Так было…(Тайны войны-2)

Андрей сам над собой издевался. Мюллер предложил как-то ему работать на станке, штамповать пуговицы. Не хватает рабочих. Андрей отказался — он не умеет этого делать. Вот и всё. Велика доблесть… Так и война пройдет. Еще, чего доброго, назовут предателем — опозорил себя пленом. Кто станет разбираться, почему, как попал он в плен. Такие мысли все чаще приходили в голову. Истерзанный ими, Андрей забывался в тревожном сне.

Иногда, но все реже, он вспоминал о семье. Странное дело: к своему удивлению, Андрей понял, что он стал равнодушен к Зине. Он научился спокойно, как страницы неволнующей книги, перелистывать старое. Даже смотреть со стороны на то, что случилось в начале войны.

…Дивизия сражалась на Брянщине. Немцы выдохлись, хотя и ненадолго. Наступило короткое затишье. Как-то ночью сидели в избе. За ужином немного выпили. Приехавший капитан рассказывал о Москве, потом перевели разговор на женщин. Подвыпивший капитан хвастал своими успехами. Стали спорить: не может этого быть… Капитан распалился, показал фотографию. Она пошла по рукам. Андрей почувствовал, как у него похолодели щеки, — на снимке среди веселой компании он узнал Зину. Показалось знакомым и еще одно лицо — не Розанов ли? Пухленький, самодовольный, с лысинкой… Андрей не успел как следует рассмотреть. Он равнодушно передал снимок дальше. Никто ничего не заметил. Но, вероятно, эта фотография и отрезвила Андрея в отношении к Зине.

Вскоре и произошло то, что вырвало его из армии, — он сдался в плен. Сдался… Пусть по приказу… Вот уж не думал! Оказывается, бывает и так. А Зина… Жаль только Вовку. Как-то он живет… Все это казалось сейчас далеким, почти нереальным.

3

Весной (вероятно, это было в апреле, потому что начинались полевые работы) Андрей встретился с Груней Варламовой. Она приехала к Мюллерам с родственницей своей хозяйки Эрной. Эрна привезла письмо владельцу пуговичной мастерской, а Груня упросила фрау Вилямцек отпустить ее хоть на несколько часов в Берлин повидаться с Андреем. Это был ее первый наполовину свободный день за три месяца.

Герда писала, что в хозяйстве много работы, людей не хватает, и она очень просит деверя уступить ей на время «оста», русского пленного, которого он получил на бирже. Фрау Вилямцек всех восточных рабочих называла пленными вермахта — впрочем, так же поступали и руководители. В конце письма она добавляла, что пусть Пауль не беспокоится: когда станет полегче, Герда пришлет свою прислугу и она отработает ему в мастерской.

Неудобно отказать Герде… Герр Мюллер неохотно, но отпустил Андрея. Ненадолго — недели на две. Ему самому не хватает рабочей силы.

А Груня сидела в кладовке и рассказывала дяде Андрею о горьком своем житье-бытье. Она так рада, что можно хоть с ним поговорить, отвести душу. У соседей в деревне тоже есть девчата украинки, но встречаются они редко. А работа тяжелая — с раннего утра до поздней ночи. То доить коров, то мыть полы, то чистить картошку — ни минуты свободной. А теперь надо возить навоз на огороды. Хозяйка скупая, злющая, так и норовит чем-нибудь досадить. На днях вон что придумала — заставила чистить горячую плиту. Так, говорит, чище будет. Груня пожгла все ладони, до волдырей. Сейчас еще не прошли… Такая злыдня эта фрау!

— Совсем я извелась, дядя Андрей. Так мне тоскливо, хоть в петлю лезь. — У Груни на глазах навернулись слезы.

Андрей и сам видел, как изменилась, осунулась Груня за это время, стала будто взрослее: была такая румяная, а сейчас вон что…

Груня все говорила и говорила не умолкая. Рада-радешенька, что встретила близкого человека.

Хозяйка ее на всех злится. Фрау Эрне тоже житья не дает. А еще родственница! Фрау Эрна с дочкой живет как приживалка. Муж у нее пропал без вести. А недавно вдруг она получила от него деньги. Вот было радости! Значит, живой. Эрна одна только и жалеет Груню. Только с опаской, тайком. Среди немцев тоже есть хорошие люди… А потом еще Груня получила письмо от докторши, от Галины Даниловны. Даже сама не ждала. Работает в лагере доктором. Спрашивала про дядю Андрея. Скоро, может, опять от нее весточка будет…

Груня не успела выложить все новости, когда в каморку зашел герр Мюллер и велел Андрею собираться. Поедет в деревню. Надо там поработать. Андрей перевел. Груня засияла от счастья. Вот здорово!

Две недели в деревне прошли быстро. Андрей возил навоз, носил парниковые рамы, чистил хлев, копался на огороде. Он рее время находился на воздухе, и это здорово его укрепило. В мастерскую в Панков приехали вместе с Груней. Мюллер настоял, чтобы Герда выполнила обещание. Он сам приехал за ними на своем «пикапе». В основном-то герр Мюллер был доволен своим работником.

На троицу случилось еще одно событие. Через Груню Андрею удалось связаться с Галиной, и они условились встретиться. Герр Мюллер отпустил Андрея на три часа, как разрешала инструкция. Встретились в скверике у панковской ратуши, С ними была и Груня, но, поговорив о том о сем, Галина Даниловна попросила ее отойти в сторону. Пусть она не обижается. Есть одно дело.

Груня совсем и не обиделась. Верно, что-нибудь сердечное… Она еще в эшелоне приметила, что докторша украдкой поглядывает на дядю Андрея…

Когда остались вдвоем на скамейке под тенью лип, которые уже покрылись нежно-зеленой листвой, Галина сказала:

— Я давно хотела вас встретить, Андрей. Мне нужен совет. Послушайте…

Она рассказывала, комкая в руках платочек. Смотрела на Андрея такими ясными, чистыми глазами. В них было что-то новое, чего не замечал раньше Андрей, — какая-то суровость и теплота, словно отблеск огня, горевшего глубоко в душе. А на лице ни единой морщинки, будто оно из живого мрамора. Живая камея… Косы венком лежат вокруг головы — точно так же она носила их в госпитале. Только глаза другие. Андрей слушал ее, опершись руками о колена.

Галина живет в Ораниенбурге. Это недалеко, почти в пригороде Берлина. Там несколько лагерей иностранных рабочих, в большинстве там русские, но есть и бельгийцы, французы, чехи. Они работают на авиационных заводах Хейнкеля, на Металл-бау, на химическом комбинате. Условия страшные. Много больных, истощенных, дистрофиков. Трудно представить, как они ходят, не то что работают. Галина обслуживает эти лагеря, бывает в них. Медикаментов, конечно, почти никаких. Единственно, что она может сделать, — дать освобождение на день-два, иногда на неделю, Но многих угнетает не так подневольный труд, голод, как то, что они должны работать на Гитлера. Это действительно страшно. Галина разговаривала не с одним. Они хотят что-то сделать, ищут выхода, готовы бороться, им надо помочь. Есть очень надежные. Конечно, есть и другие, потерявшие себя люди. Им все безразлично. Невероятно, как на людей может повлиять голод. Их следовало бы поддержать, подбодрить. А сейчас просто жалко смотреть.

Галина говорила тихо, бросая взгляд на пустынные дорожки сквера. Поодаль на скамейке, подставив лицо солнцу и свету, сидела Груня. Ей уже стало скучно там сидеть, и она то и дело посматривала в их сторону. Андрей спросил:

— Все это верно, но есть ли абсолютно надежные люди, на которых можно целиком положиться? Это очень серьезно, Галя.

— Да, да! Серьезно. И опасно. Я знаю… Но, товарищ Воронцов, нельзя же иначе! Нельзя. Какие же мы патриоты, какие мы русские, если будем жить так… Ну, как бы вам сказать… Просто — чтобы выжить. — Девушка порывисто протянула руку, положила ее на колено Андрея. Смутилась собственной вольности и отняла ее. — Вы понимаете меня, товарищ Воронцов, надо гореть, но не тлеть. Иногда я себя почти презираю. Разве не хватает нам смелости?..