Таинственный

– Да, возможно, отчасти меня потянуло сюда из-за вас, но…

– Но вы пытаетесь с этим бороться, – мягко подсказал он. – Знаю, Джори. Мы оба с этим боремся.

Она заглянула в его глаза.

– Возможно, некоторые в этом городе будут болтать, что Клоувер убили вы. Но я знаю, что вы этого не делали.

– Откуда вы можете знать?

– Просто знаю, и все.

Слабый порыв ветра тронул верхушки сосен, росших возле самой лестницы, и с веток посыпался сухой пушистый снег.

– Пойдемте в дом, Джори.

– Сойер, кто вы?

Вопрос застал Хоуленда врасплох. Он был готов дать Джори многое из того, что ей нужно: плечо, на котором можно выплакаться, слова утешения – но не правду.

– А вы как думаете, кто я?

Джори нахмурилась:

– Не знаю… и может быть, сегодня вечером это не имеет значения.

– Пожалуй, сейчас и мне самому все равно.

Он крепче взял ее за руку и слегка потянул к себе, так что Джори пришлось сделать шаг вперед. Сойер почувствовал, что она дрожит всем телом.

– Джори, заходите, я помогу вам согреться. – Сойер с трудом узнал собственный голос: он почему-то стал хриплым.

– Я не замерзла.

– Но вы вся дрожите.

Их взгляды встретились, и Сойер понял, что ее тело вибрирует вовсе не от холода. Его тоже охватила дрожь, он чувствовал то же самое: нараставшее, едва поддававшееся контролю желание, которое сотрясало, казалось, самую его душу.

Сойер наклонился и чуть тронул губами ее губы – лишь на миг, так легко, что они едва соприкоснулись, но и мгновенного контакта оказалось достаточно, чтобы Сойер содрогнулся всем телом, а потом вынужден был поспешно отступить на шаг, чтобы взять себя в руки и не наброситься на нее прямо здесь и сейчас. Он едва сдержался, чтобы не уступить настойчивому требованию своих рук, губ, до боли возбужденного мужского естества.

Джори казалась вдвойне ошеломленной – сначала его страстным, несмотря на мимолетность, поцелуем, а потом – поспешным отступлением.

– Что это было? – спросила она со свойственной ей прямотой и поднесла к губам руку в варежке.

– А вы как думаете?

Джори покачала головой, потом всмотрелась в его глаза и вдруг, словно разрешив какое-то терзавшее ее внутреннее противоречие, решительно сказала:

– Я войду.

Сойер кивнул и отступил, давая ей дорогу. Джори потопала ногами, стряхивая с сапог снег, и оглядела маленький холл, в который выходили три закрытые двери и лестница на второй этаж.

– Когда мы здесь жили, тут не было все так перегорожено, – проговорила Джори. – Вон там был камин, а на втором этаже напротив входной двери – галерея. На каком этаже вы живете?

– На третьем.

Он закрыл дверь, отделившую их от внешнего мира, и маленький вестибюль стал казаться еще меньше.

– Моя комната тоже была на третьем этаже. – Джори мечтательно вздохнула. – Помню, я представляла, что живу в домике на дереве, потому что под моими окнами росли деревья и их ветки доставали до окна. Когда я выглядывала, мне не было ничего видно, кроме листьев и неба.

Они стали подниматься по лестнице. На площадке второго этажа, куда выходили закрытые двери еще нескольких квартир, повернули к пролету, ведущему на третий этаж.

В доме было тихо, за закрытыми дверями спали в своих постелях остальные жильцы, и Сойер не стал зажигать свет.

– Это так непривычно, – прошептала Джори. – Лестница осталась на том же месте, но раньше она была открытой. Стенами и дверями они как будто порезали дом на части.

Третий этаж был разделен всего на две квартиры. В одной жил Сойер, другая – через коридор – пустовала. Снимавшая ее молодая пара съехала вскоре после того, как Хоуленд поселился здесь.

Дверь в его квартиру была открыта, как он ее и оставил.

– Это моя квартира.

Джори кивнула, будто услышав подтверждение своей догадки.

– Здесь раньше была моя комната.

Все встало на свои места. Сойер понял, почему он испытал необъяснимое притяжение к Джори еще до того, как узнал о ее существовании. Мало того, что он живет в доме, где она в детстве проводила каникулы, – оказывается, его однокомнатная квартира в мансарде когда-то была ее спальней.

Без сомнения, Джори оставила в этой комнате частицу себя, Сойер ощущал ее незримое присутствие, поэтому, когда он впервые увидел девушку, та показалась ему странно знакомой, словно уже успела войти в его жизнь. Джори прошла в комнату и остановилась посередине, оглядывая все вокруг. Уходя, Сойер не оставил свет включенным – эту ночь, как и многие другие, он проводил, предаваясь в темноте мрачным мыслям. Однако лунный свет, усиленный отражением от чистого снега, лился сквозь незанавешенные мансардные окна и очерчивал силуэты предметов в комнате и углы скошенного потолка.

– Здесь была моя комната, – повторила Джори. Она медленно поворачивалась, словно заводная балерина из музыкальной шкатулки. – И все осталось таким же, как при мне. Точь-в-точь таким же. Кроме… – Джори подошла к окну и выглянула, – деревьев. Вам же отсюда ничего не видно. Деревья разрослись…

– Сейчас ветки голые. – Сойер подошел и остановился у нее за спиной. – Но вы правы, когда я впервые зашел в эту комнату, листья загораживали весь обзор из окна.

– Сойер… – Джори повернулась к нему, теперь их разделяли какие-то несколько дюймов. – Я рада, что здесь поселились именно вы. Я привыкла считать эту комнату своей, и мне была ненавистна сама мысль делить ее с кем-то.

– Но не со мной?

– Нет, мысль делить ее с вами меня почему-то не пугает, – тихо призналась Джори. – Не знаю, в чем дело, но это так.

Сойер кивнул. С ним происходило то же самое. Он не желал и не собирался делить с кем-то любые стороны своей жизни здесь, в Близзард-Бэй, и что же? Впустил Джори в свой закрытый мир, и не просто впустил – ему необходимо было, чтобы она там оставалась, он почему-то чувствовал, что так и должно быть.

Теперь, когда она приехала к нему, Сойеру вдруг страшно захотелось забыть обо всем на свете, забыть о долгих месяцах мучений в одиночестве. Потребность в эмоциональной и физической разрядке вытеснила все другие мысли, другие чувства.

– Может, снимете пальто? – предложил Сойер низким голосом. Не дожидаясь ответа, он протянул руку к верхней пуговице.

– Мне не следует… оставаться.

– Почему?

– Вы же не хотели, чтобы я была здесь.

– Я хочу этого, Джори. – Он осторожно расстегнул следующую пуговицу. Пальто распахнулось, и Сойеру пришлось тщательно следить за тем, чтобы руки не касались ее груди под мягким теплым свитером.

– Но сегодня днем вы прогнали меня.

– На самом деле я этого не хотел.

Сойер расстегнул еще одну пуговицу, потом еще одну, последнюю, аккуратно просунул руки под ткань и освободил сначала ее плечи, затем руки. Пальто соскользнуло и упало на пол за спиной Джори.

– Если не хотели, зачем же сказали?

– А вам разве никогда не приходилось говорить ничего такого, о чем вы потом жалели?

Некоторое время Джори, казалось, обдумывала его слова, потом пожала плечами. Она была все еще в варежках. Сойер поднял правую руку, стянул варежку и поднес ее пальцы к губам. Он целовал ее руку очень нежно, едва касаясь губами, так же как несколько минут назад целовал в губы, хотя ему хотелось с жадностью припасть к ней ртом. Потом он снял с нее вторую варежку и замер, встав лицом к Джори и сжав ее маленькие холодные кисти в своих ладонях.