Такой же предатель, как мы

— Украшение должно быть эксклюзивным. Перри поступил как джентльмен, но я не хотела ожерелье, как у Наташи, — объяснила она обоим, и Ивонн, и Перри. — И уж конечно, Наташа не захотела бы ожерелье, как у меня. Спасибо, чудесная мысль, но давай лучше как-нибудь в другой раз — вот что я сказала. Так? А пока попробуй-ка найти на этом острове приличную оберточную бумагу.

Она продолжала:

— Предстояла нелегкая задача — тайно провести нас в дом. Так, милый? Потому что мы были сюрпризом и нам надлежало появиться внезапно. Мы думали нарядиться карибскими пиратами — твоя идея, — но потом решили не перегибать палку, тем более в гостях у людей, которые носят траур, хотя официально нам об этом не сообщили. Поэтому мы пошли в обычной одежде — ну, может, чуть-чуть принарядились. Перри, ты надел старый блейзер и серые брюки, в которых приехал. «А-ля Брайдсхед», как ты выражаешься. Перри не то чтобы помешан на моде — но тут он постарался. И разумеется, прихватил плавки. А я надела поверх купальника легкое платье и кардиган — на случай, если похолодает. Мы знали, что в «Трех трубах» свой пляж, так что, возможно, гостям предложат искупаться.

Ивонн старательно записывала. Для кого? Люк, опершись подбородком на руку, жадно ловил каждое ее слово — чересчур жадно, как казалось Гейл. Перри мрачно рассматривал кирпичную стену. Все они с безраздельным вниманием слушали ее лебединую песнь.

Когда Амброз приказал им ждать наготове у входа в отель, в шесть вечера (продолжала Гейл более сдержанно), они решили, что их отвезут в «Три трубы» в одном из микроавтобусов с черными стеклами и проведут через заднюю дверь. Но они ошиблись.

Придя кружным путем на парковку, как было велено, они обнаружили Амброза за рулем внедорожника. Восторженным тоном заговорщика он объяснил, что план таков: привезти нежданных гостей по старой лесной дороге прямо к черному ходу — а там их будет ждать мистер Дима собственной персоной.

Гейл снова заговорила голосом Амброза:

— «В саду у них китайские фонарики, шумовой оркестр, навес и уйма нежнейшей мраморной говядины. Чего там только нет! Мистер Дима все это устроил и организовал. Он повез мою Элспет и все свое семейство на крабьи бега в Сент-Джонс, так что мы сможем незаметно проскользнуть через заднюю дверь — представляете, какой это большой секрет?..»

Старая тропа сама по себе уже представляла потенциальный источник приключений. Должно быть, они были первыми за много лет, кто по ней ехал. Несколько раз приходилось буквально прокладывать дорогу через кустарник.

— …разумеется, Перри был в восторге. Ему следовало бы родиться крестьянином, правда? Когда мы выбрались из этого сплошного зеленого туннеля, то увидели Диму, похожего на счастливого Минотавра. Если такое бывает.

Костлявый указательный палец Перри предостерегающе закачался.

— Мы впервые встретили Диму в одиночестве, — задумчиво произнес он. — Ни охраны, ни родственников, ни детей. Никого, чтобы за нами присматривать. По крайней мере, в пределах видимости. Мы, втроем, стояли на кромке леса. И я и Гейл отчетливо сознавали, что внезапно очутились в положении избранных.

Но вся значительность, которую Перри вложил в свои слова, пропала втуне, когда в разговор настойчиво вмешалась Гейл:

— Он обнял нас, Ивонн! Обнял! Сначала облапил Перри, потом отодвинул его и обнял меня, затем снова Перри. Ничего сексуального — очень тепло и по-дружески. Как будто сто лет нас не видел. Или прощался навсегда.

— Или просто отчаялся, — предположил Перри, все так же серьезно и задумчиво. — Не знаю, как тебе, а мне пришла в голову такая мысль… Что сейчас мы для него особенно значимы. Чем-то важны.

— Мы действительно ему нравились, — решительно произнесла Гейл. — Он стоял там и буквально объяснялся нам в любви. Тамаре мы тоже понравились, в этом Дима не сомневался. Просто ей трудно выражать свои чувства — у нее в жизни «кое-что случилось», и она слегка повредилась в уме. Дима не объяснил, что именно случилось, — а кто мы такие, чтобы спрашивать? Наташа тоже нас полюбила, но она в последнее время вообще ни с кем не разговаривает, только читает. Вся его семья любит англичан за гуманизм и честность. Впрочем, «гуманизм» — это мое слово; как он там сказал?..

— Что у англичан «добрая душа».

— Короче говоря, мы стояли в конце туннеля и дружески обнимались, а он твердил, что у нас золотые сердца. Господи, как можно объясняться в любви человеку, с которым ты обменялся всего несколькими словами?

— Перри? — позвал Люк.

— Мне в нем почудилось что-то героическое, — ответил тот, прижимая руку ко лбу — верный признак беспокойства. — Сам не мог понять, откуда такое впечатление. Я разве не упомянул об этом в документе? О «героическом»? Мне показалось, что Дима… — Перри пожал плечами, как бы сбрасывая со счетов свою никому не нужную сентиментальность. — Я подумал: вот оно — достоинство под обстрелом. Только я понятия не имел, кто в него стреляет и за что. Я ничего не знал, но…

— Тебе хотелось подстраховать его над пропастью, альпинист, — подсказала Гейл — впрочем, довольно добродушно.

— Да. У него случилась беда. Он нуждался в нас.

— В тебе, — поправила она.

— Да. Во мне. Именно это я и пытаюсь сказать.

— Тогда продолжай сам.

— Он повел нас в обход дома, — начал Перри и вдруг замолчал. — Полагаю, вы хотите подробного описания? — строго спросил он у Ивонн.

— Да, — ответила та столь же деловито. — Все, вплоть до мельчайших деталей, если вас не затруднит.

И она вновь педантично принялась за свой конспект.

— Там, где мы вышли из зарослей, начиналась старая дорога, усыпанная чем-то вроде красной окалины, — возможно, ее проложили строители, когда подвозили материалы. Нам пришлось карабкаться вверх по склону, огибая рытвины.

— С пакетами в руках, — пробормотала Гейл. — Ты — с набором для крикета, я — с подарками для младших, в самой затейливой обертке, какую только удалось найти, то бишь довольно посредственной.

«Интересно, кто-нибудь подслушивает разговор? — задумалась она. — Не со мной — с Перри. Он у нас главный герой, а я так, побоку».

— Дом, когда мы приблизились к нему сзади, выглядел совершенной развалиной, — продолжал он. — Нас предупредили, чтобы мы не ждали дворца, и мы знали, что дом скоро снесут, но не ожидали увидеть руины. — Оксфордский дон-ренегат заговорил как полевой корреспондент. — Я отметил ветхое кирпичное строение с заколоченными окнами — судя по всему, бывший барак для рабов. Вокруг участка тянулась побеленная стена, около двенадцати футов высотой, увенчанная новенькой колючей проволокой, весьма неприятной на вид. На столбах висели прожектора, по кругу, как на футбольном стадионе, — они ярко освещали каждого, кто проходил мимо. Именно их свет мы видели с балкона нашего коттеджа. Между ними были развешаны китайские фонарики — видимо, хозяева готовились к вечернему празднеству. И камеры видеонаблюдения — но нас они не засекли, потому что мы подошли с другой стороны. Надо думать, Дима сделал это намеренно. Новенькая сияющая спутниковая тарелка, на двадцатифутовой высоте, была обращена на север — по крайней мере, так мне показалось. В сторону Майами. Или, может, Хьюстона. Загадка… — Перри задумался. — Но, полагаю, не для вас. Вы-то обязаны знать такие вещи.

Вызов или шутка? Ни то ни другое. Перри демонстрирует, как блестяще он выполняет их работу, — на тот случай, если они сами не заметили. Это говорит Перри, который карабкается по горным отвесам и никогда не забывает маршрут. Перри, который не может устоять перед трудностями, особенно когда шансы не в его пользу.

— Потом мы снова пошли вниз по холму, через лес, и оказались на травянистой лужайке, которая завершалась мысом. Строго говоря, никакой задней части у дома не было. Ну или он представлял собой сплошную заднюю часть, если угодно. Псевдоевропейская эклектика, что-то вроде бунгало из обшивочных досок и асбеста, с серыми, оштукатуренными стенами. Маленькие окна со свинцовыми переплетами. Фанера, имитирующая дерево, и заднее крыльцо с болтающимся фонарем. Я прав, Гейл?