Так жили дети
Шрифт:
Папа иногда делился и подкармливал их. Однажды папа принес домой круглую печку, сделанную из тонкого металла. Это была буржуйка, которую начал выпускать завод. Поставили ее в одной из комнат. Теперь все жили только в этой комнате. Подтапливали буржуйку не только, чтобы согреться, но и вскипятить воды. Продуктов не было и готовить было нечего. Зима была жестокой. Морозы сковывали все. В туалете из раковины вылезла огромная глыба льда. Мебель понемножку сжигали. Давно уже в доме не было и воды. Краны были пустые. На Неву ходили вдвоем, дочка с мамой, на санках привозили воду. Малый и средний проспекты надо было пройти, чтобы дойти до Невы. Шли медленно и долго, по сравнению с теми мирными днями, когда Люба добегала до Невы за считанные минуты, чтобы полюбоваться
Мама пыталась найти хоть какую-то еду. Несколько раз она уходила и приносила дуранду. Где она доставала ее никто не знал. Все люди пытались хоть как-то выжить. Отжатая от масла, спрессованная в твердый почти черный комок дуранда все же была едой. Долго-долго перекатывали кусочек дуранды во рту, пока она не размякнет и ее уже можно проглотить. Мама нашла папины кожаные ремни. Вымачивала их продолжительное время, чтобы отошла краска и остатки химической обработки с поверхности ремня. За это время ремни набухали. Затем мама варила их, резала на кусочки. Папа, мама и Люба жевали кусочки папиного ремня, чтобы хоть как-то слегка утолить голод.
В магазин за получением пайка по карточкам ходили вместе. Одну маму оставлять было нельзя.
Школа
Многие школьники старших классов уже работали на заводах и в мастерских. Требовались рабочие руки. Но и в это сложное время школьники учились и не только в классах. Приходилось учиться в подвалах и бомбоубежищах. Учителя и ученики вместе заготавливали дрова для отопления, дежурили на крышах на случай попадания зажигательной бомбы. Убирали сами в классах и во дворе школы.
Мобилизация мужского населения на фронт оголила промышленность. Остро не хватало профессиональных рабочих для выпуска, в первую очередь, военной продукции.
Указом Президиума Верховного Совета СССР о государственных трудовых резервах от 2 октября 1940 г. было дано право Совету Народных Комиссаров призывать (мобилизовывать) городскую и колхозную молодежь мужского пола в возрасте 14-15 лет для обучения в ремесленных и железнодорожных училищах, а в возрасте 16-17 лет для обучения в школах фабрично-заводского обучения.
Юную молодежь стали учить рабочим профессиям. Для этого один класс каждой смены в школе закрывали, детей отправляли в другие близлежащие школы данного района. При двухсменной учебе освобождалось много классов, в которых организовывали профобучение. Уже после 7 класса, 14-18 летних, имеющих начальное образование поощряли поступать в школы фабрично-заводского обучения, сокращенно ФЗО или в ремесленные училища при крупных заводах. Привозили деревенских подростков на обучение рабочим профессиям. И делалось это в виде мобилизации в порядке призыва, как и было указано в Постановлении.
Молодежь, при этом, училась на полном гособеспечении.
Любу прикрепили к школе-интернату для еврейских детей, оставшихся без родителей, расположенную рядом с ее домом. Люба быстро влилась в коллектив класса. Учителя относились к ученикам, как к родным детям. Дети оставались детьми даже в такое тяжелое время. Мальчишки писали записочки новенькой белокурой девочке. На переменах бегали, смеялись, дергали за косички. Дети евреев хотели сохранить свой язык и учителя им в этом помогали. В расписании еврейских детей были уроки еврейского языка, но Любу освободили, и она изучала только русский и немецкий языки.
Голод все больше косил жителей. Однажды Люба и мама стояли в очереди за пайком и к голове очереди
подошли мужчина и женщина. Они стали просить пропустить их без очереди, так как везут сына на кладбище. Оглянувшись люди увидели тело, завернутое в простыню с завязками на голове лежащее на детских санках. Ужас охватил людей. Это было начало серии тех множественных смертей от голода и холода, которые охватили город. Очередь расступилась. Еще живы были моральные устои в обществе.Позже, Люба одна пошла за пайком. Ветер со снежной поземкой бил в лицо. Люба, закутанная платком, оставлены только глаза, руки в муфте, шла по улице. Навстречу шел тощий мальчик с опущенной головкой. Губ не было видно, торчали только зубы. Мальчик стонал. Шел и стонал. Ребенок лет двенадцати шел в никуда. Никто не мог предложить ему хоть кусочка хлебца. Он, видимо, потеряв родителей, не знал к кому обратиться и что делать.
И в другой раз, Люба вновь пошла одна отоваривать хлебные карточки. Мама была совсем слаба и лежала дома на кровати, закутанная всеми одеялами. Подходя к магазину неожиданно перед ней, развернулась страшная сцена. Мальчик, получив хлеб на семью, не успел его спрятать и держал еще в руках, отходя от прилавка. Идущая рядом женщина вдруг выхватила у мальчика хлеб, вцепилась в него зубами, крепко держа обеими руками кусок. Жадно начала есть, стонала и давившись ела и ела, крошки падали, но она продолжала хватать хлеб ртом. Все оцепенели от неожиданности такой сцены. Женщину начали бить, толкать, пытались отнять, но она не замечала ничего и только хватала зубами, почти не пережевывая глотала куски хлеба.
Брат Николай
Мама очень переживала за сына, оставленного в деревне. Наконец, однажды вечером почтальон принес треугольник письма. В нем Коля сообщал, что всех жителей немцы собрали, отобрали сильных и здоровых и отправили в Германию. По дороге Коля с другом убежали в лес. Долго прятались, но без еды пришлось пробираться в деревню. Разделились и по одному шли к своим в деревню. Коля пришел к соседям, дом которых стоял на окраине деревни и тут узнал от тети Дуни и дяди Федора, что дедушка и бабушка умерли, а ему оставаться в деревне нельзя. Если узнают фашисты, то всю деревню расстреляют. Посоветовали идти в отряд к партизанам. Колю надежно спрятали в ожидании действий связного, которому в ближайшую ночь сообщили о мальчике. Все было очень секретно. Связной ждал Колю в условленном месте и сопроводил его к партизанам. В письме Коля просил не волноваться, так как по его малолетству ему оружия в руки не давали.
– Мама, папа, сейчас идет бой. Но вы не волнуйтесь, я просто подношу бойцам патроны – писал Николай в письме.
Но в одном из боев Колю убили. Долго о Николае никто ничего не знал.
К весне 1942 г., власти Ленинграда приняли решение активнее убирать с улиц и в домах всех умерших. Оставлять трупы было нельзя, это бы грозило эпидемиями. Бригады сборщиков складывали тела штабелями на санки, как мешки с сыпучим продуктом, таким образом, чтобы штабель не разваливался. Некоторые члены семей специально не оформляли зимой умерших, прятали трупы и не вывозили, чтобы получать по их карточкам паек подольше.
Трупы лежали на санях не покрытые, и однажды Люба увидела лежащего старика, с распущенными седыми волосами, которые колыхал ветер. Такие картины были повсюду. И живые все не могли привыкнуть к тому, что смерть ходит рядом. Живые боролись за жизнь. Люба подумала, что если бы в сани была бы запряжена лошадь, то ее растерзали бы голодные люди. Но сани тянули двое женщин.
Положение становилось все хуже. Отец уже не мог ходить на работу. Трамваи не ходили и часто были брошены на путях. Холодные и пустые. Отец не мог ходить не только потому, что его завод, где он работал, был далеко, а также и потому, что сил ходить уже не было. Ослабленный организм Любы не справлялся с обстоятельствами, и она вновь заболела тифом и ее положили в больницу. И снова организм победил, а врачи помогли справиться с опасной болезнью. Заболевшую маму тоже поместили в больницу. Но было поздно ее лечить. Мама умерла в больнице.