Таинство девственности (сборник)

Я полагаю, что нам удастся выяснить, какова эта повышенная опасность и почему она угрожает именно будущему мужу, если мы более подробно исследуем поведение современных женщин нашего культурного уровня в схожих обстоятельствах. В результате такого исследования я утверждаю, что подобная опасность действительно существует, так что примитивный человек защищается посредством табу девственности против вполне обоснованной психической опасности.

Мы считаем нормальной реакцией, когда женщина после полового акта на высшей точке удовлетворения обнимает, прижимает к себе мужчину, видим в этом выражение ее благодарности и обещание длительной верности. Но мы знаем, что это поведение обычно не распространяется на случай первого полового общения; очень часто он приносит женщине, остающейся холодной и неудовлетворенной, только разочарование, и обычно должно пройти много времени, и требуется частое повторение полового акта, для того чтобы он давал удовлетворение также и женщине. От этих случаев начальной и скоро проходящей фригидности ведет непрерывный ряд переходов к тем печальным случаям прочно укоренившейся холодности, которые не могут преодолеть никакие нежности мужчины. Я полагаю, что эта фригидность женщины еще недостаточно понята, и за исключением тех случаев, когда вину за нее нужно вменить недостаточной потенции мужчины, она требует объяснения при помощи сходных с ней явлений.

Столь частые попытки избежать первого полового общения я не хочу принимать здесь во внимание, потому что они имеют несколько объяснений, и в первую очередь, хотя не безусловно, именно в них нужно видеть выражение общего стремления женщин к сопротивлению. Однако я думаю, что свет на загадку женской фригидности проливают некоторые патологические случаи, в которых женщина после первого и даже после любого повторного общения открыто проявляет свою враждебность к мужчине, ругая его, поднимая на него руку или даже действительно колотя его. В одном замечательном случае такого рода, который мне удалось подвергнуть подробному анализу, это случалось, несмотря на то что женщина очень любила мужа, обычно сама требовала полового акта и явно испытывала при этом большое удовлетворение. По моему мнению, эта странная противоречивая реакция является следствием тех же душевных движений, какие обычно могут проявиться как фригидность, которая оказывается в состоянии подавить нежную реакцию, которую женщина не хочет проявить. В патологическом случае разлагается на два компонента то, что при фригидности сливается в одно задерживающее действие, точно так же, как в двойственности симптомов невроза навязчивых состояний. Опасность, которая таким образом возникает благодаря дефлорации женщины, состоит в том, что актом дефлорации можно навлечь на себя ее враждебность, и именно у будущего мужа имеются все основания стараться избежать этой вражды.

Анализ дает возможность без всякого труда угадать, какие именно душевные движения женщины принимают участие в описанном поведении, в котором я надеюсь найти объяснение ее фригидности. Первый половой акт пробуждает целый ряд таких душевных движений, которым не должно быть места при желательной направленности женщины на половой акт и часть которых не возникает вновь при последующих общениях. В первую очередь тут играет свою отрицательную роль боль, которая причиняется девственнице при дефлорации, и существует склонность считать этот момент решающим и не искать более других. Но нельзя приписывать такого исчерпывающего значения боли, скорее причину можно усмотреть в нарциссической уязвленности, следующей за разрушением органа и рационально оправдываемой сознанием того, что дефлорация понижает сексуальную ценность. Но свадебные обычаи примитивных народов предупреждают и против такой переоценки. Мы слышали, что в некоторых случаях церемония протекает в два этапа, что после разрыва плевы (рукой или инструментом) следует ритуальный, действительный или мнимый, половой акт с заместителями мужа, и это нам показывает, что смысл предписания табу не исчерпывается избеганием анатомической дефлорации, что мужа необходимо уберечь от чего-то другого, а не только от реакции жены на болезненную травму.

Другую причину разочарования в первом половом акте мы видим (по крайней мере, у культурной женщины) в том, что ожидания, с ним связанные, и осуществление его могут не совпасть. До сих пор половое общение ассоциировалось с самым строгим запретом, и легальный, разрешенный половой акт не воспринимается в полной мере. Насколько сильной может быть такая подоплека, видно из почти комического старания многих невест сохранить в тайне новые любовные отношения от всех чужих и даже от родителей в тех случаях, где в этом нет никакой необходимости и не приходится ждать ни с чьей стороны осуждения этих отношений. Девушки говорят совершенно открыто, что любовь теряет для них цену, если другие о ней знают. В некоторых случаях этот мотив может разрастись до таких размеров, что вообще мешает развитию способности любить в браке. Женщина снова находит свою нежную чувствительность только в запретных отношениях, которые нужно держать в тайне и при которых она только и чувствует уверенность в собственной, свободной от влияний воле. Однако и этот мотив недостаточно глубок; кроме того, находясь в зависимости от культурных условий, он лишен тесной связи с практикой примитивных народов. Тем значительнее поэтому следующий момент, обусловленный историей развития либидо. Благодаря стараниям психоанализа нам стало известно, как постоянны и сильны самые ранние привязанности либидо. Речь при этом идет о сохранившихся сексуальных желаниях детства, у женщины по большей части о фиксации либидо на отце или на заменяющем его брате, желания, которые довольно часто направлены были не на коитус, а на нечто другое или включали и его, но только как неясно осознанную цель. Супруг всегда является только, так сказать, заместителем, но никогда не «настоящим»; первым имеет право на любовь женщины другой, в типичных случаях отец; муж, самое большее – второй. Все зависит от того, насколько интенсивна эта фиксация и как крепко она удерживается, для того чтобы заместитель был отклонен как неудовлетворительный. Фригидность, таким образом, занимает место среди генетических условий невроза. Чем сильнее психический момент в сексуальной жизни женщины, тем устойчивее окажется ее фригидность против потрясений первого сексуального акта. Фригидность в этом случае может закрепиться как невротическая задержка или послужить почвой для других неврозов, и даже незначительное понижение мужской потенции приходится при этом принимать во внимание как вспомогательный момент.

По-видимому, обычай примитивных народов считается с мотивом сексуального желания в более ранние времена, поручая дефлорацию старейшине, священнику, святому мужу, т. е. заместителю отца. Отсюда, как мне кажется, происходит вызвавшее столько споров «право первой ночи» средневекового помещика. А. Шторфер [8] отстаивал тот же взгляд, кроме того, объяснял широко распространенный обычай под названием «брак Товии» (воздержание в течение первых трех ночей) как признание преимущественных прав патриарха, до него об этом писал К. Юнг [9] . В соответствии с нашим предположением среди заменителей отца, которым поручена дефлорация, мы находим также и изображения богов. В некоторых областях Индии новобрачная должна принести в жертву деревянному лингаму свою плеву, и, по сообщению святого Августина, в римском брачном церемониале имелся такой же обычай (в его время?) с тем только послаблением, что молодой женщине приходилось лишь садиться на огромный каменный фаллос Приапа [10] .

8

А. Шторфер. Об особом месте отцеубийства, XII, 1911.

9

К. Юнг. Роль отца в судьбе индивида // Ежегодник по психоанализу, 1, 1909.

10

Бартельс—Плосс. Женщина, I, XII; Дюлаур. Поколение богов, 1885, с. 142.

К более глубоким слоям психики возвращает нас другой мотив, который, как это можно доказать, является главным виновником парадоксальной реакции против мужа и влияние которого, по моему мнению, так же проявляется во фригидности женщины. Благодаря первому соитию у женщины, кроме описанных, оживают еще и другие прежние душевные движения, которые вообще противятся женской функции и роли.

Из анализа многих невротических женщин нам известно, что они прошли раннюю стадию развития, в течение которой завидовали брату из-за того, что у него имеется признак мужественности, и чувствовали себя из-за отсутствия этого признака (собственно, его уменьшения) обойденными или обиженными. Эту «зависть из-за пениса» мы причисляем к «кастрационному комплексу». Если понимать под «мужским» желание быть мужчиной, то такое поведение можно назвать «мужским протестом» – название, придуманное А. Адлером*, чтобы объявить этот фактор вообще носителем невроза. В этой фазе девочки часто не скрывают своей зависти и вытекающей из нее враждебности по отношению к более счастливому брату: они пытаются мочиться, стоя прямо, как брат, чтобы отстоять свое половое равноправие. В упомянутом уже случае агрессивности после коитуса по отношению к любимому мужу я мог установить, что эта фаза имела место до выбора объекта. Позже либидо маленькой девочки обратилось на отца, и тогда она стала желать вместо пениса – ребенка [11] .

11

З. Фрейд. О преобразовании влечений, особенно анальной эротики // Международный журнал по психиатрии, IV, 1916–1917.

Меня бы не удивило, если бы в других случаях я обнаружил обратную временную последовательность такого рода чувств и эта часть комплекса кастрации вступала бы в действие лишь после успешного выбора объекта. Но фаза мужественности у девочки, на которой она завидует мальчику из-за пениса, в любом случае наступает раньше в ходе развития и находится ближе к первичному нарциссизму, чем к фазе любви к объекту.

Некоторое время тому назад случай дал мне возможность понять сон новобрачной, который оказался реакцией на ее дефлорацию. Он легко выдавал желание женщины кастрировать молодого супруга и сохранить себе его пенис. Несомненно, было достаточно возможностей и для более безобидного толкования: о желании продления и повторения акта, но некоторые детали сновидения выходили за пределы такого смысла, а характер и дальнейшее поведение видевшей сон свидетельствовали в пользу более серьезного понимания. За этой завистью из-за пениса проявляется враждебное ожесточение женщины против мужчины, которое можно заметить в отношениях между полами и самые явные признаки которого имеются в стремлениях и в литературных произведениях «эмансипированных». Эту враждебность женщины Ференци – не знаю, первый ли – приводит путем соображений палеобиологического характера к эпохе дифференциации полов. Сначала, думает он, копуляция имела место между двумя однородными индивидами, из которых один развился и стал более сильным и заставил другой, более слабый, перетерпеть половое соединение. Ожесточение из-за этого превосходства сохранилось во враждебных склонностях современной женщины. Не думаю, что подобные размышления заслуживают упрека, поскольку они не имеют большого значения.

После такого перечисления мотивов и сохранившихся следов парадоксальной реакции женщины на дефлорацию можно, обобщая, сформулировать, что незрелая сексуальность женщины разряжается на мужчине, впервые познакомившем ее с сексуальным актом. Но в таком случае табу девственности приобретает определенный смысл, и нам становится понятен обычай, требующий, чтобы этой опасности избежал именно тот мужчина, который навсегда должен вступить в совместную жизнь с этой женщиной. На более высоких ступенях культуры значение этой опасности отступает на задний план в сравнении с обетом подчиненности женщины, а также и перед другими мотивами и соблазнами; девственность рассматривается как благо, от которого мужчине не надо отказываться. Но анализ проблем в браке показывает, что мотивы, толкающие женщину на месть за свою дефлорацию, не совсем исчезли из душевной жизни цивилизованной женщины. Я полагаю, что внимательный наблюдатель должен заметить, как часто женщина остается фригидной в первом браке и чувствует себя несчастной, между тем как после расторжения этого брака она отдает свою нежность второму мужу и счастлива с ним. Архаическая реакция, так сказать, исчерпалась на первом объекте.

Впрочем, запрет на лишение девственности не перестал действовать и в нашей культуре. Душа народа знает о нем, а поэты использовали время от времени его в качестве фабулы. Анценгрубер* рассказывает в одной своей комедии, как глуповатый деревенский парень отказывается жениться на предназначенной ему невесте, потому что она «девица из деревни и ему первому в ее жизни придется ее попробовать». Поэтому он согласен, чтобы она вышла замуж за кого-то другого, и готов взять ее в жены как вдовицу потом, когда она перестанет быть опасной. Заголовок пьесы «Яд девственницы» напоминает о том, что укротитель змей прежде позволяет ядовитой змее укусить клочок ткани, чтобы потом без опаски распоряжаться ею [12] .

12

Изумительно немногословный рассказ А. Шницлера («Судьба барона фон Лайзенбога») стоит здесь упомянуть, несмотря на некоторое отличие ситуации в нем. Погибший в результате несчастного случая любовник некой искушенной в любви актрисы создал ей как бы новую девственность, с проклятием предвещая смерть мужчине, который первым после него будет обладать ею. Обремененная этим заклятием, женщина некоторое время не отваживается на любовную связь. Но, влюбившись в одного певца, она решает прежде подарить барону фон Лайзенбогу ночь, которой тот многие годы безуспешно домогался у нее. На нем-то и исполнилось проклятие: его разбил паралич, как только он узнал причину своей нежданной удачи в любви.

Табу на лишение девственности и часть его мотивации наиболее выразительно изображены в известном драматическом образе – в Юдифи* из трагедии Хеббеля «Юдифь и Олоферн». Юдифь – молодая женщина, девственность которой защищает заклятие. В брачную ночь ее муж был парализован загадочным страхом и больше не отваживался касаться ее. «Моя красота – это красота белладонны, – говорит она. – Наслаждение ею несет безумие и смерть». Когда ассирийский полководец осадил ее город, у нее рождается план с помощью своей красоты обольстить и погубить его, используя таким образом патриотический мотив для маскировки сексуального. После дефлорации огромным, похваляющимся своей силой и грубостью мужчиной она черпает в своем негодовании силу отрезать ему голову и стать освободительницей своего народа. Отрубить голову значит в символическом смысле кастрировать; сообразно с этим Юдифь – женщина, которая кастрирует мужчину, лишившего ее девственности, как намеревалась и новобрачная в рассказанном мне сновидении. Хеббель вполне осмысленно сексуализировал патриотическую историю из ветхозаветных апокрифов, ибо в ней после возвращения Юдифь будет гордиться, что не была обесчещена; в тексте Библии отсутствует также какой-либо намек на ее злосчастную первую брачную ночь. Однако вполне возможно, что благодаря своей чуткости поэт уловил более древний мотив, который был вкраплен в ту историю, и всего лишь вернул материалу его более ранний смысл.

В ходе превосходного анализа И. Саджер* объяснил, как родительский комплекс Хеббеля побудил его к выбору материала и как он пришел к тому, чтобы в борьбе полов принять сторону женщины и суметь вжиться в ее самые сокровенные душевные переживания [13] . Он также дословно приводит обоснование, предложенное самим поэтом для объяснения проведенного им изменения материала, и совершенно справедливо считает его надуманным и предназначенным для оправдания, хотя бы поверхностного, чего-то неосознанного самим поэтом, а по существу, маскировки его. Не буду касаться объяснения Саджера, почему овдовевшая, согласно библейской легенде, Юдифь должна была оставаться девственной вдовой. Оно отсылает к намерению детской фантазии отрицать половое общение родителей и превратить мать в непорочную деву. Я же пойду дальше: после того как поэт подтвердил девственность своей героини, его чуткая фантазия сосредоточилась на враждебной реакции, вызванной поруганием этой девственности.

13

И. Саджер. От патографии к психографии // Имаго, I, 1912.