Таинственный возлюбленный
Шрифт:
А разговоры день ото дня становились все более тяжкими. Пастухи на пастбище, отец в долгих беседах с кура Челестино, Гедета, каждый раз прибегавшая с рынка возбужденной, и даже мать, почти не выходившая из дома, но иногда принимавшая нескольких местных подруг, все чаще и уже не стесняясь, говорили об их богоданном короле удивительные вещи. По этим разговорам выходило, что Карлос Четвертый не отличается умом и потому гораздо более охотно играет на скрипке и коллекционирует часы, чем управляет государством. А его супруга — итальянка Мария Луиза, эрцгерцогиня Австрийская, герцогиня Бургундская, графиня Габсбургская, Фландрская и Тирольская — вполне охотно восполняет недостатки своего царствующего мужа при помощи любвеобильных фаворитов. Упоминался некий дон Мариано-Луис де Уркихо, прослывший либералом благодаря тому, что долго жил во Франции, где общался
Последнее имя Клаудилья слышала уже не впервые. Благодаря этому имени еще большее влияние на прихожан получил кура Челестино, который в детстве, будучи сыном управляющего Эухенио Годоя, иногда играл с сыном последнего — Мануэлем. Теперь же молодой Годой служил в гвардии, в столице, и о нем начинали доходить до Бадалоны странные, интригующие слухи. Не раз добрейший отец Челестино в награду за отлично сделанный урок рассказывал девочке о прекрасном золотоволосом мальчике, с которым в детстве вместе пас овец в Эстремадуре, неподалеку от своего родного Бадахоса. В этих рассказах дон Мануэль выглядел настоящим Сидом, рыцарем без страха и упрека, полным всех мыслимых и немыслимых достоинств.
— Ах, милая Клаудилья, никогда не забуду тот день, когда к нашей отаре подкрался волк. Мы с Мануэлито как раз обсуждали, кем лучше всего стать, когда вырастем. И вдруг на краю стада послышался шум, овцы отчаянно заблеяли, как обычно всегда бывало, когда они чуяли опасность. И тогда, как сейчас помню, Мануэлито молнией вскочил на коня и во весь опор помчался к отаре, даже понятия не имея, что там происходит. Отчаянный он был парень! Я кричал вслед, что там наверняка волки, что лучше ему не лезть туда, но он, похоже, меня даже не слышал. Уже в следующее мгновение я увидел, как конь его, которого Мануэлито называл «мой Бабьека» [16] , заржал и — в свечку, а с губ так и летит пена — от ужаса, значит. Я упал на колени и стал молиться Господу, чтобы он защитил Мануэлито. Молюсь, а одним глазом вижу, как отчаянно рвется Бабьека, и как упрямо Мануэлито подает его вперед на ощерившегося волка, а сам раскатисто стреляет в воздухе кнутом. — Тут падре Челестино на мгновение отвлекся от повествования, и лицо его на мгновение озарила устремленная в бездонную глубину прошлого улыбка. — Это было у нас тогда особым шиком, пускать волну на длинном пастушьем кнуте, из-за чего кончик смыкался с таким звуком, будто кто-то неподалеку стрелял из пистоли. Словом, там разгорелась настоящая битва, и мне было ужасно страшно и за Мануэлито, и за коня. Не знаю, чем бы все это закончилось, но с другого конца поля со страшным лаем примчались два наших волкодава. Тоже, надо сказать, были собаки — сущие звери! Волк дал деру, да так, что псам и не догнать. Они скоро вернулись, языки на боку, но целехонькие, без всяких следов битвы. Мануэлито еще даже не успел успокоить своего Бабьеку, все стоял и гладил его, обняв за шею. А я бросился к нашим собачкам, стал обнимать и благодарить их.
16
Бабьека — имя легендарного коня национального героя Испании — Сида Компреадора.
И потом я еще долго спрашивал Мануэлито:
— Неужели тебе совсем не было страшно?
А он мне все время твердил:
— Нет. Я и не думал об этом. Ведь надо было поскорее прогнать наглеца. Только потом, когда я уже стоял, обнимая коня, меня так заколотило, что я успокаивал скорее себя, чем Бабьеку.
Вскоре после этого случая Мануэлито вслед за старшим братом уехал в Мадрид и там поступил в королевскую гвардию, а я отправился учиться к святым отцам, в монастырь тринитариев [17] …
17
Тринитарии — монашеский орден, основанный в 1199 г. Иваном де Мафа и пустынником Феликсом де Валуа для выкупа пленных у мусульман.
Маленькая Клаудилья, подперев тонкой ручонкой голову, слушала рассказ святого отца, смотрела, как пляшут
пылинки в мутных лучах каморки церкви Иеронима и представляла себе сказочного принца. Она часто мечтала о том, что однажды он каким-нибудь чудом узнает о существовании бедной маленькой девочки и на своем горячем Бабьеке приедет за ней в их нищую Бадалону. Но урок заканчивался, чары рассеивались, и девочка снова возвращалась в размеренную жизнь глухой провинции, где царили тишь да гладь, да божья благодать, а также святая инквизиция и могущественный коррехидор [18] .18
Коррехидор — глава администрации и судебного аппарата в небольших городах.
В то зимнее утро Клаудилья проснулась от холода раньше обычного. Донья Гедета еще спала, выводя носом почти чарующую мелодию. За ставнями синел призрачный рассвет, и девочка подумала, что успеет сама сбегать к Франсине, чтобы дать своей бедной наставнице поспать еще хотя бы полчаса. Бесшумно одевшись, Клаудилья выскользнула на улицу, но, к ее удивлению, улицы, несмотря на столь ранний час, оказались полны народа. На каждом углу собирались кучки людей, мелькали пестрые юбки женщин и голые икры мужчин. По воздуху плыл невнятный гул, скоро сменившийся колокольным перезвоном с обеих церквей. Запыхавшаяся девочка вбежала в лавку, набитую покупателями до отказа.
— Вот до чего довела этих французов склонность к болтовне! Мы, испанцы, молчим, зато уж никогда не позволим себе подобного! — громче всех разглагольствовал сапожник Реквехо, потрясая номером «Газеты», которая раз в неделю прибывала в Бадалону из столицы. — Вы только послушайте, до чего дошли эти лягушатники! — С негодованием в голосе обращался к стоящим в очереди сапожник. — Казнили своего короля!
— Поднять руку на помазанника Божия! Само небо покарает их. — В суеверном страхе крестилась старая донья Марианна, работавшая на монастырской кухне.
— Что там небо, я слышал, наш новый фельдмаршал собирается объявить Франции войну, — вступил в разговор какой-то заезжий ремесленник.
— Да ну?!
— Провалиться мне на этом месте! Да разве Их Католические Величества потерпят такое надругательство над своими родственниками?! Ведь эти безбожники вот-вот казнят и королеву!
— Неужели они и на королеву поднимут руку? — с еще большим рвением принялась креститься донья Марианна.
— С этих извергов все станется. Они и дофина запросто казнят.
— Да что ты! Он ведь совсем еще мальчик!
— А им то что? С этой своей теткой Гильотиной они совсем озверели. Скоро друг другу начнут головы рубить.
— Воистину, воистину Бог покарает их! — молилась донья Марианна.
— Ну, наши им теперь зададут трепку, — довольно загудели молодые парни, которые вошли в лавку, привлеченные возбужденными голосами.
— Куда там, зададут, — презрительно буркнул грамотный сапожник. — Воевать-то у нас уж некому. Все вояки, поди, давно подались в Америку. Ну-ка, несколько миллионов уехало. А из тех, что остались, половина уже сидит сами знаете, где…
— Тише, тише! Или соскучился по зеленому посланцу? Попридержи-ка язык, дон Реквехо!
— Да ладно вам! Недаром пословица-то говорит, «Испания — родина великих мужей, Испания — их могила».
— Вот ужо тебе будет «ладно»!
— А как же королевская гвардия?! — не унимались парни.
— Ха-ха, вспомнили, гвардия, — вновь оживился насупившийся было сапожник. — Да кто этой гвардией командует? Вчерашний лейтенантишка, которого за одну ночь произвели в фельдмаршалы?! Да этот молокосос ни в тактике, ни в стратегии не разбирается. Я, дорогие мои, достаточно повоевал в свое время и знаю, — кипятился сапожник, выставляя на всеобщее обозрение свою наполовину деревянную левую ногу, — прекрасно знаю, сколькими талантами должен обладать настоящий полководец. И уж поверьте мне, эти таланты приобретаются отнюдь не в постели, даже если эта постель и…
— Тише, тише! — зашипели все на сапожника.
— А я слышал, — снова вступил в разговор незнакомый ремесленник, — что какой-то монах в Сарагосе предложил всем священникам собраться и пойти на Францию войной.
— Во-во-во! — в восторге завопил сапожник. — Воистину это было бы замечательно. Попов-то у нас раз в десять больше, чем солдат! Да и вся эта черная братия — сущие черти…
— Да тише ты, тише, черт! Тьфу, проклятый! Совсем голову потерял, — все крестилась и крестилась старая Марианна.