Такое короткое лето

Крутых безжалостно относился как к кулакам, так и к подкулачникам. Он был убежден — все они лишь ждут момента, чтобы выступить против советской власти. Глядя на Евдокима, Крутых вспомнил совещание в своем отделе, где как раз шел разговор о подкулачниках. Один из сотрудников спросил, кого относить к этим людям. Начальник отдела Головенко ответил на это однозначно — тех, кто сочувствует кулакам.

Приехав в Луговое расследовать причину пожара, Крутых удивился, когда узнал, что в двенадцати верстах от деревни живет единоличник. Он расценил это, как политическую ошибку председателя колхоза Зиновьева.

— Как же ты мог допустить такое? — спросил Крутых. — Неужели не понимаешь, что, оставив единоличника, ты дал колхозникам возможность сравнивать их жизнь с жизнью этого самого Канунникова? Ведь у него на столе, наверное, побогаче, чем у них.

Аргументы Крутых удивили Зиновьева. Если частник живет лучше колхозника, зачем ему тогда идти в колхоз? Да и нужны ли в таком случае колхозы? Но они нужны, считал Зиновьев, потому что именно колхоз может обеспечить крестьянину лучшую жизнь. Выходит, Крутых в это не верил. Но говорить об этом вслух Зиновьев не стал. Он лишь заметил:

— Именно для сравнения я его и оставил. Если кто-то из колхозников скажет, что жить единоличником лучше, значит мы что-то делаем не так. Надо искать ошибку и исправлять ее. Я думаю, такие единоличники, как Канунников, нам сейчас даже полезны.

— А я думаю совсем по-другому, — отрезал Крутых. — Дом Канунникова может оказаться гнездом целой банды.

На этом разговор чекиста с председателем закончился. Узнав, что Шишкин собирается к Канунникову на охоту, Крутых отправился с ним. Ему хотелось прощупать этого единоличника, узнать, с кем он поддерживает отношения, кто приезжает к нему и по каким делам. И вот теперь он сидел в Евдокимовой избе и наслаждался теплом, идущим от печки. Его лицо выражало отрешенность, но мозг непрерывно работал. От его глаз не ускользнула ни одна деталь — ни взгляды, которыми обменивались Евдоким и Наталья, ни слова, случайно роняемые Спиридоном. Для Крутых все было важно. Он сидел и размышлял о том, какое отношение к пожару мог иметь Канунников. Его мысли прервал Шишкин.

— За окном-то чо делается, — произнес он, показывая рукой на берег.

Крутых привстал и посмотрел в окно. Над Чалышом летел снег. Косые белые полосы секли пространство, отодвигая противоположный берег реки и смазывая очертания деревьев. Вскоре они совсем исчезли за белой пеленой. Но на земле снега не было. Жадно ловя каждый лучик солнца, она уже успела прогреться и снежинки, едва прикоснувшись к ней, таяли. Желтая прошлогодняя трава намокла, посерела.

Крутых отвернулся от окна и снова сел. Мужчины молчали и это молчание казалось естественным, потому что у каждого из них были свои мысли и никто не хотел делиться ими. Молчание угнетало лишь Наталью. Приезд чекиста не давал ей покоя, ее разбирало женское любопытство. Наконец, она не выдержала и спросила, обратившись к Крутых:

— Надолго сюда?

— Шишкин домой поедет и я с ним, — ответил чекист и зевнул.

Ответ не удовлетворил Наталью, но задавать дальнейшие вопросы она не стала. Собрала со стола кружки, накрыла полотенцем хлеб.

— Давно здесь живете? — вдруг неожиданно спросил, казалось, уже начавший дремать Крутых.

— Да уж почти год, — ответил за жену Евдоким. Ему не понравилось, что тот преднамеренно разговаривает только с ней.

— А сюда откуда приехали? — снова спросил Крутых и уставился взглядом на свои сапоги.

Канунников не знал, подозревают его в чем-нибудь или просто хотят прощупать, чем живет, но прекрасно понимал, что от него не отстанут, пока не удовлетворят любопытство.

— Из Оленихи, — ответил Евдоким. — Слышал такую деревню?

— Чем же она тебе не понравилась? — спросил Крутых, повертев носком сапога, от которого все так же не отрывал взгляда.

— Названием, — съязвил начавший раздражаться Евдоким.

— По людям не скучаешь? — Крутых поднял голову и посмотрел на Канунникова.

— Пока нет, все некогда как-то.

Разговор начал походить на допрос и Наталья, стоявшая около печки, насторожилась.

— До Омутянки напрямую далеко? — спросил Крутых.

— Верст десять, однако, будет, — вставил слово молчавший до этого Спиридон.

Крутых резко обернулся к нему, заставляя умолкнуть на полуслове, и снова обратился к Канунникову.

— А ты как думаешь?

— Кто его знает, я летом там не был, — ответил Евдоким.

Крутых перевел взгляд на Наталью и она опустила глаза, стала перебирать пальцами край передника. Воспользовавшись паузой, снова заговорил Спиридон.

— Я к тебе на охоту приехал, — сказал он, обращаясь к Евдокиму. — Места здесь богатые.

Канунников догадался: Спиридон дает понять, что не имеет к чекисту никакого отношения. Дескать, приехали вместе, но каждый по своему делу. Снова наступила неловкая пауза. Прервал ее Крутых.

— Гости у вас давно были? — спросил он Евдокима.

Тот даже вздрогнул. Он почему-то ждал этого вопроса, но оказался не готов к нему. Крутых не спрашивал, были ли здесь другие люди. Он в этом не сомневался. Его интересовало, когда они приезжали сюда.

— Позавчерась, — ответил Евдоким. — Катер из пароходства приходил.

— Что они здесь делали?

— Указания давали. Я ведь бакенщиком устраиваюсь.

Крутых настороженно поднял брови. Он, конечно, знал, что на Чалыше открывают судоходство. Но вот о том, что Евдокиму дают в нем должность, слышал впервые. Однако, не это сейчас занимало его, хотя новость сама по себе была интересной. Зацепившись за какую-то ниточку, он хотел прояснить для себя некоторые детали.

— Кто на катере приезжал? — снова спросил Крутых.

— Овсянников.

— Он курит или нет, не заметил?

Евдоким удивился этому вопросу. По правде говоря, он и ответить на него не мог. Овсянников не просил махорки, но курит он или нет, этого Канунников не знал. Поэтому в ответ на вопрос чекиста только пожал плечами.

— На берег Овсянников выходил? — снова спросил Крутых.

Овсянников на берег не сходил, он это хорошо помнил. Значит, какой-то след оставил Гошка. И зачем он только появился на Чалыше? Теперь вот снова приходится изворачиваться, врать. У Канунникова опять нехорошо засосало под ложечкой.

— Да разве я помню, сходил, наверно, — простодушно ответил Евдоким. — Ведь он сюда приезжал по делу.

— А куда катер пошел?

— Вниз по Чалышу.

— Значит, вернется дня через три, — произнес Крутых и добавил: — Но это, может, и к лучшему. А кроме Овсянникова никто не приезжал?

— Кому же здесь быть? — наигранно удивился Евдоким.

— Это тебе лучше знать.

От последних слов Наталью даже передернуло. Все это время она прислушивалась к разговору, который ей не нравился, как и сам приезд чекиста. А тут еще этот вопрос. Ее вдруг взяла злость.