Так произошло

Вырываясь Салем ударяла с новой силой.

Четыре раза Салем практически уничтожила этот мир. Четыре раза в бешенстве и злобе она выпускала на волю всю мощь своих гримм, заставляя Озпина уходить на волоске от смерти — окончательной смерти всех разумных этого мира. Уходить по руинам прошлых цивилизаций, бежать по трупам, глядя на стертые навсегда с лица Ремнанта города, на миллионы, миллиарды людей, брошенных гнить под открытым небом. Глядя в глаза своим ошибкам.

Расчленение. Бетонирование. Аннигиляция. Кислота. Лава. Глубина. Время. Изоляция.

Ничто не могло остановить ее навечно. Она возвращалась вновь и вновь.

Озпин однажды совершил невероятное.

Хотя прах и не работал вне пределов атмосферы Ремнанта — Озпину удалось однажды избавиться от Салем таким образом.

Он просто выбросил ее в открытый космос. Просто? Нет, он целенаправленно отбросил ее в космос — в направлении ближайшей звезды Ремнанта.

Озпин знал, какова скорость света в вакууме. Он добился ее в тот момент.

Спустя восемь минут и тридцать секунд Салем была уничтожена окончательно.

Или, ему казалось так.

Как могла Салем выбраться из этой ловушки? Гравитационное притяжение, невероятная температура, вакуум космоса — какой еще шанс оставался у нее?

Тогда Озпин вновь потерял часть своей силы — но ему казалось, что наконец-то он добился победы. Смог навсегда избавиться от Салем. Навсегда уничтожил женщину, которую он любил.

Спустя восемнадцать тысяч лет она вернулась вновь.

Озпин до сих пор не знал, как именно она сделала это. Он мог теоретизировать вечность — неужели для ее существования не нужны были даже атомы ее тела? Могла ли она обратится в энергию и вырваться из ловушки Солнца? Создала ли она идеального гримм, способного спасти ее?

Озпин не знал — не мог узнать.

Ее возвращение произошло тогда, когда цивилизация достигла своего пика. Люди уже подготавливали корабли для колонизации далеких планет, орбитальные станции уже парили за пределами атмосферы планеты, были забыты такие слова, как «гримм». Но она вернулась.

И она уничтожила их вновь. Уничтожила всех. До основания.

Безумие Салем нельзя было остановить.

Она находила Озпина, раз за разом, год за годом, и заставляла его переживать вновь и вновь то, чему он подверг ее сам.

Озпину удалось спасти семьдесят шесть людей и двадцать семь фавнов тогда. Тысячелетиями они прятались от гнева Салем. Тысячелетиями Салем вела свою месть.

Она сохраняла жизнь схваченным людям, чтобы те смогли оставить потомство — после чего причиняла им боль. Для того, чтобы причинить боль Озпину.

Они кричали. Плакали. Смеялись.

Салем доказала Озпину, что на Земле возможно было причинить ему ту же боль, что испытывала она все это время.

Но Озпина не мучали кошмары. Он не помнил ни имен, ни криков, ни слов людей. Не помнил уже ни их языка, ни их песен, ни вида их городов.

Озпин прожил столь долгую жизнь, что само слово «время» больше не значило для него ничего. Имена, личности, события.

Победа уже ничего не значила для него самого.

Почему он продолжал бороться против Салем?

Просто потому, что такова была его жизнь. Его функция. То, что заставляло его действовать.

Озпин уже и не помнил, ни как выглядели все его воплощения, ни имен своих детей или жен. Он помнил кого-то из них — но лишь малую часть. У Озпина не было совершенной памяти — и это было единственным, что давало Озпину жить.

Даже воспоминания о гибели человечества стирались из памяти, вновь и вновь. Озпин терял личность и эмоции, и обретал их вновь, столько раз, столько тысячелетий…

Настоящего «Озмы» давно уже не существовало в мире. Единственная причина, почему он до сих пор продолжать существовать — Озпин сливался вновь и вновь с новыми личностями. Каждый раз, когда личность Озпина должна была перестать существовать — новая личность его нового тела становилась его личностью.

Если бы не это — Озпин давно бы исчез. Сломался бы, не выдержав груза, не выдержав бы времени.

Это был порочный круг — но единственный, согласно которому Озпин мог существовать.

Если он видел, как гибнет цивилизация — как мог он продолжать ценить юмор? Если он видел, как армии гримм пожирают миллионами людей — как мог он остаться не в здравом — в в каком либо уме?

Озпин перерождался вновь и вновь, забывая и вспоминая, каково это — быть человеком, быть живым.

Озпин убивал своих врагов и друзей столько раз, что он… Нет, его текущая личность, тот Озпин, которым он был, сам «Озпин» мог лишь удивиться от того, что это до сих пор вызывало в нем эмоциональный отклик.

И все же, Озпин продолжал существовать. Лишь потому, что всегда находился новый Озпин. Лишь потому, что новый Озпин продолжал действовать, вновь и вновь.

И вот, новый Озпин, должен был действовать вновь.

И он действовал. Как и всегда.

Спасал друзей. Предавал друзей. Убивал друзей.

Джеймс Айронвуд. Его верный сторонник. Его дорогой друг.

Брошен, как переставший иметь значение. Как переставший быть удобным.

Джеймс думал, что разлад с Озпином произошел тогда, когда он ввел войска в Мантл. Когда Джеймс убрал приближенных Озпина из его армии. Когда изменил каналы связи.

Озпин бросил Джеймса намного раньше.

Джеймс был хорошим охотником. Хорошим генералом. Хорошим человеком.

Плохим инструментом. Плохим стратегом. Плохим союзником.

Джеймс думал, что избавил армию, политику, экономику Атласа от влияния Озпина — но это было не так. Озпин давно был готов к этому.

Озпин никогда не раскрывал все карты на своих руках.

Жак Шни был удален из политических игрищ Атласа с помощью силы Джеймса — но это не значило, что Озпин не смог бы привести того к покорности самостоятельно. Люди Озпина были убраны из армии Атласа — но это не значило, что их там не осталось. Поставки оружия повстанцам Мантла производились Джонатаном — но это не значило, что Озпин не прикладывал к этому свою руку.

Джеймс был полезен — но был своеволен. Он не мог удержать того, что нарастало в глубинах Мантла. Он и не должен был.

Аифал, Джонатан, Озпин, Кварц, Салем — пять самых крупных фигур на политической шахматной доске мира. И все они хотели падения Атласа.

Салем видела в этом ослабление Атласа, Озпин видел в этом возвышение Мантла. Салем видела в этом гибель сильнейшей армии Ремнанта — Озпин видел в этом потенциал создания куда более могущественной армии.

Население Атласа с учетом всех нюансов составляло не более миллиона, население Мантла — почти десять. Семь по официальной версии.