Такая разная любовь

Примми налила себе стакан молока и неспешно осушила его, глядя в окно на фруктовый сад и огородные грядки. Не смея надеяться, что сад теперь тоже принадлежит ей, она принялась мысленно составлять список необходимых дел, начиная с поездки в Каллело и переговоров насчет телефона и электричества.

Внезапно она вспомнила о курах и растерялась. Нужно ли ей самой их кормить, или с минуты на минуту здесь появится Мэтт Тревос? А как сосед узнал о ее предстоящем приезде? И откуда ему известно ее имя?

И тут, словно по сигналу, раздался резкий короткий стук в дверь. Примми поспешно пересекла холл и, радостно улыбаясь, распахнула дверь.

Если Рутвен оказался совсем не таким, как она ожидала, то о Мэтте Тревосе можно было сказать то же самое.

Примми почему-то представляла себе Тревоса пожилым человеком, а ему, как оказалось, можно было дать всего на пару лет больше, чем ей самой. Мэтт не отличался высоким ростом: в нем было примерно пять футов и восемь или девять дюймов, но под рыбацким свитером из грубой шерсти скрывались мощные плечи. Все еще густые волосы лежали плотной шапкой, и в них уже серебрилась седина.

— Миссис Дав? — В речи соседа слышался звучный корнуэльский выговор.

— Да. — Примми приветливо протянула руку. — А вы, должно быть, мистер Тревос. Заходите, пожалуйста.

— Вы не против, если я войду через боковую дверь? Для парадного у меня слишком грязные сапоги.

Потертые джинсы Тревоса были заправлены в забрызганные грязью веллингтоны, которые действительно выглядели устрашающе. Через пять минут Мэтт уже стоял посреди кухни и держался до неприличия естественно, словно у себя дома.

— Я не могу предложить вам чаю, — пробормотала Примми извиняющимся тоном. — Но может быть, вы не откажетесь от стакана молока с печеньем? Это все, что у меня есть.

— Спасибо. — Он окинул изумленным взглядом великое множество картин в рамах — живописных полотен и гравюр, — громоздившихся везде и всюду.

— Я люблю картины, — неловко призналась Примми, наливая молоко в стакан и выкладывая из пачки на тарелку шоколадное печенье. — В Лондоне мне вечно не хватало свободных стен, и картинам всегда было тесно. А в этом огромном доме они будут выглядеть превосходно.

— Надо будет непременно познакомить вас с моим другом Хьюго. У него картинная галерея в Каллело.

Примми вспомнила, что мистер Блэк назвал галерею в Каллело очень престижной, и невольно улыбнулась:

— Думаю, ваш друг собирает произведения искусства совсем другого сорта. Большинство моих картин — просто дешевые репродукции. Хочу поблагодарить вас за то, что позаботились о курах Амелии. Я не подозревала об их существовании и, честно говоря, представления не имею, как за ними ухаживать.

— Тогда вам придется научиться. — Тревос улыбнулся, и в уголках его глаз собрались веселые морщинки. У него были славные глаза. Янтарно-карие, внимательные, чуть прищуренные, они светились добродушием. — Вы не хотите прямо сейчас отправиться на пастбище и осмотреть курятник? — предложил он, поставив пустой стакан в раковину.

— С удовольствием. А пастбище — это один из тех лугов по обеим сторонам дороги? А сад за овощными грядками — тоже часть Рутвена?

— Да, что касается первого вопроса, и если под садом вы подразумеваете собранную Амелией пеструю коллекцию старых яблонь, то еще раз отвечу «да». — Мэтт зацепил большими пальцами передние карманы джинсов, и Примми, скользнув взглядом по его крепким, натруженным рукам, заметила отсутствие обручального кольца.

Разозлившись на себя за подобные наблюдения, она поспешно спросила:

— Если там так грязно, может, мне тоже лучше надеть веллингтоны?

— Да. А если у вас нет своих, не беда. У Амелии хранилась пара сапог под скамейкой на боковом крыльце.

Когда они вышли из кухни на боковое крыльцо, Примми поинтересовалась:

— Как вы узнали обо мне? В записке вы обратились ко мне по имени. Наверное, с вами связался поверенный Амелии?

— Да, — коротко ответил Мэтт, извлекая на свет божий пару поношенных веллингтонов. — Да и сама Амелия просила меня присмотреть за домом до вашего приезда.

Мысленно взяв на заметку, что отношения ее тети с Мэттом определенно выходили за рамки добрососедских и были скорее дружескими, Примми с трудом втиснула ноги в сапоги, которые оказались на размер меньше, чем нужно.

— А как быть с дровами? Поставщик завозит их каждый месяц?

— В Каллело есть один поставщик, — отозвался Мэтт, открывая дверь. — Но те дрова, что в сарае, я напилил сам в конце прошлого года.

Через минуту они уже хлюпали по мокрой от дождя траве, пересекая луг, который Тревос называл пастбищем. На краю луга Примми заметила два вытянутых треугольных строения из дерева и проволоки.

— Сейчас самое лучшее время дня для сбора яиц, — заявил Мэтт, когда они поравнялись с курятником. — И вам придется делать это каждое утро, потому что ваши куры превосходно несутся. — Он присел на корточки перед первым домиком. — Видите эту раздвижную дверь? Она позволяет проникнуть в курятник. Давайте я вам покажу.

* * *

Это утро навсегда останется в памяти Примми. Во-первых, это было ее первое утро в Рутвене, во-вторых, в этот день они с Мэттом стали друзьями, и, наконец, в-третьих — и это ничуть не менее важно, — Примми впервые в жизни достала из соломы теплое, в коричневых крапинках, яйцо.

Во второй половине дня Примми поехала в Каллело. Она весело поболтала с девушкой на почте, пока та разменивала ей фунты на двадцатипенсовые монеты для телефона-автомата. Договорившись насчет электричества и телефона, Примми медленно прошлась по главной улице в сторону гавани, пока не уткнулась в огромную витрину «Картинной галереи Хьюго Арнотта».

В витрине была выставлена только одна картина, и, рассеянно скользнув по ней взглядом, Примми застыла как изваяние. Огромное, выполненное маслом полотно в тяжелой золоченой раме на стойке, обтянутой изумрудно-зеленым шелком, изображало четырех молодых женщин в саду.

Стиль картины можно было назвать импрессионистским, в палитре преобладали светлые, пастельные тона. Белые и длинные, до щиколоток, девичьи платья, отделанные английским кружевом, указывали на эдвардианский период. Три девушки сидели на широких садовых качелях: две обнимали друг дружку за талию, а третья, держась за веревку качелей, склонила голову на руку. Четвертая девушка, глядя на подруг, стояла рядом с качелями. Ее тонкую талию украшал бледно-голубой поясок. В опущенной руке она держала соломенную шляпу с широкими полями.