Такая долгая жизнь

Володя стал готовиться. Он не знал, сколько времени вагон идет из Крёпелина до Швеции. Сутки, двое, неделю? Не должно быть больше. Неделю можно обойтись без еды. Но без воды не обойдешься. Володя решил налить воду в три поллитровые бутылки, плотно их закупорить. Можно еще взять сырой картошки… И картошку и воду он будет держать в Крёпелине. Зароет в песок на станции.

Володя сделал все так, как и наметил. Теперь оставалось только ждать.

Каждый день, когда «бюссинг» поворачивал к вокзалу перед переездом и видна была сама станция, Володя всматривался: нет ли шведского вагона? Но шли дни, а вагона не было. Вода в бутылках протухла, пришлось ее поменять.

Однажды утром на разводе, который производил немец-мастер, к «транспортникам» подошел шеф.

Он отозвал в сторону мастера, сказал ему что-то. Потом подозвал Володю.

— Возьми на кухне продукты на четыре дня. Поедешь с Паулем.

— Куда?

— Пауль едет за своей семьей, в Алленштайн.

«Ехать с Паулем… А в это время придет вагон… Но как откажешься? Почему только Пауль хочет перевезти сюда свою семью, в Кюлюнгсборн?.. Тоже спасая от бомбежек или… фронт? К их городу приближается фронт… Какой? С запада или с востока?.. Нет, это было бы слишком хорошо. Это было бы лучше, чем вагон из Швеции… Ведь они поедут с Паулем вдвоем. Вряд ли с ними поедет полицай. Где только живет семья Пауля, где этот проклятый Алленштайн? Расспрашивать Пауля нельзя. Это может вызвать подозрения, и его заменят другим. Надо набраться терпения и выдержки…»

На следующий день рано утром, когда все спали, Пауль поднялся наверх, где размещались русские, и стал будить Путивцева.

— Я жду внизу, быстрее.

Володю не надо было торопить. Он быстро собрался, взял котомку, в которой лежал хлеб, выданный ему в дорогу, немного форшмака и маргарина. Спустился вниз по лестнице.

Из-под навеса, где стоял «бюссинг», доносилось урчание с характерным поклацыванием дизельного двигателя.

Белые пятна выпавшего ночью и не успевшего растаять снега, отсвечивали синим. Кирпичная труба, торчавшая в синем небе, казалась не коричневой, а темной. Глухо темнел лес на пригорке, тоже испятнанном белым.

Пауль заглушил мотор и поднял крышку капота. Повозился там.

— Ну, ты готов?

— Да, я готов.

— Занимай место, садись.

Пауль пошел к бараку, где жил шеф и где жил он, и через несколько минут вернулся со свертком в руках. В свертке были бутерброды. Один он протянул Володе.

Выехав с завода на дорогу, они свернули в сторону Крёпелина.

Свет фар высвечивал извилистую лесную дорогу. Машина шла не с фарами синего света, а с обыкновенными: в этот час обычно налетов не было, а если и случится тревога, они услышат сирены и с Кюлюнгсборна, и с Крёпелина.

Порожний «бюссинг» легко брал подъемы.

Пауль от природы был молчаливым человеком, всю дорогу до Крёпелина он не проронил ни слова.

Володя придремывал в углу обширной кабины, сунув нос в воротник своей «москвички».

Сладко дышал в ноги мотор теплом и тем непередаваемым запахом, которым пахнут дизели.

Тем временем показался Крёпелин. Володя делал вид, что все еще придремывает, а сам внимательно следил за дорогой. Если в Крёпелине они свернут в сторону Висмара, значит, едут на запад, а если в сторону Ростока?.. Но Росток — это тоже еще не все… Из Ростока можно тоже еще попасть и на юг и на запад… Вот если из Ростока они повернут на Штральзунд, тогда точно!.. Тогда, значит, едут они на восток…

«Бюссинг» повернул возле переезда направо, они поехали прямо. Теперь надо ждать до Ростока. И можно действительно подремать еще.

Миновали Баддоберан. По-прежнему убаюкивающе гудит дизель. До Ростока осталось совсем немного. При въезде в Росток их остановил патруль.

— Документы, пропуск! Байфарер русский?

Жандарм медленно листал документы, которые ему представил Пауль. Позвал второго жандарма. «Вот тут они меня и снимут, не пустят дальше!» — похолодев, подумал Володя. То, что первый сказал второму, Володя не разобрал.

— Хорошо, можете ехать дальше, — сказал второй жандарм.

— Это фельджандармерия? — спросил Володя.

— Да. А ты испугался?..

— Почему я должен испугаться?

— Ну… Полицай… будет бить.

— Так было раньше… Теперь война идет к концу.

— Вот как? — Пауль впервые с интересом посмотрел на Володю. — И что ты думаешь? Кто победит?

— А ты что думаешь?

— Однако ты хитрый…

Они миновали Росток и выехали на дорогу на Штральзунд. Значит, они едут на восток, к русскому фронту? Как далеко только они проедут?..

Миновали Анклам. Тут тоже — лагеря.

В предместье Штеттина их застала тревога. Пауль затормозил. Развернул машину и погнал ее прочь из города. В городе их остановил бы любой патруль и послал в убежище. А с машиной что будет в случае налета?.. Мела поземка.

Пауль съехал с дороги и поставил машину под деревья. Вылезли из кабины. С северо-запада, со стороны Балтийского моря, приближался гул самолетов.

— Смотри! Смотри! Вон они, ами [53] .

— Может, это русские?

53

Американцы (жарг.).

— Может, и русские, — согласился Пауль.

Мощный гул все нарастал, забивал уши. Даже деревья раскачивались, казалось, не от ветра, а от гула. И сам ветер будто стал сильнее, нагнетаемый тысячами пропеллеров.

Самолеты пролетели над Штеттином, не сбросив на город ни одной бомбы. Видно, у них была другая цель. И когда они почти скрылись с глаз, небо все еще растревоженно гудело, будто по нему катились тяжело груженные товарные поезда.

— У нас нет больше орудий, у нас нет больше самолетов, у нас нет больше людей. Для нас осталась только смерть! — с горечью сказал Пауль.

— Почему только смерть? — не согласился Володя.

— Ты скажешь сейчас, что русские придут, и все будет хорошо… Возможно, будет хорошо, но не для нас, не для немцев. Я читал вашу листовку… Всюду пропаганда. Геббельс делает пропаганду, Сталин тоже делает пропаганду… Если не смерть меня ждет, то Сибирь.

— Ты не прав, Пауль. Я думаю, что ты не отправишься в Сибирь. Ты сказал: всюду пропаганда. Сибирь — это пропаганда Геббельса… Ты должен знать, что в Сибири не так плохо, как ты думаешь…

— Мой дорогой, если в Сибири неплохо, то где же плохо?

— Я не был в Сибири, но моя тетка и мой брат живут там. Они рассказывали и писали, что Сибирь — прекрасная земля…

— Прекрасная земля?! Ну, мой бог, я слышу это впервые. — Пауль даже развеселился. То ли оттого что «Сибирь — прекрасная земля», то ли оттого, что она, Сибирь, все-таки населена. Значит, жить там можно.

В разговорах незаметно проехали Штеттин. Город был сильно разрушен, как и Росток.

За городом, на автостраде, Пауль прибавил газ.