Тагу. Рассказы и повести

Синту, не раздумывая, кинулась в воду. Обычно холодная, Техура была насквозь, до самого дна, прогрета солнцем. Выйдя на другой берег, Синту побежала туда, где высился шатер Арзакана. Ее босые ноги оставляли влажные следы на раскаленной, пересохшей от зноя земле. Воины, видимо, заметили девушку, один из них приподнялся и стал глядеть в ее сторону, прикрывая рукою глаза от солнца. Смиту тотчас же узнала Чонти и остановилась…

А вслед Синту, не видевшей сейчас ничего, кроме вставшего ей навстречу Чонти, мчался от реки табун взбесившихся от жары лошадей. И тотчас же, словно по чьему-то неведомому знаку, стремительно выбрались на берег и помчались за ними стоявшие в реке кони. Какое-то безумие гнало их вперед, и они плотным табуном неслись прямо на Синту. Взметенная тысячами копыт, поднялась и повисла в воздухе тяжелой завесой туча пыли. Казалось, спастись от надвигающейся беды невозможно. Синту на миг оглянулась и побежала. С угрожающей быстротой настигал ее топот копыт — звук преследующей ее смерти. Все ближе и ближе… Чья-то сильная рука подхватила девушку с земли и подняла на коня.

— Синту, — услышала она, — сумасшедшая!..

— Думаешь, я струсила?! — Она рассмеялась, словно ничего не случилось, словно Чонти и не спас ее только что от смерти. Она посмотрела на него, и глаза ее засветились.

— Чертовка!

— Ты больше не сердишься на меня, правда? — Синту обхватила руками его шею. — Если бы кони затоптали меня, на кого бы ты тогда сердился? Не было бы с тобой Синту…

— Молчи!

Табун настиг их, захлестнул, увлек за собой. Чонти сильно натянул одной рукой повод, стараясь удержать своего коня в повиновении, а другой обнимал стан Синту.

— Ну скажи, на кого бы ты тогда сердился, Чонти? — повторила девушка. — Ну перестань же хмуриться, слышишь! Не то… — Она огляделась: вокруг лавина обезумевших коней… — …Не то уйду от тебя — не удержишь!

Синту ухватилась за гриву бежавшей рядом вороной кобылы и птицей перелетела ей на спину.

— Синту! — крикнул Чонти.

— Синту ничего не боится! — Девушка повернулась к нему, глаза ее сверкнули. — Ничего и никого, кроме тебя…

Синту знала, как трудно вывести Чонти из равновесия, и потому, бывало, не раз одним прыжком взлетала на дикого, необъезженного коня и, прильнув к его гриве, отдавалась буйному бегу. А потом ухватится руками за ветвь дерева и повиснет на ней, раскачиваясь и с улыбкой глядя, как летит дальше конь уже без седока. Или же спрыгнет на скаку с коня, перекувыркнется раза два по земле и усядется, довольная…

Чонти обычно спокойно наблюдал за всем этим. Он был из тех людей, мужественных и суровых, которые прячут свои чувства от чужих глаз, говорят мало и сдержанно, а больше молчат, горячи и вспыльчивы, но умеют сдерживать себя. И девушка, так и не добившись, чтобы на лице Чонти появился страх за нее, растерянность или волнение, нередко убегала куда-нибудь, где ее не могла видеть ни одна живая душа, и в слезах отводила душу.

То же странное чувство отчаянного озорства владело Синту и сейчас. Она крепко вцепилась в гриву кобылы; длинные косы развевались по ветру, босые ноги сжимали конские бока. Пригнувшись к шее вороной, Синту, казалось, не замечала мчавшихся рядом коней — этой вздыбленной лоснящейся лавины, не слышала храпа и фырканья. Она хотела лишь одного — уйти от Чонти. Но сделать это теперь было не так просто. Часть табуна свернула в одну сторону, вторая — в другую. Только кони Синту и Чонти мчались вперед.

— Не догонишь! — крикнула Синту, торжествуя.

Эх, если бы ей удалось смутить спокойствие Чонти! Она летела, не оглядываясь, подгоняла свою кабардинку-трехлетку, высокую, тонконогую, горячую и злую.

«Сбросит, непременно сбросит!» — говорил себе Чонти. Поняв, что не сможет догнать Синту, он направил коня наперерез ей.

Пыль, поднятая табуном, скрыла долину, встала до самого неба, в десяти шагах ничего не было видно. Чонти потерял Синту из виду и скакал наугад. Вдруг в перестуке копыт послышался новый звук, чем-то неуловимо отличимый от других. Чонти тотчас же догадался: это иноходец его господина!..

И когда кобыла вынесла Синту из-за завесы пыли, две руки одновременно с двух сторон схватили гриву вороной. Ринулась вперед кабардинка, взвилась на дыбы, но напрасно: сильные руки держали ее. Тогда она, злобно заржав, остановилась. Разгоряченная скачкой Синту удивленно оглядывала своих спасителей. Сесирква Липартиани и Чонти словно литые сидели в седлах по обе стороны от нее. Они тяжело дышали, повернув к девушке взволнованные, раскрасневшиеся лица. Смущение связывало их незримыми узами и даже придавало им неуловимое сходство. Для Синту они были схожи сейчас, несмотря на то, что на одном были богатые доспехи и драгоценное оружие, а другого облегала заношенная чоха, через плечо висела простая сабля, на поясе — кинжал без насечки и украшений.

Синту настороженно смотрела на них. Ни один не отпускал гриву. По обычаю, Чонти должен был спешиться, как подобает крепостному, и поклониться. Но на этот раз он видел перед собой не господина, а просто молодого парня, которому приглянулась его Синту.

Сесирква и Чонти были молочными братьями. С колыбели росли они вместе, проводили друг с другом дни, месяцы, годы. До поры возмужания они словно не знали, что один из них был господином, а другой слугой. Но время шло, и пришлось наконец почувствовать разницу в положении. Отныне на людях они соблюдали все, что закон и обычай предписал в отношениях между господином и слугой. Но стоило им остаться вдвоем, как они становились просто друзьями.

Чонти, не знавший страха или нерешительности, был сейчас смущен и растерян. А что, если Сесирква прикажет ему отпустить гриву вороной и уйти? Выполнить волю господина?

Синту поняла, что происходит. И тотчас же пришло к ней решение. Она чуть сжала колени и крикнула что-то на ухо вороной. Та рванулась и понеслась стрелой, едва не выбросив из седел Сесирква и Чонти.

Оба молча глядели вслед девушке, пока она не скрылась в туче пыли, все еще висевшей в воздухе. Наконец Сесирква прервал неловкое молчание.

— Как только взойдет луна, мы выступим в поход, — сказал он Чонти и направил коня туда, где поджидала его свита.

Сесирква возвращался от мегрельского владетельного князя Дадиани, увидел бешено скачущего вороного коня, узнал Синту. Может быть, она не может справиться с лошадью? Не раздумывая, бросился Сесирква на помощь. Свита ждала, что произойдет. Когда Сесирква повернул коня, люди вздохнули с облегчением — беда прошла мимо Чонти.

3

Турки вторглись в Гурию. В порты Поти, Кулеви и Анаклию проникли несколько десятков турецких кораблей с войсками. К Дадиани прибыли посланцы с требованием сдаться без боя.

Покорив Гурию и Одиши, захватчики намеревались овладеть Имерети, а потом Картли и Кахети.

В ответ на турецкий ультиматум Дадиани снарядил во вражеский стан своих послов, поручив им отвлечь врага длительными переговорами. А в это время поднялся народ Одиши, готовился в поход на врага. К месту сбора со всех сторон шло войско — пешее и на конях, арбы с оружием и продовольствием, кони для воинов, вьючный скот.

Турки задумали атаковать Дадиани с двух сторон. Один отряд, выйдя из Анаклии, должен был перейти Ингури, захватить Зугдиди и оттуда направиться в горную Мегрелию, взять Цаленджиха, Чхороцку, Хибула и в Сенаки соединиться с идущими из Поти войсками Саххил-Аллы и Махмуд-Гассана. И отсюда объединенными силами обрушиться на Имерети. Об этих планах турок рассказали лазутчики Дадиани.

В ответ одишцы выработали свой план. Сесирква Липартиани поручено было заманить отряд Махмуд-Гассана в болотистый Коратский лес, обойти его со стороны моря и неожиданно напасть с тыла. Зажатого в кольцо врага надо было сломить и уничтожить до того, пока на помощь ему подоспеют главные силы, возглавляемые Саххил-Аллой.

После разгрома Махмуд-Гассана Липартиани пройдет в сторону Чаладиди и соединится там с войском Гуриели, чтобы вместе перехватить на полпути двигающихся из Поти османов и повести отвлекающий бой, пока не подойдет вспомогательный отряд Телемака Чиквани.