущийся Пьеро» — фотопортрет В. Золотухина в роли Пьеро из спектакля «Десять дней…»

Сегодня целый день спал, только вымыл посуду, да в обед с Зайчиком откупорили бутылку шампанского.

Кузька был на выставке и получил большую серебряную медаль. А я, маловер, не верил в него, он обиделся, загордился и не подходит даже ко мне.

23 июня 1968

Проклятые мозоли замучили. Не знаю, как завтра играть буду «Доброго». Сегодня «Антимиры» танцевал так, в полноги. Болит жутко, особенно на левой. Целый день сижу, печатаю «Дребезги», пью «Московское полусладкое».

Перед тем, как выйти на худ. совет, Назаров, по инициативе Стефанского [35] , был у Шабанова [36] . В основном по линии Высоцкого, испугались статей.

Шабанов. Золотухин — это самостоятельный художник, талантливый артист, за ростом которого мы с интересом наблюдаем, но ему пора встать на ноги. Пора бросить танцевать под дудочку Любимова, открывать рот, когда его открывает Любимов, и закрывать, когда тот закрывает, пора бросить ему смотреть в рот Любимову.

35

Стефанский Алексей Николаевич — директор картины «Хозяин тайги».

36

Шабанов Петр Ильич — в то время 1-й секретарь Пролетарского райкома КПСС. Театр на Таганке (до перерайонирования Москвы в ноябре 1968 г.) находился на территории и в ведении этого района.

Это перепевы Дупака.

— Высоцкий — это морально опустившийся человек, разложившийся до самого дна. Он может подвести Вас, взять и просто куда-нибудь уехать. Я не рекомендую Вам Высоцкого.

Где это было видано, чтобы секретарь райкома давал рекомендации для участия в съемках, докатились.

От «Живого» у меня остались только воспоминания, палка, подаренная Можаевым в день, когда мы ездили в деревню за реквизитом, Господи, неужели ты так жесток, дай мне показать людям моего Федора, да еще балалайка.

Зайчик улетел вчера в ночь на много дней в Душанбе.

Если бы у меня не болели ноги, я бы, может быть, куда-нибудь пошел: в театр или в гости. У меня есть водка, я бы мог пригласить кого-нибудь к себе или сам пойти, но увы, я не могу ходить, не могу думать, не хочу ничего делать — я боюсь завтрашнего спектакля, потому что у меня болят ноги.

Несколько дней стоит жара. Сегодня я получил единственное поздравление от человека, помнящего, что я родился. Это Толя Лаптев.

24 июня 1968

Директор подходит к каждому, обнимает за плечи и начинает разговор, дескать, Юрий Петрович должен понять, что времена не те, нельзя идти напролом, необходимо поступиться чем-то. Вплоть до того, что снять «Послушайте».

Но он же предлагал им переделать второй акт на райкоме, они пропустили это мимо ушей.

Чего он предлагал… Он вел совершенно по-дурацки себя… Бросал реплики, подначивал, ну, дескать, давайте, я посижу уж, послушаю, а вы говорите… Кому он чего хотел доказать… Если бы не его такое детское поведение, я уверен, что все бы обошлось. Вы должны говорить с ним. Судьба театра зависит только от него и не только театра — судьба людей, надо думать ведь не только о себе, о своей фанаберии, еще и о людях надо задуматься.

Они ждут, чтобы он склонил перед ними голову, а они отрубят ее и выбросят. Им легче с ним расправиться, когда он признает — что он ошибался. Потом, когда наступят лучшие времена, они скажут: «Но ведь он же сам признал свои ошибки».

Бедный Дупак. Он обманул советский народ, бросил дочку легендарного героя и, слившись с буфетчицей, которая тоже какого-то советского труженика надула. Он получил вместо взыскания трехкомнатную квартиру, он у них на крючке, и все идеи и высокие принципы ему теперь до… Он ввел в действие свой пассивный кодекс: «Я, маленький артист, не играю главных ролей, но я тоже человек и требую к себе внимания». А Любимов всегда указывал ему место, как псу, вот Дупак и восстал. Восстал холоп, а это страшно. Он не простит барину его графства, хотя бы он и был гением, что ему до гения графа. Граф-барин, а барина надо бить, пока есть случай. Вот как я понимаю этот момент. И теперь Дупак обрабатывает общественное мнение, переговаривает со всеми, склоняет на свою сторону, хочет, чтобы артисты хоть что-то сказали бы против Любимова, ему «нужен тот, кто б первый бросил камень», а уж потом начнется заварушка и полетят головы. Но артисты молчат, сохраняют спокойствие, как призвал шеф. По заводам и предприятиям уже официально объявляют о снятии Ю.П. Приручают общественное мнение, смотрят, что из этого выйдет, как поведет себя народ. А что народ?! Что он Гекубе, что ему Гекуба!!!

У меня исправилось немножко настроение. Со вчерашнего дня я возобновил занятия на балалайке, ни хрена, все наладится, правильно говорил Гаранин — надо развивать талант, надо не терять времени, надо работать над собой. Кому какое дело, что у меня обе ноги парализованы, я сегодня должен играть и играть хорошо, «народ ведь платит, смеяться хочет он». И я буду играть, хоть разорвутся ноги пополам.

Сегодня Полока в третий или даже в четвертый раз показывает «Интервенцию» обкому. Господи, помоги ему, а заодно и всем нам.

А где-то в Прибалтийском хуторе Борис Можаев пишет — «чтобы не тревожили зря, буду злиться». Надо достать его адрес да написать ему письмишко. Сейчас просматривал свою запись о поездке с ним в деревню, даже в такой сухой информации большая тоска и грусть. И чем дальше, чем невозможнее «Живой», тем сильнее и безнадежнее хочется реветь и говорить хорошие слова и Можаеву, и Любимову. Прекрасное было время!!!

Надо завязывать с пьянкой (но что делать, у меня в холодильнике со дня рождения две бутылки водки и три — шампанского) и с курением. Как поднимусь, выведу мозоли, начну заниматься и худеть. Я сильно вышел из формы. Не курю я уже три дня, не нужно мне это все, баловство.

Какое-то странное письмо мама написала, куцое, как будто не дописанное, никогда от нее не было таких писем. Что-то там не все ладится, заработать бы кучу денег и поехать разобраться во всем, устроить стариков, купить машину Володьке, и представляю, как он на меня досадует теперь за мое пацифистское письмо. Ему бы купить, а там разберемся.

У Высоцкого нехорошо в семье. Третьего дня его встретила Люся, когда он выходил из театра в обнимку с Иваненкой. Люся заревела и убежала к матери. Володя хочет построить ей квартиру и себе тоже и пожить отдельно, — «Я наверняка вернусь потом, а сейчас мне нужно пожить одному, проверить себя, что-то сделать, поработать…»