Таинственный чучуна

Статистические сведения о населении, данные о хозяйстве колхоза мне удалось собрать быстро. Трудней оказалось найти старожилов, знающих маршруты кочевий, охотничьи обычаи, традиции, помнящих старину. Они уже покинули поселок, где провели долгую зиму, и перебрались на заимки готовить снасти или уехали в оленеводческие бригады.

С помощью членов правления колхоза на мою карту были нанесены маршруты кочевий оленеводов, излюбленные места рыбаков, речные переправы, где охотники поджидали диких оленей, возвращавшихся осенью из приморской тундры в лесотундру.

Во время одной из бесед с местными знатоками старины разговор зашел об охотничьих обычаях. Молодежь перестала им следовать, хотя память об охотничьих традициях, правилах, запретах сохранялась. Хозяином зверей считался Эхэкен — дедушка, он же якутский Бай-Баянай. В представлении рассказчиков это был веселый, шальной старик с всклокоченной бородой, одаривавший смертных своими богатствами — белками, лисицами, оленями. Считалось, что Баяная может видеть только шаман. Но благодарить духа охоты должен был каждый промысловик.

Я спросил, не является ли Эхэкен и хозяином тундры, и повелителем чучуны. Такая постановка вопроса озадачила моих собеседников. Одни говорили, что чучуна — это чудище из сказок, другие утверждали, что это человек-животное, питающееся дикими оленями.

— Вам бы Афанасия Шумилова расспросить, — сказал присутствовавший счетовод торговой точки, — он мертвого чучуна нашел. Вот напугался!

Это было важное сообщение. Живой свидетель!

— Где же этот Шумилов? — спросил я. Мои собеседники стали совещаться и выяснили, что он должен быть на заимке в двух кёсах (якутская миля, приблизительно десять верст) от поселка.

— Там со старухой век живет, рыбу ловит. Только стар, расскажет ли?

Двадцать верст в тундре зимой не расстояние. Оленей мне дали. В качестве помощника и переводчика со мной согласился поехать счетовод.

Апыы (так звали в поселке Афанасия) жил в небольшой якутской юрточке. Из трубы вился дымок. Нас встретили лаем две собаки — пушистые лайки. Но олени на них внимания не обратили. Я был представлен хозяину как «экспедиторский» человек. На столе появился чайник. Счетовод в качестве сопровождающего распоряжался привезенной нами провизией. Ночевать на заимке я не собирался и поэтому сразу после чая приступил к беседе.

На вопросы о промысле, местах расселения отдельных родов якутов и направлениях кочевок в прошлом старик отвечал толково, хотя и немногословно. Необходимо было переходить к цели моего визита. Я начал издалека. Напомнил, что в прошлом году в Булунском районе работал ботанический отряд, удивлявший население своими дотошными расспросами о местных названиях растений. Рассказав о геологах и географах, закончил тем, что для истории нужно знать все происшествия, разные случаи.

После такого вступления я попросил хозяина поведать о том, как он нашел мертвого чучуну. Вопрос смутил старика. Возможно, у него промелькнула мысль о запоздалом расследовании дела. Сомнения хозяина рассеял счетовод.

— Полно, огоньор (старик). Тут твою историю все знают. Видишь, вот из города прямо к тебе приехали. Уважают. Расскажи.

По словам Шумилова, когда-то в молодости он обычно летовал в дельте Лены на островке. Рыбачил, охотился. Дело было, видимо, в двадцатых годах — «советская власть только стала». Зимой, объезжая пасти, он заметил в одном распадке в осыпи торчащие мамонтовые бивни. Когда неподалеку осенью кочевали оленеводы, одолжил у них два учага (верховых оленя) и поехал искать бивни. Слышал, что «экспедиторские» люди за кость большие деньги давали, а в устье их пароход пришел. Один клык Шумилов отыскал быстро. Откопал. И стал искать второй.

Я поинтересовался, что он оставил на месте взятого клыка. Шумилов улыбнулся моей осведомленности и сказал, что захватил с собой лоскуток красного сукна, там и положил.

«Второй клык отыскать не смог. Видно, вода смыла. Проехал раз по распадку — нет, второй раз — тоже не вижу. Тут собака залаяла. Что-то нашла. Спешился, пошел посмотреть. Запах падали чувствую. Раздвинул кустарник, в яме человек лежит скорчившись, без шапки, волосы спутались, в шкуре, весь в земляной жиже, рядом копье. Кто бы это? Перевернул. Лицо все объедено мышами, черное, скулы торчат, глаз нет. Страшно стало. Замутило. Глянул на копье, понял — чучуна.

Кому еще быть? Наши здесь в тот год не охотились. Проезжавших я всех знал. Кинулся к своим оленям. Весь день ехал не оборачиваясь. Один олень устанет, на другого сажусь. Не знаю, как до дому добрался. Думал, заболею. Говорят, кто посмотрит, на чучуну — беда, ума лишится. Видно, у этого живая кровь ушла, потому и не заболел. Ну собрал все, захватил своих, и откочевали мы на низ к людям. Долго не говорил — боязно. Потом нашему председателю, тогда его «советом» звали, сказал. Да что он поделает. Так и кончилось. До начальства дело не дошло».

Апыы был плохим рассказчиком, заикался, подолгу молчал. Но слушали мы его с большим вниманием.

— Огоньер, — обратился я к хозяину, — может быть, в этом месте вода размыла могилу, труп и обнаружился. На Лене так ведь бывает.

— Бывает, — согласился Апыы, — только тогда был бы гроб, одеяло или ровдуга, однако, так ведь не хоронят, всегда завертывают. А тут ничего.

— Ну, а почему не предположить, что какой-нибудь эвенк-охотник здесь сам помер?

— Опять не выходит. Кругом ничего не было, ни ружья, ни чайника, ни седла. Охотник-то так не пойдет.

— Может быть, какой русский заблудился, — не сдавался я.

— Ну, нет. Рубахи то не было, «товара» (материи) никакого. Да и зачем русскому копье?

Счетовод принялся расспрашивать, можно ли найти это место. Апыы утверждал, что распадок он нашел бы, да что там теперь может быть — песцы, наверно, растащили кости или водой их смыло.

Как следовало отнестись к сообщению Шумилова? На выдумку оно не походило. Невероятных деталей в нем не было. Достоверным в общем было одно. В двадцатых годах в низовьях Лены был обнаружен труп человека с копьем, который был принят за чучуну.

Поездка на заимку и беседа с Шумиловым не прошли незамеченными. В наслеге сложилось впечатление, что приезжий занимается розыском каких-то неведомых, диких людей. Теперь, говоря словами поэта, предо мной молва бежала, быль и небыль раздувала. Основным моим занятиям молва не мешала, а в отношении сбора материала о верованиях даже помогала. Группа школьников меня спросила, видел ли я чучунские избушки. В свою очередь, япоинтересовался, что рассказывают об этих избушках. Выяснилось, что в низовьях Лены так называют пещеры-гроты. В них будто бы находят кости, рога, которые считают остатками трапезы чучуны. Но где эти пещеры?