Тальони. Феномен и миф

Однако при всей своей фундаментальности монография эта неполна, и прежде всего потому, что в ней полностью отсутствует тема петербургской «Сильфиды» и существования этого балета в России. Между тем и в историографии самой «Сильфиды», и в истории балета в целом эта тема не менее важна, чем итальянская. Даже, пожалуй, более важна: ведь именно в Россию переместился вскоре центр мирового балета, и вопрос, что от искусства Тальони могло храниться потом в генетической памяти эпохи Петипа (которая передаст свою эстафету XX веку), не последний вопрос в балетоведении.

Еще нельзя не упомянуть, что в новейшей тальонистике наметились и более широкие ракурсы, выводящие за пределы традиционного академического искусствоведения. Так, в начале XXI века в связи с личностью Тальони историков искусства все больше интересуют телесные и гендерные вопросы (например, Сильви Жак-Миош во Франции, Молли Энгельхардт в США и другие; в России ту же тему поднимал эссеист Олег Дарк).

И, наконец, осмыслением тальониевского мифа – если, повторим, понимать миф не как противоречащую реальности легенду, но как определенные идеи, сфокусированные на фигуре Тальони, – занимался Вадим Гаевский. В своих трудах, по форме более литературных, нежели академических, однако вполне научных по глубине постановки вопросов и широте мышления, он исследует феномен тальониевского мифа в контексте истории, истории культуры и искусства хореографии, вычленяя такие концепты, как «полет», «свобода», «линия», «метафора», «утопия», «метод» [7] . «“Сильфида” Тальони, – пишет он, – предвосхищение Мадонны Достоевского и Прекрасной Дамы Александра Блока. В этом образе – высшая художественная красота и некоторый религиозный оттенок, утонченный эстетизм и не менее утонченная аскеза» [8] .

7

См.: Гаевский В.М.

Дивертисмент. М., 1981. С. 13 – 21.

8

Гаевский В.М. Дом Петипа. М., 2000. С. 29.

Глава 2 Феномен Тальони

Отец и дочь Тальони. Преамбула

Миф Тальони является прежде всего интерпретацией образа и личности «божественной Марии» [9] . Однако в реальности феномен Тальони возник из совместного творчества двух тесно связанных между собой художников: самой Марии и Филиппа Тальони – ее отца, педагога, автора всех хореографических текстов, которые она исполняла, и строгого блюстителя ее необычайного искусства, которое было настолько пронизано его художественной волей, что вне этого контекста творчество его дочери рассматривать некорректно. Поэтому кроме Марии нас интересует фигура Филиппа.

9

По утверждению В. Светлова, «божественной» Марию Тальони первым назвал итальянский бас Луиджи Лаблаш (см.: Светлов В.Я. Тальони в Петербурге (1837 – 1842) // Библиотека театра и искусства: Приложение к № 4 журнала «Театр и искусство». СПб., 1913. Январь. Кн. 1. С. 4).

Историю отца и дочери можно отсчитывать исподволь, с того момента, когда в 1803 году двадцатишестилетний итальянец Филиппо Тальони, за плечами у которого имелась работа в различных театрах Европы, был приглашен в Стокгольм, где в течение двух лет демонстрировал новейшие достижения парижской школы. Цитируя английского биографа Тальони Лорну Хилл, В.М. Красовская сообщает, что ехал Филиппо с рекомендательным письмом к придворному певцу короля Густава III Кристофу Карстену, которому через год с небольшим суждено было стать его собственным тестем.

У Карстена и его жены, полячки Софии Стебновской, также певицы, было две дочери; старшая, София Эдвига, на которой женился Филипп, танцевала в балетной труппе [10] . Итальянская кровь династии, таким образом, была разбавлена – об этой северной прививке, о соединении итальянской природы со скандинавской, впоследствии с удовольствием писали современники.

Карьере Филиппа это родство пошло на пользу, однако женитьба на дочери влиятельного Карстена все же вряд ли была браком по расчету: брак был оформлен 9 октября 1803 года, а через полгода, 23 апреля 1804 года, появилась на свет их старшая дочь, Мария. Она родилась здесь же, в Стокгольме.

10

В шведских и других зарубежных источниках София Эдвига Карстен значится солисткой Шведского королевского балета. Кроме того, она играла на арфе (и в бытность в Париже зарабатывала уроками) и была художницей (как и ее сестра Элизабет Шарлотта) (см., например, статью в научном журнале финского генеалогического общества: Durchman O. Finska anor inom furstehus // Genos. 1934. № 5. S. 84 и Словарь шведских художников (Svenskt konstn"arslexikon, Malm"o, 1952 – 1967. Del III sid 357)).

Встреча

Взаимоотношения отца и дочери Тальони поначалу складывались как во многих семьях из балетной среды того времени. Их жизнь состояла из переездов в разные города, постоянных разлук и порой непредвиденных встреч. Мария была совсем маленькой, когда Филипп, приняв ангажемент, уехал в Италию, оттуда в Швейцарию и весь остаток детства Марии, все время ее отрочества и ранней юности жил практически отдельно от семьи. Блуждающие артисты, руководимые деловым и творческим расчетом, а не домашними эмоциями, да еще к тому же разбросанные по разным городам бурным военным временем, мадам Тальони с детьми и господин Тальони встречались лишь ненадолго на европейских перекрестках, чтобы разойтись снова. Подросшие дети брали уроки танца у одного из лучших педагогов Парижа, делали успехи; вполне доверяя Кулону, у которого когда-то учился сам, Филипп был спокоен за судьбу своих детей и, пожалуй, даже не слишком стремился воссоединиться с семейством, предпочитая принимать выгодные ангажементы. Но вот, наконец, Филипп возвратился в Париж – и произошла великая встреча отца и дочери. Эта встреча, незаметная и никем не описанная, так похожая на обычную встречу родственников, на заурядное семейное торжество, на самом деле послужила началом нового явления в искусстве, а в хореографии – новой эры. Как это было? Придворный танцовщик и балетмейстер мелких европейских королевств, господин Тальони разглядел в нескладной девочке(известно, что Тальони была нехороша собой) из класса Кулона, в своей почти незнакомой дочери великий талант, великую балерину. И одновременно он почувствовал в себе собственный дар и собственное призвание. Отныне он посвящает себя ее гению. Он забирает юную Марию от Кулона и берет с собой в Вену, где сам начинает готовить ее к дебюту.

Но, возможно, все было гораздо прозаичнее. Филипп явно был человеком азартным: даже шестидесятилетнего, «седого как лунь» «пап'a Тальони» мемуарист описывает как обладателя яркого южного темперамента. «Он поражал своей подвижностью и энергией, – вспоминает петербургский артист А.П. Толченов. – Точно в жилах этого человека текла не кровь, а ртуть. В спокойном состоянии невозможно его себе представить: вечно бегает, танцует, жестикулирует, учит, показывает ‹…› Даже и в молодых редко можно встретить столько жизни и энергии» [11] . Прибавим к этому то, что Мария, напротив, «всегда ровная, скромная, тихая» («Ни разу я не был свидетелем, чтобы она вышла из терпения, повысила голос», – пишет Толченов [12] ), являлась полной противоположностью отцу. Что должен был почувствовать этот человек, вынашивавший честолюбивый план продлить в своих детях балетную династию (настолько, что на известие о рождении девочки отреагировал вопросом: «Хорошенькая? А танцует хорошо?» [13] ), когда он увидел свою подросшую дочь, очень похожую на него чертами [14] , но при этом нескладную, некрасивую и лицом и телом, длиннорукую и сутулую девочку, над которой насмехаются однокашницы, презрительно называя ее «petite bossue» – «горбатенькой»? Ах так? Так вот нет, я все равно сделаю из нее балерину! И сразу вслед за тем – Вена и изнурительные, многочасовые тренинги, ставшие позднее легендарными [15] и рассчитанные Филиппом на особенности тела дочери.

11

Толченов А.П. Воспоминания. Цит. по: Светлов В.Я. Указ. соч. Январь. Кн. 1. С. 10.

12

Там же.

13

Taglioni M. Souvenirs d’enfanse // Taglioni M. M'emoires. Manuscrit autographe, Biblioth`eque-Mus'ee de L’Op'era de Paris. Цит. по: http://corpsetgraphies.fr/tvt-marie-taglioni-souvenirs-1.php

14

Об этом свидетельствует тот же Толченов, см.: Толченов А.П. Воспоминания. Цит. по: Светлов В.Я. Указ. соч. Январь. Кн. 1. С. 10.

15

А. Секон вкладывает в уста танцовщицы Оперы рассказ о том, как Тальони лежала без чувств на полу после очередного урока. «Ловкость и чудесные прыжки на спектаклях были куплены такой ценой», – констатирует она (Second A. Les petits myst`eres de l’Op`era. Paris, 1844. Р. 151; название можно перевести как «Негромкие тайны Оперы». – И.С.).

Характер дарования Марии Тальони определился не сразу и не сразу был в полной мере осознан (хотя довольно быстро, должно быть, обнаружен) ее отцом. «Поначалу она не принесла ничего нового, – пишет Левинсон, имея в виду даже более поздние, парижские дебюты Тальони. – Никакой манифест не проповедовал ее идей; она покорно перетанцевала, одну за другой, все роли старинного репертуара. В течение пяти лет она не создала никакого небывалого балета» [16] . Что же танцевала она в то время? Из приведенного Л. Вайя дневника Ф. Тальони, вернее, его счетной книги, а также из мемуаров самой Марии можно узнать перечень этих партий [17] . Действительно, ролей, тем более значительных ролей, поначалу нет, порой это просто вставные танцы – соло, па-де-де и т. д., даже не связанные с действием. Из дневника Филиппа, например, ясно, что во время своих парижских дебютов 1827 года в балетах «Сицилиец», «Сандрильона» («Золушка») и опере Спонтини «Фернан Кортес» (соответственно 23 и 27 июля и 6 августа) Мария танцевала одно и то же па, сочиненное ее отцом на вставную музыку и введенное в эти спектакли [18] . «Мой отец, – рассказывает она в мемуарах, – согласился на дебюты и в Опере на единственном условии, что я буду танцевать только па, сочиненные им» [19] . («Он знал, – добавляет М. Тальони, что это было средство показать меня публике во всем моем таланте и что это был в то же время новый жанр и новая школа, что вызывало ревность танцовщиц Опера» [20] ). Ролей еще не было, до «Роберта-дьявола» оставалось еще три года, до «Сильфиды» – четыре. Но уже тогда Филипп Тальони нащупывал новую танцевальную образность, новую хореографическую форму, исходя из индивидуальности своей странной, по меркам тех лет, ученицы. Не будь Марии, Филипп, вероятно, действительно остался бы обычным неплохим танцовщиком и балетмейстером небольшого масштаба. Значительной фигурой в истории балета его сделала дочь. Но, заметим, и ее сделал великой именно он. Он ею руководил; при этом он, чья «Сильфида» стала знаком эпохи и воплощением революционно нового искусства, действительно не был от природы ни ниспровергателем, ни проповедником, и «манифесты» действительно были ему не по плечу. Да и не слишком его интересовали. Филипп культивировал и растил талант своей дочери, и образ Сильфиды складывался постепенно и естественно. Филипп был осторожен и даже не думал начинать с манифестов. Он ждал, когда талант Марии созреет, раскроется, и властной рукой придавал ему очертания.

16

Levinson A. Ballet romantique… Р. 19.

17

См.: Vaillat L. La Taglioni, ou la vie d’une danseuse. Paris, 1942. P. 82 – 83, 126, 144 – 145, 147 – 148, 152 – 155, 164, 167 – 168.

18

См.: Vaillat L. Ibid. Р. 126.

19

Taglioni M. Paris, 1827 // Taglioni M. Memoires… Цит. по: http://corpsetgraphies.fr/tvt-marie-taglioni-souvenirs-2.php

20

Ibid.

Более того – первый хореограф романтизма вовсе не был романтиком. Он был профессионал и мастер и занят был не тем, как устроен мир, а тем, как строится па. Он был практиком, был педагогом; он знал, как тренировать тело танцовщика, чтобы раскрылся весь его художественный потенциал, знал секреты техники, позволяющие добиться непринужденной легкости танца, и секреты ракурса, позволяющие подчеркнуть достоинства и скрыть недостатки. Известно, что руки Марии были непропорционально длинны; Э. Чеккетти со слов своего отца, бывавшего на уроках Тальони, рассказывал, как Филипп пытался придумать что-то, чтобы сгладить это, и кричал: «Что я поделаю с этими руками! Ниже сгибай, скрести их! О Господи!» [21]

21

Цит. по: Блок Л.Д. Возникновение и развитие техники классического танца… С. 290.

А ведь это, заметим, не что иное, как история возникновения легендарного силуэта Сильфиды с ее мягко простертыми руками, присогнутыми в локтях!

Муслин и арматура

И все же, хотя никаких манифестов и революционно новых ролей в первые пять лет работы в Париже у Тальони не было, сам ее танец ко времени парижских дебютов уже был не похож на все, что было известно в Опера. (В своих мемуарах М. Тальони рассказывает, как ее учитель Кулон, посмотрев ее танец, предупредил: «Если хоть одна из танцовщиц Оперы увидит, как вы танцуете это па, будьте уверены, дебютировать в этом театре вам не придется» [22] . И предложил хитрый способ, как избежать публичной репетиции. Тальони описывает также ревность артисток Оперы, утверждавших, что «это не настоящий танец», и мнение педагогов, что она «танцовщица без будущего, ибо у нее нет школы» [23] .) Добавим, что, по утверждению Л. Блок, Тальони приехала в Париж уже с «пуантами» [24] ; то же подтверждает исследовательница преромантизма Мариан Ханна Уинтер [25] . Лишь один раз, в третий свой дебют, Марии пришлось танцевать па, не принадлежащее Филиппу, и это было результатом интриги: под давлением ревнующих артисток Люббер, тогдашний директор, заявив, что «новый род танца» («genre nouveau») не слишком понят, потребовал выступления дебютантки в «одном из классических па Оперы». Современники тотчас отметили контраст между этим па и остальными танцами дебютантки. В петербургской «Биографии Тальони», изданной в 1837 году к ее приезду и составленной анонимным автором на основе парижской критики, сказано: «1 августа [26] танцевала она в “Весталке” и доказала, что классический танец для нее нисколько не труднее невыразимого порханья, начертанного под ее ножками природою!» [27] Это замечание интересно и еще по одной причине: из него ясно видно, что новый стиль – «dolce stil nuovo», как впоследствии назвал его А. Левинсон, – составляет отнюдь не только особая манера исполнения, трактовка танца Марией, но – причем в данном случае в первую очередь – и сама хореография.

22

Taglioni M. Paris, 1827 // Taglioni M. Memoires… Цит. по: http://corpsetgraphies.fr/tvt-marie-taglioni-souvenirs-2.php

23

Ibid.

24

Блок Л.Д. Возникновение и развитие техники классического танца… С. 240.

25

Winter M.H. The Pre-Romantic Ballet. London, 1974. P. 250 – 251.

26

Л. Вайя, ссылаясь на счетную книгу Ф. Тальони, называет другую дату – 3 августа. См.: Vaillat L. Ibid. P. 126.

27

Biographie dе Mlle Tagloni. Adieu de Paris `a Sylphide. SPb., 1837. P. 41.

Зрителей приводила в восторг естественность, ненадуманность, зримая спонтанность танца Марии Тальони. Это воспринималось как главнейшая составляющая ее искусства. «Все, что для других танцовщиц тяжелый труд, все это для Тальони забава. Нет усилий, нет напряжения, нет признаков работы» [28] . «Она танцует по инстинкту, как птичка щебечет на ветке» [29] . «Вы не замечаете ни па, ни антрша (так! – И.С.), ни пируэтов, ничего, что составляет обыкновенные танцы; все это сливается в одно целое, чему нет названия.

28

В.В.В. [Строев В.М.] Тальони, в роли баядерки: Четвертый дебют / Большой театр / Зрелища // Северная пчела. 1837. 25 сентября. № 215. С. 858.

29

Тальони и Фанни Эльслер / Смесь // Северная пчела. 1840. 18 сентября. № 210. С. 837.