Таинственная река

Первое, что он увидел, была густая трава. Затем он увидел воду. Вокруг была такая темень, что он споткнулся, и вдруг, словно театральный прожектор, лампочка, висевшая над дверью, зажглась, и угольно-черная темнота перед ним рассеялась. До его слуха донесся шум и грохот машин, проезжающих по нависшему над его головой мосту; неожиданно он почувствовал, что тошнота прошла. Может, ему и вправду полегчает. Он глубоко вдохнул прохладный ночной воздух. Слева от него громоздились штабели почерневших от сырости деревянных поддонов, рядом с которым возвышалась куча ржавых проволочных ловушек для крабов; на боковых сетчатых поверхностях некоторых ловушек зияли громадные дыры, как будто они подверглись нападению акул. Дэйва озадачило, как эти ловушки могли оказаться здесь, на берегу реки, так далеко от моря, но он решил не раздумывать над этим, поскольку спьяну на этот вопрос все равно не найти ответа. За кучами поддонов, в высокой траве, виднелась цепная загородка, такая же ржавая, как и ловушки для крабов. Справа тянулась полоска земли шириной не меньше двадцати ярдов, заросшая травой выше человеческого роста, вдали виднелись холмики гравия.

Желудок Дэйва снова дал знать о себе, на этот раз его содержимое всколыхнулось более сильно и неудержимо, заставив содрогнуться все тело. Он заплетающимися ногами поплелся к воде и наклонил голову, поскольку страх, «Спрайт» и пиво, хлынули из него струей в маслянистые воды Таинственной реки. Желудок извергал жидкость; больше в нем ничего и не было. Дэйв и вправду не мог припомнить, когда он в последний раз ел. Он сполоснул рот, немного воды попало ему в горло, и ему сразу стало легче. Он чувствовал, как ночной прохладный воздух шевелит его волосы, путается в них. С реки тянуло свежестью. Стоя на коленях, он ждал, не подступит ли вновь тошнота, хотя почти наверняка знал, что не подступит — все, что он до этого влил в себя, уже выплеснулось наружу.

Он, подняв голову, смотрел на нижнюю поверхность моста; наверху навстречу друг другу неслись два потока: те, кто стремился в город, и те, кто стремился из него; все были в раздражении, всем было некогда, и, наверное, добрая половина и тех, и других не были уверены в том, что, оказавшись дома, почувствуют себя лучше. Половина из них сразу же снова помчится куда-нибудь — в магазин за тем, что позабыли купить; в бар; в салон видеопроката; в ресторан, перед входом в который уже стоит очередь. А чего ради? Чего ради стоять в очереди? Куда мы хотим попасть? И почему мы думаем, что не можем быть счастливы нигде, кроме как там, куда стремимся?

Дэйв заметил невдалеке справа маленькую лодочку с мотором. Она была пришвартована к дощатым мосткам, настолько маленьким и покосившимся, что язык не поворачивался назвать это сооружение пирсом. Наверное, это лодка Хью, решил Дэйв и улыбнулся, представив себе этого аршиноподобного дохляка с развевающимися по ветру черными волосами, плывущего по маслянистым водам Таинственной реки.

Он повернул голову и посмотрел на штабели поддонов и заросли травы. Неудивительно, что сюда приходят те, кого тошнит. Это место безлюдное и отделено от остального мира. Пожалуй, только с противоположного берега реки, да и то в бинокль, можно рассмотреть это место. Оно окружено и недоступно с трех сторон, тут тихо; шум проносящихся над головой машин заглушается расстоянием; заросли травы скрывают это место от посторонних глаз; постоянно слышатся лишь крики чаек да плеск воды. Будь Хью более толковым и предприимчивым, он ликвидировал бы заросли травы и штабели трухлявых поддонов, построил бы здесь пристань. Яппи, живущие на склонах Адмиральского холма, немедленно заметили бы это, и район Челси, так же как Ист-Бакингем, превратился бы в плацдарм для дальнейшей джентрификации.

Дэйв несколько раз сплюнул и обтер рот тыльной стороной ладони. Он стоял, раздумывая, сказать или не сказать Вэлу и Джимми о том, что ему необходимо поесть, прежде чем снова начинать пить. Ему не нужна обильная еда, так просто перекусить чем-нибудь, да и только. Когда он оглянулся, отыскивая их глазами, то увидел, что оба они стоят у черной двери, Вэл слева, Джимми справа, а сама дверь закрыта. Дэйв подумал, как забавно они выглядят: словно грузчики, доставившие мебель, а теперь не знающие, как в этих травяных зарослях сгружать ее и куда ставить.

— Эй парни, — позвал Дэйв. — Подходите и убедитесь, что я еще жив.

Джимми оторвался от стены и пошел к нему; внезапно фонарь над дверью погас. Джимми, оказавшись в темноте, замедлил шаги; временами отблески фар от идущих по мосту машин падали на его лицо и оно на мгновение высвечивалось, а затем снова погружалось в темноту.

— Дэйв, я хочу рассказать тебе про Рея Харриса, — произнес Джимми настолько тихим голосом, что Дэйв подался вперед, чтобы расслышать, что он говорит. — Рей Харрис был мне закадычным другом. Он навещал меня, когда я сидел в тюрьме. Он заботился о Марите, о Кейти, о моей матери, снабжал их всем необходимым. Да, он вел себя так, что я считал его своим другом, но действительной причиной этого было чувство вины, которое он испытывал по отношению ко мне. А виноват он был в том, что, когда ему прищемили яйца, он сразу же сдал меня полиции. Это не давало ему покоя, и после того, как он несколько месяцев отсидел в тюрьме, произошел странный случай. — Джимми вплотную приблизился к Дэйву, остановился и, слегка склонив голову на бок, уставился тяжелым взглядом в его лицо. — Я понял, что мне нравится Рей. Понимаешь, мне и вправду приятно было находиться рядом с ним. Мы говорили с ним о спорте, о Боге, о книгах, о наших женах и детях, о тогдашних политиках. Его интересовало все. А такого человека встретишь не часто. А потом умерла моя жена. Понимаешь? Она умерла, а они прислали нескольких охранников в мою камеру, чтобы объявить: «Очень сожалеем, заключенный, но ваша супруга скончалась вчера вечером в восемь часов пятнадцать минут. Ваша жена умерла». Такие вот дела. Это известие почти убило меня, понимаешь, Дэйв? Ведь она прошла через все мучения одна, и рядом с ней не было никого. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь — мы все умрем в одиночку. Верно. В последние мгновения перед переходом из этого мира в другой ты один. Но у моей жены был рак кожи. Последние шесть месяцев своей жизни она медленно умирала. Я должен был быть все это время рядом с ней и облегчать ее страдания. Не саму смерть, а то, что было до нее. А меня рядом не было, понимаешь? Рей, человек, которого я любил, лишил этого и мою жену, и меня.

Дэйв посмотрел в глаза Джимми. В его зрачках он увидел чернильно-синюю полоску реки, освещенную огнями моста и световыми вспышками фар едущих по нему машин.

— Зачем ты рассказываешь мне об этом, Джимми? — спросил он.

Рука Джимми легла на левое плечо Дэйва.

— На этом самом месте я заставил Рея встать на колени и дважды выстрелил в него. Один раз в грудь, второй раз в горло.

Вэл тоже отошел от стены и направился к Дэйву, он шел прямо по высокой траве, приминая ее ногами, и ее стебли распрямлялись за его спиной. Дэйв почувствовал, как его пересохшее горло словно стянули петлей.

— Послушай, Джимми, — произнес Дэйв, — я не знаю, что…

— Рей умолял меня, — перебил его Джимми. — Он говорил, что мы были друзьями. Он вспомнил, что у него есть сын. Вспомнил, что у него есть жена. Сказал, что его жена в положении. Он говорил, что уедет прочь отсюда и я никогда не услышу о нем. Он умолял меня не лишать его жизни, чтобы он мог увидеть своего новорожденного ребенка. Он твердил, что знает меня; знает, что я добрый человек и что я не способен на такое дело. — Джимми поднял голову и посмотрел на мост. — Я тоже хотел кое-что сказать ему в ответ. Я хотел сказать ему, что любил свою жену, а она умерла, умерла из-за него. К тому же, так было и так будет: никогда нельзя предавать друзей, если хочешь жить долго. Но, Дэйв, я ничего не сказал ему. Я плакал, плакал горькими слезами. Настолько мне было тяжело. Мое лицо распухло от слез. Его лицо распухло от слез. Я едва мог его видеть.

— Так почему ты все-таки убил его? — спросил Дэйв с отчаянием в голосе.

— Да слушай же, — ответил Джимми тоном, каким делают внушение четырехгодовалому ребенку. — Из-за принципа. Мне было двадцать два года, я был вдовцом с пятилетним ребенком на руках. Я два года жил вдали от жены. А этот проклятый Рей? Ведь, черт возьми, он же отлично знал правило номер один в нашем деле — не предавать друзей.

— Джимми, но почему ты думаешь, что и я поступил так же, как Рей? — спросил Дэйв. — Скажи?

— Когда я убил Рея, — ответил Джимми, — я почувствовал себя, как бы это сказать, выпотрошенным. Я чувствовал себя так, как будто Бог смотрел на меня, когда я потащил его вниз и свалил его тело в воду. А Бог, видя это, только качал головой. Это, конечно, не было сумасшествием. Он чувствовал всего лишь отвращение, но это его не удивило. Я думаю, он воспринял это так, как воспринял бы то, что ты наказываешь щенка за кучу, оставленную на коврике. Я стоял как раз чуть позади того места, где ты стоишь сейчас и наблюдал за тем, как Рей тонул. Понимаешь? Его голова в последний раз показалось над водой, и я припомнил, как ребенком размышлял о том, что, если ты достигнешь дна некой толщи воды и сможешь пройти сквозь дно, твоя голова окажется в космическом пространстве. Так я представлял себе земной шар, понимаешь? Поэтому, где бы я ни оказался, моя голова проткнула бы земной шар и попала бы в космическое пространство с его звездами и чернотой ночи, а я бы просто падал, падал в космическое пространство, уплывая прочь от земли, и миллионы лет плавал бы в этой холодной бездне. И вот я снова подумал об этом, когда Рей скрылся под водой. Я подумал, что он будет опускаться все ниже и ниже, пока не пробьет дыру в нашей планете и не окажется в космосе, в плавании продолжительностью в миллионы лет.

— Я понимаю, — сказал Дэйв, — ты задумал что-то подобное и сейчас, но ты не прав Джимми. Ты думаешь, что я убил Кейти, так? Скажи, ты так думаешь?

— Лучше помолчи, Дэйв, — махнул рукой Джимми.

— Нет, нет, нет, — закричал Дэйв, замечая, что рука Вэла сжимает пистолет. — Я абсолютно ни при чем. Я не имею никакого отношения к смерти Кейти.

Они хотят убить меня, вдруг дошло до Дэйва. О, Господи, нет, только не это. Ведь смерть — это нечто такое, к чему надо подготовиться. Нельзя же просто выйти из бара, потому что тебя тошнит, а потом, оглянувшись, понять, что это, конец твоей жизни. Нет. Ведь мне надо идти домой. Мне надо уладить дела с Селестой. Мне надо хоть что-нибудь съесть.