Таинство девственности (сборник)

Вторым пунктом в случае нашего пациента был тот факт, что в основе религиозного учения нет одинакового отношения к Богу-Отцу, что оно проникнуто признаками амбивалентной установки, господствовавшей при возникновении этого учения. Эту амбивалентность он сразу почувствовал, благодаря большому развитию этой черты у него самого, и связал с ней ту острую критику, которая так поразила нас у ребенка в возрасте пяти лет. Но самое большое значение имел, несомненно, третий момент, влиянию которого мы должны приписать патологические последствия его борьбы против религии. Направление, которое стремилось к мужчине и должно было подвергнуться сублимированию при помощи религии, было уже не свободно, а частично отделено за счет вытеснения, вследствие чего оно не могло быть сублимировано и осталось связанным со своей первоначальной сексуальной целью. Благодаря такой связи вытесненная часть стремилась проложить себе дорогу к сублимированной части или привлечь ее к себе. Первые размышления, касающиеся личности Христа, уже содержали вопрос о том, может ли возвышенный Сын выполнить также и застрявшее в бессознательном сексуальное отношение к отцу. Отказ от этих стремлений не имел иных последствий, кроме появления как будто богохульных навязчивых мыслей, в которых нашла отражение физическая нежность к Богу в форме унижения его. Жестокая борьба против этих компромиссных образований должна была привести к навязчивому преувеличению всех действий, в которых находили выход, согласно религиозному предписанию, набожность и чистая любовь к Богу. В конце концов победила религия, но ее основа, коренящаяся во влечениях, оказалась несравненно более сильной, чем устойчивость продуктов ее сублимирования. Как только жизнь дала ему нового заместителя отца, влияние которого направилось против религии, он отказался от нее и заменил ее другим. Вспомним еще интересное осложнение, а именно что набожность развилась под влиянием женщин (мать, няня), между тем как мужское влияние способствовало освобождению от нее.

Развитие невроза навязчивости на почве анально-садистской сексуальной организации, в общем, подтверждает то, что в другом месте я говорил о «предрасположенности к неврозу навязчивости» [140] . Но предшествующая тяжелая истерия делает наш случай неясным в этом отношении. Я хочу закончить обзор сексуального развития нашего больного коротким освещением дальнейших его изменений. С наступлением половой зрелости у него появились сильная чувственность, которую следует считать нормальной, и мужское течение развития генитальной организации, переживания которой заполняют весь период, предшествовавший вторичному заболеванию. Они непосредственно связаны со сценой с Грушей, заимствуют у этой сцены навязчивый характер возникающей припадками и вдруг исчезающей влюбленности, причем ей приходится бороться с комплексами, исходящими из остатков инфантильного невроза. Наконец, посредством сильного порыва к женщине он завоевал себе полную мужественность; с этого времени он крепко держится этого сексуального объекта, но радостей от этого не испытывает, потому что сильная, теперь совершенно бессознательная склонность к мужчине, сконцентрировавшая в себе все силы последних фаз развития, постоянно отрывает его от женщины и заставляет сильно преувеличивать, в промежутках, свою зависимость от женского объекта. Приступая к лечению, он жаловался, что не может долго оставаться верным женщине, и вся работа направилась на то, чтобы открыть ему его бессознательное отношение к мужчине. Прибегая к краткой формулировке, можно сказать, что отличительной чертой его детства было колебание между активностью и пассивностью, его юности – борьба за мужественность, а периода жизни с момента заболевания – борьба за объект мужских устремлений. Повод к его заболеваниям не совпадает ни с одним из «типов невротических заболеваний», которые я объединил как специальные случаи «несостоятельности» [141] , и таким образом обращает внимание на известный изъян в перечисленном ряду типов. Он заболел, когда органическая болезнь гениталий разбудила в нем страх кастрации, нанесла смертельный удар его нарциссизму и заставила его отказаться от ожидания исключительной благосклонности судьбы. Он заболел, следовательно, благодаря нарциссической «несостоятельности». Эта огромная сила его нарциссизма вполне согласуется с другими признаками сексуального развития, протекавшего с задержками, а именно с тем, что его гетеросексуальный любовный выбор при всей своей энергии содержал так мало психических устремлений и что гомосексуальная установка, настолько более близкая нарциссизму, с такой настойчивостью проявлялась у него как бессознательная сила. Разумеется, при таких нарушениях психоаналитическое лечение не может произвести внезапного переворота и сравнить его развитие с нормальным; оно в состоянии только устранить препятствие и расчистить пути к тому, чтобы жизненные влияния могли дать развитию лучшее направление.

140

См.: Центральная газета по психоанализу, 6, 1912.

141

Международный журнал по лечению психоанализом, I, 1913, с. 525 и далее.

Особенностями его психического существа, раскрытыми психоанализом, но не выясненными и, соответственно, не подвергшимися непосредственному воздействию, я называю упомянутую уже устойчивость его фиксации, невероятное развитие наклонностей к амбивалентности и, как третью черту конституции, заслуживающей названия архаической, способность сохранять одновременно годными к функционированию самые различные и противоположные либидозные привязанности. Постоянное колебание между этими привязанностями, долгое время как бы исключающее всякое окончательное их изживание и продвижение вперед в лечении, преобладало во всей картине болезни последнего периода, которой я могу лишь слегка коснуться. Вне всякого сомнения, это была черта, характерная для бессознательного, но перешедшая у него и на достигшие сознания процессы. Но эта черта проявлялась у него только в результатах эффективных переживаний; в области чистой логики он проявил, наоборот, исключительное умение в улавливании противоречий и непонятного. Благодаря этому его душевная жизнь производит то же впечатление, что и древняя египетская религия, столь непостижимая для нас, так как она сохраняет все ступени развития одновременно с конечными результатами, самых древних богов и значения божества – наряду с самыми последними, располагает в одной плоскости то, что в ходе развития других составляет глубокие наслоения.

Я довел до конца то, что хотел сообщить об этом случае заболевания. Однако еще две проблемы из огромного множества, открывающегося в этом случае, кажутся мне достойными особого упоминания. Первая касается филогенетически унаследованных схем, под влиянием которых жизненные впечатления, как под руководством философских «категорий», укладываются в определенный порядок. Я готов защищать взгляд, что они составляют осадки истории человеческой культуры. Эдипов комплекс, обнимающий отношения ребенка к родителям, принадлежит к числу этих схем или, вернее, составляет известный пример этого рода. В тех случаях, когда переживания не соответствуют унаследованной схеме, совершается переработка их фантазий, механизм действия которой было бы безусловно полезно проследить в деталях. Именно эти случаи лучше всего могут показать нам самостоятельное существование схем. Мы часто замечаем, что схема одерживает победу над индивидуальным переживанием, как, например, в нашем случае, когда отец становится кастратором и угрозой детской сексуальности, несмотря на отрицательный, в общем, Эдипов комплекс. Другое влияние этой схемы выражается в том, что кормилица занимает место матери или сливается с ней. Противоречия между переживанием и схемой составляют, по-видимому, богатый материал для исследования детских конфликтов.

Вторая проблема стоит близко к этой, но она несравненно более значительна. Если принять во внимание отношение семилетнего ребенка к ожившей первичной сцене [142] или даже если только подумать о гораздо более простых реакциях полуторагодовалого ребенка при переживании этой сцены, то нельзя не согласиться с мнением, что у ребенка при этом проявляется влияние своего рода трудноопределимого знания, чего-то похожего на подготовку к пониманию [143] . В чем оно может состоять, у него нет никакого представления, у нас имеется только великолепная аналогия с глубоким инстинктивным знанием у животных.

142

Могу не считаться с тем, что это поведение получило свое словесное выражение только два десятилетия спустя, потому что все влияние, приписываемое нами этой сцене, выразилось в форме симптомов, навязчивостей и т. д. уже в детстве, задолго до анализа. При этом совершенно безразлично, считать ли ее первичной сценой или первичной фантазией.

143

Снова должен подчеркнуть, что все эти рассуждения были бы совершенно излишними, если бы сновидение и невроз не относились к периоду детства.

Если бы и у человека существовало инстинктивное знание, то не было бы ничего удивительного в том, что оно преимущественно касалось бы процессов сексуальной жизни, хотя никоим образом не ограничивалось бы только ими. Это инстинктивное составляло бы ядро бессознательного, примитивную душевную деятельность, которая впоследствии низвергается с трона и закрывается развивающимся у человека разумом; но часто оно, быть может у всех, сохраняет способность притянуть к себе высшие духовные силы. Вытеснение было бы возвращением к этой инстинктивной ступени и человек расплачивался бы таким образом за свои великие завоевания своей наклонностью к неврозу, а самая возможность возникновения неврозов доказывала бы существование прежней инстинктивной предварительной ступени психического развития. Значение же ранних травм в детстве заключается в таком случае в том, что последние доставляют этому бессознательному материал, защищающий его от полного поглощения последующим развитием.

Мне известно, что подобные мысли, подчеркивающие унаследованный филогенетически приобретенный момент душевной жизни, высказывались с различных сторон, и я даже думаю, что им слишком поспешно уделялось место в психоаналитических взглядах. Они мне кажутся допустимыми только тогда, когда психоанализ, сохраняя вполне корректную линию различных инстанций в добытом им материале, доходит до следов унаследованного, после того как он проник сквозь все наслоения индивидуально приобретенного.

Примечания

С. 6. Месмеризм – целительская система, основанная австрийским врачом Ф. Месмером на «животном магнетизме» и гипнозе.

С. 11. Via regia – большой доро€гой (лат.)

С. 15.«Sub rosa» – букв.: «под розой» (лат.), по секрету, секретно. Роза у древних римлян была эмблемой тайны. Если розу подвешивали над пиршественным столом, то все, что «под розой» говорилось и делалось, не должно было разглашаться.

С. 15. Гретхен – уменьшительное от Маргарита: героиня трагедии Гёте «Фауст».

С. 21. Ойген Блейлер (1872–1939) – швейцарский психолог, директор крупной психиатрической клиники, где сложилась так называемая Швейцарская школа психиатрии; поддерживал с З. Фрейдом дружеские отношения.

С. 34.«The group Mind» – «Массовая психология» (Кембридж, 1920), (англ.)

С. 36.«Principal conditions» – основных условий (англ.)

С. 38.Габриель Тард (1843–1904) – французский социолог и криминалист. Считал основными социальными процессами конфликты, приспособление и подражание, с помощью которого индивид осваивает нормы, ценности и нововведения.

С. 39. Ипполит Бернгейм (1837–1919) – профессор медицинского факультета в Нанси, у которого Фрейд совершенствовал свою технику гипноза.

С. 41. Оскар Пфистер – протестантский пастор и педагог в Цюрихе. Изучал психоанализ и вел регулярную переписку с З. Фрейдом.

С. 41.Aроsteriori – букв.: «из последующего» (лат.); т. е. исходя из опыта.

С. 46.Кристиан Фридрих Хеббель (Геббель) (1813–1863) – немецкий драматург и теоретик драмы.

С. 47. «Whenitwasdark» – «Когда было темно» (англ.)

С. 52. Эдипов комплекс (Термин введен Фрейдом и подразумевает древнегреческую легенду об Эдипе. Эдип убил своего отца и женился, не подозревая об этом, на своей матери; узнав истину, он ослепил себя.) обозначает противоречивые переживания мальчика по отношению к отцу. В их основе бессознательное влечение к матери и ревность, желание избавиться от отцасоперника. Такие отношения складываются в возрасте 3–5 лет.