Так велика моя любовь

Ночь была тиха. Даже легкое дуновение ветерка не нарушало царившего спокойствия. Казалось, природа затаила свое морозное дыхание. Над холмами висела полная луна, освещавшая мир серебристым светом и наполнявшая его длинными темными тенями. Высокие деревья, одетые в белоснежные наряды, стояли неподвижно, как бы прислушиваясь к скрипу снега под копытами лошадей. Илис поглубже натянула на голову капюшон и закуталась в теплый плащ, уверенная, что Эдди ни на шаг не отойдет от ее кобылы. Этот могучий жеребец гарцевал и задирал хвост подобно назойливому петуху, обхаживавшему курицу. Нужно было обладать железной рукой, чтобы держать это животное в повиновении, однако Максиму это удавалось без особого труда, что свидетельствовало о его богатом опыте и мастерстве.

А на некотором расстоянии от них Фич устроил себе гнездышко между колодцем и каменным корытом для воды, как раз посередине между воротами и дверью, замка. Прошло немало времени с тех пор, как сгустились долгие зимние сумерки, и небо превратилось в черное бархатное покрывало, усыпанное звездами-бриллиантами. Над холмами поднялась луна, и ее оранжевый цвет постепенно превращался в бледно-желтый по мере того, как она все выше взбиралась на небосклон. Именно это время суток, когда духи встают из могил, вызывало у Фича наибольший ужас.

В вопросе о привидениях Спенс пришел к логическому заключению, что если они и в самом деле существуют, то их передвижение ограничивается замком, поэтому совершенно спокойно удалился в конюшню и, завернувшись в меховое одеяло, безмятежно заснул. Вскоре его мощный храп сотряс деревянные стены. Но Фич не отважился на такое. Он вышел в ночной дозор, и его мысли, блуждавшие в плену древних преданий и сказок, услышанных в детстве, отказывались подчиняться доводам рассудка. Стремясь как можно скорее покинуть замок после того, как repp Дитрих отправился спать, он торопливо разжег огонь в зале, проверил все двери и, отважившись выйти наружу, вооружился дубовым суком величиной с его рост и толщиной с его руку. Обойдя двор, он не встретил ни духов, ни призраков. Однако воображение Фича всячески подавляло его попытки сохранять спокойствие и решительность перед лицом неуловимого врага. Освещенные серебристой луной дворовые постройки бросали на землю длинные тени, и у него волосы вставали дыбом при мысли, что в них прячутся привидения. Он задрал голову и посмотрел на замок, высившийся над ним подобно великану, и, содрогнувшись, поплотнее запахнул одеяло. Фич и сам не мог бы сказать, что является причиной бьющей его тело дрожи — холод или некий внутренний страх, — но он пристально вглядывался в дверь замка, чтобы вовремя заметить любое, даже мимолетное движение.

Воздух был морозным, но Фичу, закутавшемуся в мех, было тепло. Постепенно его веки налились тяжестью. Голова свесилась, потом резко дернулась, потом опять свесилась — и так и осталась, а его грозное оружие медленно съехало на колени. Его сон, наполненный всевозможными персонажами, воскресшими из сказок и историй, события которых отличались значительной степенью преувеличения, был тревожным.

По обеим сторонам двери горели факелы, отбрасывавшие в ночь круги теплого и уютного света и служившие путеводной звездой возвращавшимся домой путешественникам. Пушистый снег заглушал стук копыт, но как только лошади поравнялись с колодцем, вокруг которого образовались широченные наледи, по двору эхом разнесся грохот, похожий на хруст костей, — это Эдди своими ножищами крушил лед.

От этого звука глаза Фича распахнулись, но его мозг все еще оставался в плену адских кошмаров. Мимо него, подобно войску сатаны, поднявшемуся из-под земли, плыли четыре призрака, в развевающихся плащах и со скрытыми капюшонами лицами, верхом на черных как ночь жеребцах. Их длинные тени падали на него, а потом, перемещаясь в круг света от факелов, начинали свой бесовский танец. Уверенный, что сейчас будет схвачен и растерзан одним из них, Фич издал вопль, в котором слышался неподдельный ужас, и вскочил на ноги. Забыв, где находится, он в панике, оттого что зажат в таком узком пространстве, заметался между колодцем и корытом. Но когда он вырвался наружу, то поскользнулся и, взлетев высоко в воздух, грохнулся на землю. Все его попытки бежать ни к чему не привели, и в конечном итоге он со странным мычанием и хрюканьем съехал вниз, распластавшись на своем объемистом брюхе. Толстенный сук, которым был вооружен Фич, последовал за ним, подскакивая и крутясь на льду, пока не остановился перед ошарашенной кобылой, на которой сидела Илис. Охваченное страхом, с расширившимися от ужаса глазами животное отскочило и задергало головой, вырвав повод из рук девушки. Илис судорожно вцепилась в гриву вставшей на дыбы лошади.

Прорявкав нечто похожее на приказ, что немедленно заставило Фича прийти в себя, Максим развернул своего жеребца и прижал его к кобыле, вынудив ее опуститься на землю. Она начала пятиться, и маркиз, обхватив рукой Илис, выдернул ее из седла. Казалось, это не потребовало от него никаких усилий. Кобыла шарахалась из стороны в сторону и вставала на дыбы до тех пор, пока один из дружинников не схватил ее под уздцы. Ласково поглаживая ее и шепча успокаивающие слова, он подвел ее к Максиму, который крепко прижимал к себе девушку. Испуганная и дрожащая Илис обеими руками обхватила маркиза за шею. Аромат, исходивший от ее волос, одурманил Максима, и на мгновение ему страшно захотелось зарыться в них лицом.

— С вами все в порядке? — прошептал он, приблизив губы к ее уху.

Илис кивнула и, подняв голову, заглянула в глубину его зеленых глаз. Не промолвив ни слова, Максим направил Эдди к крыльцу. Фич, огорченный и готовый искупить свою вину, бросился помогать Илис, не переставая при этом извиняться за причиненные ей неприятности. Ее ноги коснулись ступеней, и рука Максима соскользнула с ее талии. Он стоял и ждал, и наконец она взглянула на него. Их освещал неровный свет факела, когда их глаза встретились и замерли. В течение долгого — бесконечного — мгновения они неотрывно смотрели друг на друга, потом словно издалека до Илис донесся нежный и обволакивающий голос Максима:

— Сегодня ночью вы будете украшением моих снов, прекрасная дама.

Илис смутилась еще сильнее и, не ответив, поспешно скользнула в дверь. Ее ножки замелькали по ступенькам лестницы, и она ворвалась в свою комнату. В ее голове пульсировала одна-единственная мысль. Колючки! Если она когда-либо о чем-то сожалела, так именно о том, что устроила в его постели. Разве она осмелится взглянуть ему в лицо, после того как он испытает все уготованные ею муки?

Было бы лучше, если бы он не проявлял столько великодушия и щедрости. Обратное путешествие на уродливой белой кобыле только укрепило бы ее в желании наказать его.

Илис осторожно вставила брус в скобы, защитив себя от возможного вторжения. Сбросив плащ, она принялась беспокойно шагать взад-вперед по комнате, пытаясь представить, что происходит в спальне наверху. Казалось, прошла вечность, прежде чем до нее донеслись скрип перил и шарканье сапог по ступенькам. Осталось недолго ждать того момента, когда раздастся разъяренное рычание Максима и его тяжелый кулак забарабанит в ее дверь. Девушка напряженно прислушивалась к каждому шороху. Пальцы были холодны как лед, ее трясло. Даже жар от камина, в который она подкинула еще дров, не мог унять бившую ее дрожь. Время шло, и Илис принялась медленно раздеваться. Она покрылась гусиной кожей, когда залезла в холодную постель и укрылась меховым одеялом. Устроившись на спине, она устремила взгляд в потолок, недоумевая, почему наверху не слышно никаких звуков.

А Максим беспокойно вышагивал по коридору третьего этажа. У него совершенно не было желания спать. Его мысли метались подобно ночным птицам, охотящимся за своей жертвой, и никак не могли отыскать удобного места для ночлега. Из самых дальних уголков его памяти всплывали образы Николаса и Илис. Возможно, ему следует отойти в сторону, уговаривал себя Максим, и не мешать фон Райану. Разве он не дал понять Николасу, что не интересуется девушкой, разве он своим молчанием не одобрил его действия? Однако с каждой минутой в Максиме нарастал протест против ухаживаний капитана. Он был чрезвычайно озадачен, когда осознал, что хочет оставить это право только за собой.

Недовольно нахмурившись, Максим прислонился к каменной стене и через бойницу выглянул наружу. Луна была скрыта серой дымкой, подгоняемой усилившимся ветром, с черного неба исчезли звезды. Однако этот вид не принес ему освобождения от печальных мыслей, и он опять принялся беспокойно вышагивать по коридору. Казалось, он попал между двух огней. С одной стороны, он испытывал страшные мучения при мысли, что его лучший друг ухаживает за Илис. С другой стороны, он не мог найти подходящее оправдание для того, чтобы самому стать ее поклонником. Максим знал, что она видит в нем своего похитителя и низкого предателя, негодяя, испортившего ей жизнь. Придется мириться с ситуацией, пока какое-нибудь непредвиденное обстоятельство не откроет выход из столь затруднительного положения.