Так уж бывает
Шрифт:
– Да, Вячеслав Дмитриевич, ты, конечно, мужик авторитетный, но вот у меня, например, … – но его опять перебивал Сусликов, который в очередной раз брал инициативу в свои руки.
Что интересно, сколько бы тем не обсуждалось, всегда у Сусликова получалось одно и тоже. На службе его не ценили, потому что там были одни идиоты, бабы все оказывались проститутками, да и общие знакомые, как потом выяснялось, все были обязаны своими успехами ему, Вячеславу Дмитриевичу, подобравшему их на помойке в тяжелую для них годину…
– Вася, а твоя жена кричит во время секса?
– Бывает… Последний раз весь подъезд переполошила, когда застукала меня с соседкой у лифта…
Когда Монзикова вытащили из лодки
Спасатели, их было двое, помогли надеть Монзикову чистые запасные трусы с украинской символикой. А в тот момент, когда они начали Александра Васильевича раскручивать на «благодарность», рядом остановился японский джип, из которого плавно вылезли Гиви и его два младших брата. Увидев полускрюченного Монзикова с несчастным лицом и двоих спасателей, канючивших у Александра Васильевича на бутылку, Гиви громко воскликнул кавказское приветствие на грузинском языке и подвалил к адвокату. Спасателей тут же сдуло словно ветром.
– А, дорогой, ты уже здесь? Ну что, понравилось, а? Я знал, что тебе понравится! – и Гиви широко улыбаясь своими золотыми зубами, залихватски подмигнул полуживому Монзикову.
– Понимаешь, я – это, ну – того! – Монзиков пытался подобрать выражения, чтобы кратко, без лишних подробностей, поведать братьям о своих приключениях, но накатившие вдруг слёзы не дали ему развить эту мысль.
– Ну, ладно, давай, догоняй нас. Мы пошли на работу, – Гиви опять улыбнулся и уже собирался что-то сказать своим братьям, как вдруг его осенила интересная мысль, – а ты не мог бы научить меня и моих братьев так классно играть на бильярде? Завтра сюда приедет Вахтанг и я мог бы его опустить на пару тысяч, а!?
– Гиви, я не могу ходить. Меня всего скрутил этот чертов радикулит! – и Монзиков жалобно посмотрел в волосатое лицо грузинского человека-горы.
– Так вот оно что!? А я-то думал, что ты просто спешишь! Не волнуйся, сейчас все будет хорошо.
В одно мгновение братья подняли Монзикова, как пушинку, и осторожно положили на заднее сиденье своего шикарного джипа. Затем они куда-то поехали. Через 15 минут Монзиков лежал на операционном столе. Над ним склонились эскулапы в белых халатах, готовые за полчаса вылечить Монзикова навсегда от этой гнуснейшей болезни. Ведь Гиви пообещал каждому по две тысячи баксов. Силы практически оставили Монзикова. Когда самый младший из братьев вез его по извилистым улицам Севастополя, Монзиков мысленно спрашивал у самого себя, от чего он умрет: от радикулита? От поноса? Или от ДТП? Дело в том, что вероятность летального исхода была столь велика от любого из перечисленных факторов, что Монзикову практически было уже все равно, когда и как он встретит свою смерть. Единственное, чего ему очень не хотелось, так это умирать в чужих семейных трусах, в чужой машине, в чужой стране.
Врачи, то же грузины, окрыленные такими денежными перспективами, начали осматривать полуживого адвоката. После двухминутного консилиума на грузинском языке, в котором принимали участие Гиви с его братьями, было принято решение – начать клизмирование, а затем ускоренный сеанс «массажатерапии». Монзиков, не знавший грузинского языка, почему-то решил, что массаж ему будет делать никто иной, как Гиви. От одной этой перспективы у адвоката рассудок помутнел, и он потерял сознание. В то же время медики засунули Монзикову в анальное отверстие катетер и начали закачивать мутную, грязно-серого цвета жидкость, в которой плавали плохо растворенные темно-серые комочки. Монзиков безнадёжно молчал. Один из медбратьев, а это были просто хорошие ребята – друзья Гиви, попросил Монзикова сказать, когда ему будет больно, чтобы они закончили ему вливать специальный раствор. Монзиков пришел в сознание, когда медики закончили вливание трех литров жидкости и подвесили новую бадью со свежим трехлитровым раствором. Увидев объем и саму жидкость, в которой плавали подозрительных размеров и цвета грязно-серые комочки, Монзиков опять потерял сознание. И только когда ему дополнительно вкачали пять с половиной литров целебного раствора, Монзиков, придя на несколько секунд в сознание, вдруг истошно заорал от дикой боли, пронизывавшей всё тело насквозь и раздиравшей нещадно изнутри. Боли в пояснице теперь он не чувствовал.
Ветераны Освенцима и Бухенвальда, пережившие пытки и «медицинские» изыскания фашистов, наверняка могли бы посочувствовать бедолаге Монзикову, который подвергся клизмированию за 6000 баксов. Что интересно, когда через полчаса Монзиков, абсолютно голый, лежавший на холодном металлическом столе и дрожавший от холода, услышал,
что ему теперь можно делать массаж, резво вскочил на ноги, словно ошпаренный, и пулей выбежал на улицу, одев каким-то чудом по дороге теперь уже свои семейные трусы.Мозг адвоката лихорадочно пытался восстановить координаты пляжа «Омега», до которого, как потом выяснилось, было ни много, ни мало, 18 км. Монзиков никогда ранее не занимался бегом, но всю дистанцию он пробежал очень легко, менее, чем за час. По наитию, или по Божьему провидению, Монзиков удачно срезал дистанцию. Бег по шоссе чередовался с бегом через дворы и огороды. Именно после этого славного забега по Севастополю поползли слухи о том, что по городу бегает насильник-психопат, который очень коварен и хитер. Поймать его очень и очень не просто, т. к. он ко всему прочему – прекрасный бегун.
Прибежав на пляж с высунутым языком, Монзиков обогнал Гиви с братьями более, чем на час. Этого было достаточно, чтобы Александр Васильевич мог искупаться, сыграть четыре партии на бильярде со своим вчерашним партнером-дедом, перекусить, одеться, сесть в машину и отъехать от пляжа в сторону Казачьей бухты, где Монзиков планировал обосноваться на какое-то время и обдумать свое непростое положение.
– Милый, секс у нас будет только после свадьбы.
– Да не вопрос, выйдешь замуж – звони!
Тем временем третий наш знакомый, сослуживец Славика, тщетно продолжал поиски на вокзале своего приятеля. Витек много лет прослужил в КГБ. Однако, когда страна стала менять ориентиры, или проще говоря, стала разваливаться, Витька, мягко говоря, попросили из Госбезопасности. Друзья помогли ему обосноваться в Штабе Черноморского флота на довольно значимой должности – начальника оперативного отдела. По старой комитетской привычке, Витек все время собирал информацию от своих сослуживцев на них же самих, которым в конечном итоге нет-нет, да и подкидывал очередные сенсации, рожденные в бреду или под воздействием алкоголя. Ведь только этим можно было объяснить происхождение подобных сентенций, типа: «А наш адмирал-то – голубой!»
– Да ты что, серьезно? – спрашивал его очередной приятель, которому тот по секрету сообщал последнюю новость.
– Да! – Виктор Александрович многозначительно смотрел на собеседника, а затем добавлял. – Вот посуди сам, почему к нему постоянно ходят мужики, а?
– Так ведь они же его подчиненные! Да и баб-то у нас немного, – пытался парировать приятель.
– Подожди, а почему и о чем они так много беседуют один на один в кабинете? Вот ты, например, как часто ходишь к адмиралу? – и Виктор пристально вглядывался в лицо собеседника.
Некоторые не выдерживали подобных чекистских взглядов, но попадались и тертые калачики, которые продолжали навязанную под рюмочку дискуссию. Более того, они даже оставались при своем мнении. Такие офицеры, кстати, Витьке не нравились. Дружбу с ними он сворачивал. Более того, из приятелей они вдруг превращались в недругов, хотя внешне, на людях, он никак не проявлял изменения к ним своего расположения.
– Между прочим, а ты знаешь, что все говорят, что ты – стукач? – Витек пристально вглядывался в лицо приятеля. После наступавшего молчания, он вдруг доверительно сообщал ему, что есть, дескать, люди, которые так не считают, но, мол, есть и другие, которые напротив… И т. д., и т. п.
– Так Вы тоже так считаете, Виктор Александрович? – приятель почему-то переходил на «Вы» и настроение его быстро портилось не только до следующего утра, но, как минимум, на несколько недель.
Витек был того же возраста, что и Славик, только внешне они были абсолютно разными. Рост у Виктора Александровича был около 180 см, поджарый, слегка сутулый. Он также всегда был одет с иголочки, хотя у военных и носят одинаковую форму, но на одних она сидит, как с иголочки, а на других – висит. У Славика была все время тенденция роста вширь. Тужурка Сусликова была ему слегка маловата: короткие рукава, пуговицы, готовые оторваться в любой момент. А у Виктора форма была образцово-показательной. Брюки всегда отглаженные, рубашки чистенькие, накрахмаленные. Чем-то внешне он напоминал Президента. Говорил достаточно складно. Явной ахинеи от него никто не слышал. Всем всегда казалось, что у Виктора Александровича было свое, отличное от руководства мнение, часто совпадавшее с мнением пассивного большинства офицеров. Однако те сослуживцы, которые знали Виктора не первый год, про себя отмечали, что своего мнения при начальстве он никогда не высказывал, за что и держали его на руководящих должностях.