Таинственная незнакомка

Мамаша Гёбель счастлива. Ее Хильда отшила наконец эту «холеную обезьяну», как она называет про себя советника. Она бежит на кухню, приносит вазу, тарелочку для фруктов и с видом заговорщика улыбается дочери. «Наконец-то мы ему показали», — думает она.

Она и не подозревает, какие сомнения терзают Хильду. Правильно ли она поступила? Имеет ли она право заставить «Омегу» ждать только из-за опасения риска? Ах, если бы можно было с кем-нибудь посоветоваться! «Может, Тео сам попытается установить со мной связь? Известно ли ему, почему я не даю о себе знать, что со мной случилось?»

Мать поставила свой стул вплотную к кровати. На ее коленях лежит большая картонная папка.

— Хильда, ты часто и с радостью вспоминаешь о времени, проведенном в Варшаве?

— Да, мама.

— У меня для тебя кое-что есть.

Она раскрывает папку. В ней находятся разложенные строго в хронологическом порядке все репортажи и фельетоны, которые Хильда написала для берлинских газет, живя в Варшаве.

Хильда широко раскрывает глаза:

— И ты все это собирала? Ты никогда не говорила мне об этом, мама. И этой папки я у тебя никогда не видела.

— Стало быть, ты знаешь не обо всех моих тайниках, детка. — Она кладет раскрытую папку на пододеяльник. — Хочешь окунуться в воспоминания?

Сначала Хильда колеблется, потом берет одну вырезку, другую и наконец забывает обо всем, полностью углубившись в чтение.

Довольно улыбаясь, мать на цыпочках выходит из комнаты. Она рада, что в голову ей пришла такая удачная мысль. «Позаботьтесь о том, — сказал ей доктор, — чтобы ваша дочь не погружалась сразу с головой в работу».

Хильда словно снова прогуливается по улицам и паркам Варшавы. Она сама себе гид. Она читает, вспоминает, когда это было написано, и перед ее глазами возникают ставшие ей родными места в Варшаве и Кракове, дворец Собесского и Краковские ворота в Люблине, виллы фабрикантов и рабочие кварталы в Лодзи, ратуша в стиле ренессанс в Познани п базарная площадь в Замосцье. Она будто снова купается в Балтийском море на Гельской косе и взбирается на Рысы, самую высокую вершину в польских Татрах.

Она изъездила всю страну, изучила ее и успела полюбить. В поездках ее часто сопровождал Анджей. Многие статьи были написаны с его помощью.

Какие сведения об истории Польши вынесла она из школы? С какой надменностью многие сотрудники посольства рассуждали об этой стране! Когда речь заходила об этом, Хильда всегда заставляла себя сдерживаться, чтобы но вступить в спор с этими неисправимыми шовинистами.

С Анджеем кроме своей основной работы она могла говорить о чем угодно. Может быть, он о чем-то и догадывался, но никогда не показывал вида. Этот прогрессивно настроенный человек не был коммунистом, но был настоящим патриотом своей страны, он смотрел на мир не через розовые очки и видел в нем много недостатков. Это был веселый п забавный человек. Когда они вместе осматривали замки, он разговаривал с ней, как с принцессой:

«Позвольте всеподданнейше заметить вашему королевскому высочеству, что я уже утратил интерес к готике, классике, барокко и ренессансу. Мои желания устремляются к вещам не менее значительным. Позвольте, сиятельная принцесса, обратить ваше внимание на нечто, заключающее в себе отменные вкусовые качества!»

«Охотно, мой принц, — ответила она, рассмеявшись, и спросила с любопытством: — Что же это?»

«Порция жареной свинины!»

В маленьком кафе он изображал художника, ищущего сюжеты для своих картин. Он заговаривал с каждым, чье лицо хоть чем-то привлекало его. Нередко дело доходило до того, что договаривались о портрете и сеансах позирования. Так они познакомились со многими интересными людьми, а Хильда установила контакт со страной и ее жителями. Некоторые из этих мимолетных знакомств перешли в тесную дружбу, и скоро она чувствовала себя в Польше как дома. Анджей устраивал Хильде любую встречу по ее желанию. С его помощью ей удалось получить много интервью.

Читая описание замка в варшавском парке Лазенки, она вдруг слышит торжественный звон фанфар, оповещающих о важном сообщении верховного командования вермахта. Вероятно, мать включила на кухне радио.

Хильда застывает в кровати. Такой же сигнал возвестил о начале бомбардировки Варшавы самолетами Геринга. Ее статьи рассказывают о погибшем мире. То, что создавалось веками, в считанные минуты разрушили люди со свастикой на мундире.

Хильда кладет папку с газетными вырезками возле кровати. Она не имеет права лежать в бездействии, в то время как клика обезумевших авантюристов именем Германии сеет на планете смерть и опустошение.

Мать осторожно приоткрывает дверь и заглядывает в комнату:

— Ты не спишь, Хильда? Я хотела…

— Нет! — перебивает ее дочь. — Важное сообщение меня не интересует!

— Да я его не слушала. К тебе пришли. Это не с работы. Какая-то фрейлейн Кляйн. Сказать, что ты спишь, или впустить ее?

— Кляйн? Соня! Впусти, мама, скорее! — Хильда выскакивает из кровати, бросается навстречу гостье и крепко обнимает ее: — Соня, как хорошо, что ты пришла!

— Доктор сказал…

— Да, мама, я сейчас же лягу. Теперь я быстро поправлюсь, вот увидишь! Пожалуйста, приготовь нам кофе! — Хильда сияет от радости, а Соня пытается скрыть смущение. — Не смотри на меня так. Меня лихорадило, поэтому я такая бледная. Но теперь все прошло. Как ты нашла меня? Как узнала, что я нездорова?

— Я обслуживала двух сотрудников вашего министерства. Они говорили о твоей болезни.

— Дипломаты всегда преувеличивают. Но ты молодец, что научилась ко всему прислушиваться.

— Есть кое-что новое. Рассказать?

— Потом. — Хильда поднимается и внимательно смотрит на подругу. — Соня, ты нам немало помогала. Ты знаешь, о чем идет речь. Готова ли ты взяться за сложное и опасное поручение?

— Что я должна делать?

— Ты неплохо потрудился, Пихотка. Даже кое-чего достиг. Поздравляю, Пихотка! — Голос бригадефюрера звучит доброжелательно, но глаза смотрят холодно.

Советник уголовной полиции стоит перед его столом; ему даже не предложили сесть.

Вы позволите, бригадефюрер? — Пауль Пихотка хотел показать принесенные с собой документы.

— Не надо, Пихотка. Я знаю, как фабрикуют отчеты. Для этого у меня есть специалисты получше тебя. А что будет с этими комичными созданиями, которых ты приказал схватить? Не думаешь же ты в самом деле, Что я приму их за шпионов и предателей отечества? У них, конечно, тоже рыльце в пуху. И они свое получат. Но это не те люди, которые нам нужны. И ты знаешь это. Ты отлично знаешь это, Пихотка! А какая мысль осенила твою голову, я, конечно, додуматься не смогу; ты считаешь себя гораздо умнее этого несчастного бригадефюрера. Надо сознаться, у тебя интересные мысли, Пихотка. Я прикажу заспиртовать твои благородные мозги, если только тебе удастся уберечь их от выстрела в затылок!

— У меня есть еще доказательства, бригадефюрер!

— Мерзавец! — Бригадефюрер выходит из комнаты, оставив советника стоять возле стола.

У Пауля Пихотки подгибаются колени. «Это конец, — думает он, — сейчас меня арестуют». Он лихорадочно пытается найти выход, решившись даже предпринять безумный по своей смелости побег, по все еще продолжает стоять навытяжку перед пустым столом.

Входит адъютант бригадефюрера.

«Для ареста обычно приходят двое», — отмечает про себя Пихотка и непроизвольно вытягивается еще сильнее.

Офицер протягивает ему пухлую папку:

— Бригадефюрер советует вам ознакомиться с этим, господин советник уголовной полиции. Он передает вам привет и просит не забывать об упоминавшемся спирте или выстреле в затылок. Он сказал, что вы поймете.

Едва сев в машину, Пихотка тут же принимается рассматривать документы. При помощи новой пеленгаторной установки и хитроумной системы радиоконтроль обнаружил нелегальную радиостанцию, передававшую шифровки противнику. В качестве возможного места расположения передатчика указывалось дачное местечко Конкордия.