Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия
Шрифт:
Роберт между тем полетел в Австралию. Юрченко ему сказал, что «на этажах» абсолютно одобрили его кандидатуру. Пусть увидят австралопитеки, что мы не «люди вчерашнего дня», пусть прислушаются к нашему поэту, выразителю поколения. Пусть поймет австралийский народ, что напрасно нас подвергает бойкоту за вынужденные меры в Чехословакии.
Прислушиваться особенно не пришлось: Эр почти молчал все дни, за исключением официального распорядка встреч. Австралия плескалась вокруг, а в груди гудел Коктебель. В принципе, он мог бы пропеть что-нибудь в таком роде: «Я сегодня в темноте встану и пройду по газону с фугасом. Кто мне сунул в карман эту вставку? Отчего мы ждем Фортинбраса?»
Дождь накрыл беспощадно округу. И не дождь это даже, а ливень. Буду
Полыхнет и исчезнет пламя. Пропадет тот юнец из команды. Не заметит пропажи племя. Лишь вздохнет по нему Аманда.
Все думали, что телеграммы Тушинского пропадут всуе, а они оказались весьма востребованы. Конечно, услышали о них и Зигмунд, и Ганзелка, и Затопек, и Карел Готт, и Йозеф Шкворецкий и Милан Кундера, и даже в автомобиле Доминика Трды что-то прочирикало про них последнее подпольное радио, и Милка Колокольцева, вспомнив Крым, в очередной раз разрыдалась.
На исходе огромного циклона поэт один сидел в столовой и ел завтрак, как сейчас помню: пару яиц, сливовый сок, рисовую кашу. В столовую вошли два спец-агента и забрали его с собой. Втроем они прибыли на военный аэропорт[77] в Каче. В этом месте следует вставить небольшое ехидство, ведь наряду с недоразвитой системой гражданского обслуживания параллельно, но секретно, в Советском Союзе существовала высокоразвитая система обслуживания военного. С удивительной четкостью спецнарочные доставили поэта из Крыма на подмосковный аэропорт[78] Липки, а оттуда на «Волге» с сиреной к одному из адресатов его телеграмм.
Этот адресат в больших чехословацких очках ждал его в своем кабинете. При входе поэта в сопровождении сотрудников он посмотрел на свои часы (тоже чехословацкие) и одобрительно кивнул. Поэту было предложено кресло и стакан чаю с лимоном. Адресат спросил, не желает ли поэт чего-нибудь покрепче. Поэт с удивившей его самого непринужденностью сказал, что коньячку бы не помешало. Адресат взял со стола листок бумаги и похвалил стихотворение «Танки идут по Праге». Очень интересные рифмы. Большая искренность. В другие времена, Ян Александрович, вас бы расстреляли за измену Родине. Но сейчас не те времена. Есть огромная разница между нашими временами и другими. Мы с товарищами посовещались и решили направить вас в Соединенные Штаты Америки. Предлагаем вам там полную свободу действий. Выступайте где хотите и читайте что угодно. Кроме всего этого, мы были бы вам признательны, если бы вы передали одному из представителей администрации — вот тут, на бумажке, его имя — благодарность за невмешательство.
Татьяна почти по-диссидентски злилась на него за эти письма, однако она не успела с ним даже поверхностно разобраться, как он исчез. Позвонил уже из Нью-Йорка, сказал, что вчера ужинал у Кеннеди. Тебе привет от Боба и Джоан. Ты что рехнулся, взревела девушка, очевидно, имея в виду подслушивающие устройства.
Почти сразу после прибытия в Штаты Ян отправился отдохнуть на Гавайские острова. Как же так, удивится читатель. Целый месяц отдыхал в Крыму и сразу отправляется на Гавайи? Не удивляйтесь, наш друг: короткая встреча с разлюбезным адресатом может сразу стереть достижения отдыха. Здесь, на Оаху, на блаженном берегу Вайкики, прогуливаясь по пляжу с большой записной книжкой под мышкой и уверяя местных девушек, что он тот самый, настоящий, а не подставленный Ян Тушинский, он написал один из своих западных шедевров.
…Что толку шумным быть поэтом,
какая в этом благодать?
А вот бесшумным пистолетом
полезней, право, обладать!
Чекист сибирский Лев Огрехов
(До вмешательства высокой редактуры там был «чекист советский».)
вербует водкой бедных греков
и разбивается
на части,вооруженный до зубов,
внезапно выпрыгнув из пасти
рекламы пасты для зубов.
С мешком резиновым тротила
американец Джон О’Нил,
напялив шкуру крокодила,
переплывает ночью Нил.
Следя за тайнами красавиц,
шпион китайский, тощий Ван,
насквозь пружинами пронзаясь,
ложится доблестно в диван.
И там, страдая, вместо «мама»
Он гнусно шепчет «Мао-Мао».
…………………………
С ума схожу. Себя же боязно.
Быть может я и сам шпион?
Я скручен лентами шпионскими,
как змеями Лаокоон.
Задыхаясь от смеха, он читает этот стих ночью родной, любимой Тане Фалькон, чтобы ее развлечь, а главное, чтобы развеять глупый слух, будто Ян Тушинский не обладает чувством юмора, а является агентом Агитпропа. Она молчит — минуту, другую, каждая минута стоит $28.30 — рядом с ней сидит заглянувший на огонек Юра Атаманов, вдвоем они только что толковали «Колымские рассказы» Варлама Шаламова — потом хрипловатым, но любимым голосом спрашивает: «Не понимаю, что в этом смешного?»
Российский юмор — вещь особая. В нем не найдете норм тугих. Тут плавятся в руладах Собинова обэриутов утюги.
1968, октябрь
Эхо
Эхо Чехословакии. Крупнейший советский пропагандист и почти такой же меткий, как Грибочуев, «снайпер партии» Шурий Шурьев сидел в своем кабинете члена редколлегии ведущей нашей газеты «Правда», в которой днем с огнем не найдешь ни крошки лжи. Другие, нечестные газеты на иностранных языках лежали перед ним на столе рядом с чаем и бутербродами из номенклатурного буфета. Шурий Шурьевич по заданию ЦК и в целях борьбы за мир овладел тремя основными языками врага, и сейчас, поедая бутерброды с семгой, с ветчиной, с икрой и с кильками, он просматривал эти газеты и всякий раз, находя там что-нибудь для себя болезненное, нехорошо, темно и закулисно усмехался.
Но вообще-то он пребывал в великолепном настроении. Историческая операция не только удалась, она достигла триумфальных высот. Братская армия CSR не оказала нашим полчищам никакого сопротивления. В наших танковых войсках, несмотря на увлечение «Затоваренной стеклотарой», случаев предательства почти не отмечено. По всей этой продолговатой, как «Титаник», стране идет замена партактива новым патриотическим составом из хозяйственников. Приятно все-таки осознавать, что и ты вложил в эти процессы внушительную лепту своими публикациями как на языке титульной нации, так и в варварских переводах.
В дверь постучали так, как он любил, — элегантно, без всякой обязательности, чуть ли не на ходу. Так стучит, скажем, Эдик Мехаморчик или даже Гулька Самшитова. «Прошу вас, заходите!» — крикнул он из-за стола. Порог перешагнул вполне респектабельный советский молодой человек эпохи НТР: пиджачок, джемпер, вязаный галстучек, башмаки на «манной каше»; внутри предполагается тренированный организм; снаружи благовоспитанная голова, волосы на пробор, черты безусловно славянские.
«Шурий Шурьевич, прошу прощения, что отрываю вас от работы, но я просто хотел выразить вам свою глубокую благодарность».