Таинственная служанка

Жизель на секунду забыла о том, что она — богатая миссис Бэрроуфилд, которой не нужно оказывать кому бы то ни было услуги. Теперь ей предстояло каким-то образом исправить допущенную ошибку, и она быстро ответила:

— Уверяю вас, я бываю очень рада, когда могу быть чем-то ему полезна. Ведь граф получил свои раны в бою! Все мы в неоплатном долгу перед теми, кто сражался за нас, защищая от тирании Наполеона Бонапарта.

Выражение лица у Джулиуса стало еще более недовольным — Жизель решила, что это объясняется тем, что сам он не воевал.

— И потом, — поспешила она добавить, — мне самой нужно зайти в библиотеку Уильямса, чтобы встать на машину для взвешивания. Я надеялась, что за время моего пребывания в Челтнеме смогу немного прибавить в весе — и, кажется, мне удалось это сделать! А когда я сегодня днем там побываю, то буду знать уже наверняка.

— Но сегодня вечером вы со мной отобедаете? — настойчиво напомнил Джулиус.

— Конечно. Я… с нетерпением жду вечера.

Жизели очень трудно дались эти последние слова, но она все-таки смогла заставить себя их произнести.

Разве она могла бы подвести графа, дав Джулиусу ясно понять, что она на самом деле о нем думает? А ей очень хотелось бы это сделать!

Похоже, ее спутник решил, что обязан дать какое-то объяснение той сцене, которая только что произошла. После недолгого молчания он сказал:

— У меня были кое-какие дела с отцом мисс Клаттербак — и поэтому мы познакомились. Конечно, женщины этого класса часто неверно толкуют элементарную вежливость, видя в ней нечто гораздо более значимое.

Жизель невольно окаменела.

Если она раньше временами испытывала к Джулиусу ненависть, то теперь только укрепилась в этом чувстве.

Как он смел называть Эмили Клаттербак «женщиной этого класса», когда, не вмешайся в его дела граф, он наверняка уже сейчас объявил бы всему свету о своей помолвке с нею?

— Эта леди показалась мне очень чем-то… расстроенной, — проговорила Жизель, когда больше молчать было уже просто невозможно.

— Не сомневаюсь в том, что это быстро пройдет, — небрежно отозвался Джулиус. — И хочу вас уверить, что если она и расстроена, то моей вины в этом нет.

Жизель с трудом удержала слова, которые так и рвались с ее губ. Никогда она не была так рада окончанию прогулки, как в эту минуту: аллея закончилась, и в ее конце их ждал фаэтон Джулиуса.

— Может быть, вас куда-нибудь подвезти, прежде чем вы вернетесь в Немецкий коттедж? — предложил он.

— Нет, спасибо.

Жизели казалось, что она не сможет вынести его присутствия даже в течение одной лишней минуты. Они ехали молча до самого Немецкого коттеджа, где Джулиус чуть ли не с театральным щегольством остановил фаэтон у парадного подъезда.

— Мне заехать за вами сегодня вечером? — спросил он.

— Думаю, что один из экипажей полковника доставит меня прямо к «Плугу», — поспешила отказаться Жизель. — Это ведь совсем близко!

— Тогда я буду с нетерпением ждать вашего приезда — с огромнейшим нетерпением?

Он поднес ее руку к губам, и она едва справилась с желанием резко ее отдернуть.

Войдя в дом, Жизель, не снимая шляпки и шали, прошла прямо в гостиную. Как она и ожидала, граф сидел в кресле на террасе и читал газету.

Она направилась к нему, чувствуя, что ей просто необходимо побыть в его обществе, чтобы немного успокоиться.

При ее приближении он поднял голову, но вставать не стал. Жизель подошла к его креслу и молча остановилась рядом, радуясь возможности быть с ним и в то же время не находя для этого никакого подходящего предлога.

— Что тебя так сильно расстроило? — спросил проницательный граф спустя несколько секунд.

— Неужели это… настолько заметно, милорд? — встревоженно спросила Жизель.

— Мне — да, — ответил он. — Садись и говори, что случилось.

— Это… мистер Линд.

— Надо полагать, он сделал тебе предложение?

— Нет… Дело не в этом.

— Тогда в чем же?

— Мы были у источника, — объяснила Жизель, — и там к нему подошла мисс Клаттербак… чтобы попрощаться.

— И это тебя огорчило?

— Она была так несчастна… но старалась держаться мужественно и с достоинством. Жизель глубоко вздохнула.

— Она поблагодарила мистера Линда за то, что на очень короткое время он дал ей возможность… почувствовать себя такой же… как все другие женщины.

По голосу Жизели было ясно, что она очень глубоко переживает случившееся.

Она села на стул рядом с графом и устремила взгляд в глубину сада, пытаясь справиться с навернувшимися на ее глаза слезами.

— Я предупреждал тебя, что Джулиус — бездушный эгоист! — сказал граф.

— Это было бы не так страшно, не будь она настолько… уродлива, — прошептала Жизель.

Граф ничего не ответил. Немного помолчав, Жизель добавила:

— Как это нехорошо и жестоко, что мы судим людей по внешности… Ведь в душе у них те же чувства, что и у всех! А страдают они, наверное, даже сильнее.

— Люди никак не могут быть равны, — тихо отозвался граф, — кроме как перед богом.

— Извините, милорд, но мне кажется, что в этом мире это может служить только очень слабым утешением, — возразила Жизель.

Граф взял со стола маленький серебряный колокольчик и решительно позвонил.

— Ты должна сейчас что-нибудь выпить, Жизель, — сказал он. — И нечто более приятное, нежели эта отвратительная лечебная вода, которую тебе пришлось пить каждый день. Ты расстроена, я хорошо понимаю твои чувства и уважаю их. Но в то же время мне не хотелось бы, чтобы поведение Джулиуса создавало тебе новые проблемы: у тебя их и так достаточно.

— Но… я ведь ничего не могу поделать, правда? — сказала Жизель.

Появился вызванный звонком слуга, которому граф отдал приказ принести вина. Когда они снова остались вдвоем, он сказал:

— Забудь о мисс Клаттербак и, если уж на то пошло, забудь и о Джулиусе тоже. Не трать на него свои мысли.

— Этим утром я советовала вам не относиться к нему с такой неприязнью, — тихо проговорила Жизель. — Мне казалось… что это нехорошо… для вас. Но теперь… я его ненавижу! Ненавижу от всей души… хоть и понимаю, что это плохо!