Так говорил Каганович
Шрифт:
Ленин думал о человеке, а после Октябрьской революции – сразу гражданская война, и человек получал осьмушку хлеба – какая тут гуманность революции? Это была историческая необходимость. Мы в этом не виноваты, а виноваты в этом враги народа, рабочего класса.
Дальше. Мы ввели НЭП. Стало немного лучше. А потом хлеба не стало. Почему? Потому что кулак не давал. И мы из деревни должны были брать хлеб на покупку машин. Если б мы это не делали, мы бы вернулись назад, обратно, к отсталому хозяйству. Потом – подготовка к войне – тоже была историческая необходимость. Мы делали многое, это было мало, это было ничто по сравнению с тем трудом, который рабочий класс давал.
А
1 часть – период гражданской войны.
2 часть – период НЭПа.
3 часть – период индустриализации и коллективизации.
4 часть – Отечественная война.
5 часть – восстановление после Отечественной войны.
6 часть – после восстановления.
Я считаю, что главные ошибки произошли в шестой части, после восстановления. А главная ошибка заключалась в том, что мы не уделили должного внимания людям. Коренная ошибка, я считаю. Больше того, надо сказать, что и в третьем периоде, периоде коллективизации и индустриализации, мы нажимали, чтобы за десять лет пройти тот путь, который другие прошли за сто лет, и боролись с врагами, которые этого не хотели, не понимали, и действительными врагами, внешними и внутренними, но перегнули палку и не пожалели невинных людей.
Захватили вместе с врагами много невинных людей. Эти две ошибки были у нас по отношению к людям. Это надо прямо сказать, честно, правдиво. Это были ошибки и Сталина, и сталинского руководства.
Это моя теория борьбы за социализм, и это я буду излагать Это мною обдумано. Это очень теоретически важно.
– Сталин, наверно, думал исправить…
– Не мог не думать о людях, так же, как и мы думали о людях.
Но в то же время у нас преобладала дума об истории, о процессе создания страны, и эта идея превалировала над думой о людях. Превалировала. Это моя, так сказать, теоретическая концепция, современным языком говоря.
Я подумаю над тем, чтобы эхо изложить. Но это требует колоссальных усилий… Я вам изложил, это самый цимис , так сказать. Это ответ на ваш вопрос. Я почему не люблю интервьюеров – они выхватывают один вопрос, а я всегда исторически отвечаю на все вопросы. Этим я переболел.
– Наверно, наше развитие было остановлено ослаблением партии, диктатуры пролетариата…
– Это очень сложный вопрос – вопрос о диктатуре пролетариата. Как она у нас шла, когда начала ослабляться…
Были и элементы личные. Знаете, каждый человек имеет характер. И может иногда отождествлять общее с личным. Это ложь, конечно, что Сталин всю власть подменял личной властью. Это ложь! Он делал все для идеи социализма! А без власти нельзя осуществлять процессы борьбы за идеи социализма. Он допускал личные перегибы и ошибки, конечно. Воля слишком большая, возможности большие, власть большая и – раззудись, плечо! – как это говорят размахнись, рука!
«А, может, все-таки, чтобы сделать благо человеку, надо думать прежде всего о государстве? – подумал я. – Если же радеть только о человеке, а потом уже о государстве, то в такой стране, как Россия, это может принести человеку неисчислимые бедствия, как ни парадоксально, куда больше, чем если бы сперва подумали о государстве,
в котором проживает человек.О, если б думали о каждом конкретно человеке, то нужно было сдаться немцам и вообще не воевать. Тогда и потерь-то было б куда меньше. Что стало бы потом, это бы не интересовало руководителей, живущих одним днем.
Кое-какой опыт у нас уже есть, и зная об извращениях социализма, запомнилось, что жили плохо, но были уверены, что будем жить лучше, и жизнь, действительно, улучшалась. Сейчас живем плохо и знаем, что будем жить еще хуже, и тоже правы».
Такие мысли приходили ко мне, когда я слушал исповедь последнего в этом мире сталинского апостола, внимал Евангелию от Лазаря.
– Кто начал разваливать наше государство, как вы считаете? – я все же хочу получить ответ Лазаря Моисеевича.
– Трудно сказать, – говорит Каганович.
– Я считаю, что Хрущев.
– Он случайный человек, что именно он начал. Конечно, я думаю, что к этому времени что-то наступило. Черт его знает… После смерти Сталина надо было раскритиковать то, что было.
– Но так топтать собственного Учителя. На такое способен только иуда.
– Во, во, совершенно верно. Но не так, не так, как было. Верно. Не так, безусловно. Я пишу подробно. У меня есть черновые заметочки, как все произошло. Произошло очень сложно. Весь процесс шел очень сложно. Меня объявляют, что я был главным противником. Вы читали мемуары Хрущева? Я читал маленькую часть, пока не потерял зрение.
А Волкогонова читали? Он завуалированный словоблуд. Хитро пишет. Мастито. Я называю его «Нео-плут-арх»!
Я начал читать его книжку и записывать кое-что. Так и называю его: «Нео-плут-арх»! Ха-ха-ха! – смеется Каганович. Ему очень нравится прозвище Волкогонову, которое он придумал.
– Пять лет назад Волкогонов выпускал книги о том, как мы должны идти по ленинскому пути.
– Он сначала назвал книгу «Феномен Сталина». Хотел писать о Троцком «Демон революции», а сейчас повернулся на сто восемьдесят градусов. Восхваляет Троцкого. И решил писать о Ленине и его ошибках.
– Сейчас это модно.
– А почему бы не разоблачить его? Волкогонова, Нео-плут-арха.
– Есть статья Зимина. Я вам принесу.
– А о Сталине там есть? Наверно, побоялся. На него надо кого-то натравить. Хорошо, если Зимин серьезно выступит со статьей…,
– Он выступил. И ответ был. Я вам принесу.
– Очень интересно.
– Сталина изображают антисемистом. В свое время Крестинский пытался изобразить Ленина антисемистом – есть его письмо. Ленин критиковал меньшевиков, и среди них было много евреев, и на этом основании Крестинский…
– Крестинский? – удивляется Каганович. – Он был большевик. У Ленина есть замечательная фраза, которой я всегда гордился, что среди евреев пропорционально больше революционеров, чем среди других наций.
– А это так и есть.
– Так и есть. Нет, о Ленине нельзя говорить ни в коем случае, что он антисемист.
– А о Сталине? Был ли Сталин антисемитом?
– О Сталине я вам скажу следующее. Есть высказывания Сталина по этому вопросу – о том, что антисемитизм у нас уголовно наказуем. Сталин не был антисемистом. Но жизнь так сложилась, что его противники были евреи. Зиновьев, Каменев, Троцкий… Что ему оставалось делать, если почти все его враги – евреи?