Таганский дневник. Книга 1
Шрифт:
1983
Ездили на кладбище вчера. Возложили венок от театра. Народу много. К Нине Максимовне. Приехала Марина. Все рады друг другу — хорошо. Вечером — действо. Выступали Андрей, Белла [171] , Карякин, Можаев. Много начальства. Прошло хорошо. Как сказала Нина Максимовна: «Наши довольны очень. Как у вас у всех сердца не разорвались?»
О выставке-конкурсе памятника ВВ.
171
Андрей, Белла — поэты Андрей Вознесенский и Белла Ахмадулина.
Вознесенский ищет фотографию, где бы он вместе
Ленинград.
Выбегаю в коридор греться, такой холод в нашем люксе. Николай Губенко встречает Жанночку из Лиссабона. Поездом не поехал, обещает прибыть обязательно самолетом. В Доме кино ажиотаж, вызван наряд милиции. Водитель сетует, что Влади нет. В Ленинграде мороз восемь градусов и идет снег. Боюсь, что Колька задержится надолго, но к вечеру поспеть должен, изворотливый, куда-нибудь впихнется.
Вечер памяти В. С. Высоцкого. От Таганки приглашены: Губенко, Демидова, Золотухин.
А вчера я читал приказ примерно такого содержания — о вынесении Любимову дисциплинарного взыскания:
«21 января 1983 г. в беседе Управления культуры с Любимовым Ю.П. была достигнута договоренность, что 25 января в Театре на Таганке не будет показан спектакль «Владимир Высоцкий», ранее просмотренный Главком и получивший отрицательную оценку Главка. Тем не менее в нарушение договоренности и правил пожарной безопасности 25 января в Театре на Таганке вместо вечера-концерта памяти В. Высоцкого был показан спектакль «Владимир Высоцкий» с незначительными изменениями, что не повлияло существенно на идейное содержание (звучание) спектакля. Все это происходило при переполненном зале, что нарушало пожарные нормы нормальной эвакуации зрителей. Объявить тов. Любимову выговор».
Вчера же он был вызван в райком.
Вот, Владимир Семенович, такие дела. Даже в день твоего рождения, даже дома у тебя — в театре твоем — мы не можем с тобою нормально побыть, твои песни послушать, добрым словом тебя вспомянуть.
А я грешным делом думаю: не посоветовали ли Николаю Николаевичу [172] не приезжать на это мероприятие?
Книга о Владимире Высоцком напишется купно. Какая-то главная часть ее уже написана. Опубликовано о нем много. И напечатано много, а главное опубликовано, то есть стало достоянием публики в рукописных ли листках, в магнитофонном ли звучании или в чьих-то устных рассказах, кем-то запомненных и хранимых чьей-то памятью… И чем противоречивее к нему отношение, чем субъективнее оценки одного и того же дня, случая, роли, тем общая картина его подвига станет яснее. В этом я убедился еще раз, прочитав запись выступлений А. Эфроса. В рассказе много точных, схваченных острым глазом художника деталей внешнего облика, моментного облика В.С. Но… опять же все дело в личном, а личное — в главном, а главное у художника — дело… И вот тут разница… Мне не казалась и не кажется роль Лопахина удачной. Если брать подмостки Таганки, то в ряду его ролей для меня она станет на последнее место. Я смотрел на него с восхищением всегда, что бы он ни творил, но мой актерский эгоизм и подсознательная трезвость фиксировали фальшь и неискренность исполнения. А уж знаменитый монолог «Кто купил?.. Я купил…» и вовсе шел в каком-то неорганизованном крике и в нелепых, зажатых, отнюдь не напоминающих ни одного знакомого пьяного движения. Странно: пьяного он играть не умел. Его тело безбожно фальшивило, особенно выдавали его ноги… И уж кто был неровен в исполнении, так это Владимир… в Лопахине, могу дать голову на заклание, ему не хватало Любимова, его узды и остроты предельной, а не беспомощного метания от портала к порталу…
172
Николай Николаевич — Губенко.
Я бы никогда не осмелился… не то слово, не позволил бы себе это свое мнение высказать вслух, если бы это не нашло подтверждения (более того, он меня опередил) в словах Швейцера М. А, в фильме которого он, на мой взгляд, сыграл свою лучшую роль в кино — Дон Гуана.
Мы говорили о Шаповалове (МА пробовал его на Ноздрева) и вспомнили «Вишневый сад», Высоцкого. «Лопахина он, прямо скажем (тоже оговорился!), играл неважно». И я понял, что надо говорить. Иначе елеем зальем истину. Это не значит, что истина принадлежит Швейцеру и Золотухину, а не Эфросу… Нет. Чем в книге будет больше разных мнений, тем она будет правдивее.
Например, откуда-то взялось (это я прочитал сначала у Демидовой, потом вдруг то же подтвердил Эфрос, и легенда состоялась),
будто Володя был похоронен в костюме Гамлета. Костюм Гамлета висит в кабинете у Любимова. Володя был похоронен в том, в чем он ходил в жизни и во что его обрядили в последний путь близкие: черный свитерок, черные вельветовые джинсы. Да, это напоминает по цвету, силуэту… Но это вовсе не то, в чем он играл… Но само «похоронен в костюме Гамлета» — для публики значится определенным знаком, и она ищет в том третий смысл. Зачем? Надо написать главу «Покорение Марины». И о «неназойливости»… Я часто мучился, что моя неназойливость могла показаться ему невниманием и равнодушием.Говорил с Венькой — о черном Ванькином крыле [173] дьявола надо мной. Больше всего он беспокоился: «…дьявольское соседство, ты вспомни, что он с Володей сделал!..»
А что он с Володей сделал?!
Мне как-то странно и ревниво, что Л. в говорильне своей, чего-то предсказывая и аргументируя, ссылается через слово на Володю, что будто бы они обо всем этом давно и много говорили, и Володя, мудрец, все предвидел и часто говорил: «Л., ты увидишь… вот посмотришь… что ты, Л…» и пр. Кажется, они не были в таких отношениях. И относился он к нему весьма иронически.
173
«…о черном Ванькином крыле…» — то есть о влиянии Ивана Бортника, актера Театра на Таганке.
1984
Крымова [174] говорит, что Марина, будучи здесь по делам памятника, двум людям просила передать привет: Белле и мне. А я до сих пор смею обижаться на нее, а скорее на Володю (хотя он мне что-то про французскую бережливость и приемные дни оправдывался), что она не пригласила меня в Париже к себе в дом. Не смертельно. Даже смешно, однако и обидно чуть-чуть.
174
Крымова Наталья — искусствовед, не только много пишущая, но и работающая на телевидении, режиссирующая; жена А. Эфроса.
Пять часов вчера сидели у Дупака, исправляли экземпляр «В. Высоцкий» по категорическим замечаниям. Еще пять часов, теперь уже в райкоме и у Дупака опять же. Заявлено ультимативно, что в этой концепции любимовского прочтения творчества Высоцкого вечер идти не может. Предлагается сделать принципиально новый сценарий вечера. «А то получается не вечер памяти Высоцкого, а вечер памяти Любимова. Любимова от Высоцкого надо отделить!» [175] и пр. Писать неохота…
175
«Любимова от Высоцкого надо отделить» — это требование связано с тем, что Ю. Любимов с июня 1983 г. находился за границей и распространялись слухи, что он не вернется на родину. Позднее, после смерти Ю.В. Андропова, он был исключен из КПСС (в марте 1984) и лишен советского гражданства (в июле 1984 г.).
— А «10 дней» — концепция Любимова?
— Но это спектакль принятый. А на это разрешения никто не давал.
И этот день не решил пока ничего. Поступили мы сообща в результате правильно: репетировали, правда, не на основной сцене и не в декорации-оформлении Боровского, чтоб не подставлять Дупака, — в новом зале читали «вариант от 16-го числа», как мы его называем, где рукой Николая [176] через страницу «изъято», «изъято» и пр.
176
«…рукой Николая…» — то есть Николая Губенко.
Отвозили письмо в Управление Демидова, Золотухин, Губенко. Начальника нет и неизвестно.
Все ушло в говорильню, в споры, в точки зрения, расчеты, предположения. В результате письмо-телеграмму Андропову не послали. Партбюро и местный комитет на то ни свое согласие, ни свои подписи не дали. Какая-то чепуха. И решили вообще вечер не проводить, съездить на кладбище и на этом отмечание-праздник закончить…
Дали телеграмму Андропову с уведомлением Золотухину.