Там, где горит земля

Малыш заплакал, не как обычно – во весь неслабый голос, а тихо и жалобно, страдальчески кривя алеющие губы.

Иван передал сына Ютте и проводил доктора в столовую, где было удобнее писать, ещё раз уточнил, как выглядит и применяется «грызунчик». Уже поступал вечер, но Терентьев надеялся, что успеет до закрытия аптечной лавки.

— Хорошая у вас семья, — заметил доктор, размашисто подписывая бланк.

— Да уж, — через силу согласился Терентьев. Над ухом у него словно тикал невидимый секундомер, отмеряющий множащиеся минуты опоздания. Конечно, курьерский термоплан подождет сколько нужно, но Иван не любил опаздывать и отчасти верил, что любое дело надо начинать хорошо.

— Полная, — сказал медик, морща лоб, проверяя, все ли заполнил. – Сейчас так мало полных хороших семей…

В его словах Ивану почудился скрытый подтекст.

— Я уезжаю на фронт, — сказал Терентьев, почувствовав слабый укол совести, как будто старик в мятом белом халате осуждал его за отсиживание в тылу. – Скоро.

Врач сложил бланки аккуратной стопкой и сказал, глядя Ивану в глаза:

— Удачи. И не забудьте вернуться. У вас замечательный сын.

Отец проводил медика в прихожую, придержал чемоданчик с красным крестом на крышке, пока старик хлопал себя по карманам, проверяя – не забыл ли чего? Помявшись, Иван неловко сунул ему сложенную банкноту, педиатр ничего не сказал, лишь секунду другую поколебался, а затем быстро взял деньги, поблагодарив сдержанным кивком. Оба чувствовали себя очень неуютно.

— Тяжело? – спросил Иван, стараясь сгладить ситуацию.

— Да, — просто ответил врач, принимая чемоданчик. – Анемии, простуды. Любое падение уровня жизни всегда бьёт по детям, как бы взрослые не старались их защитить. Война и мобилизация дорого нам обойдутся…

— Я провожу вас, — сказал Терентьев, обувая уличные туфли. – Пойду за «грызунчиком».

— Спасибо, — произнес врач. – Вы не подумайте, — он виновато провел рукой по карману, куда положил банкноту. – Просто иногда… ну в общем…

— Все понимаю, — искренне отозвался Иван. – Пойдемте.

— Жевалки не нашёл, — виновато сказал он, возвратившись. – В суточных лавках только самое–самое необходимое – аспирин, сердечные, бинты, газовые маски. Это уже тебе, завтра…

Хотя, строго говоря, Иван не был ни в чем виноват, мысль о том, что завтра Ютте придется брать малыша с собой и идти в аптеку, колола как заноза под ногтем. Чувство вины мешалось с пониманием того, что он давно и надёжно опоздал.

— Тебе пора, — в унисон его мыслям сказала Ютта.

Вдали, на фоне темнеющего неба что-то прогремело, отдаленно, как в бочку выстрелили. Иван быстро обернулся, рефлекторно прикрывая руками жену и ребенка, но, прислушавшись к затихающим раскатам, расслабился. Это всего лишь сухая гроза, этим летом они были необычно часты. Почти каждую неделю ночное небо рвали громовые раскаты и полосовали белые росчерки молний. И ни капли дождя.

— Мне действительно пора, — тихо сказал он.

Ян моргнул, всматриваясь в отцовское лицо темными блестящими глазами. Он больше не плакал, утешенный мамой, но веки покраснели и опухли.

— Иди, — так же тихо сказала Ютта. – Давай не будем прощаться, как будто ты просто… вышел куда-то и скоро вернёшься.

— Я и так вернусь. Скоро, — промолвил Иван, чувствуя, как к горлу подступил тяжелый комок.

Он обнял жену и сына, осторожно, приглаживая рыжие волосы Ютты, пахнущие чем-то цветочным.

— Знаешь, — сказал он. – А мы ведь ни разу не поссорились… Совсем ни разу. Даже странно как-то.

— Какие тебе глупости в голову приходят, — произнесла она, уткнувшись лицом в его грудь, поэтому Иван не увидел её повлажневших глаз. – Попробуем сейчас?

— Не надо, — честно отказался Иван. – Как говорил один мой знакомый – «Мы никогда не жили плохо, теперь и начинать поздно».

— У него была хорошая семья.

— Да, очень. Почти как у нас. Помню, ребенок у них родился в декабре, и они по привычке решили отметить Новый год.

— Хорошо отметили? – спросила Ютта, подняв голову и часто моргая, словно стараясь сморгнуть соринку, попавшую в глаз.

— Да. Почти сутки не отходили от мелкого, а разные деликатесы и разносолы пришлось есть мне, — Иван даже улыбнулся, вспомнив «деликатесы» сорок четвертого года.

Ян снова наморщил красное личико и заныл.

— Иди, — мягко, но непреклонно сказала Ютта.

Иван взял заранее подготовленный походный чемоданчик, проверил, не забыл ли чего, погладил небольшой пистолет на поясе, прикрытый полой пиджака. Ощущение было непривычным – в его понимании ответственность всегда сопровождалась военной формой. В свое время Иван удивлялся, почему генеральные инспекторы не получили соответствующих воинских званий. Объяснение, что аудит и высший надзор традиционно были выведены из военной иерархии, Терентьев принял, но так и не смог проникнуться и привыкнуть. С официальными полномочиями имперского представителя, но без мундира на плечах он чувствовал себя почти что голым.

На пороге он обернулся, хотел было что-то сказать, но Ютта, покачивая малыша, сделала отвращающий жест ладонью.

«Не прощаться$1 — вспомнил Иван и лишь улыбнулся, надеясь, что получилось естественно и беззаботно.

Со стуком закрылась дверь, провернулся ключ в замке. Спустя пару минут внизу, во дворе заурчал автомобильный мотор, сверкнули фары. Звук машины отдалился, затем исчез.

Ян заплакал, бормоча что-то похожее на «апитай!».

– Ikke grat, min baby, — прошептала ему мать на родном языке.

И уже не скрывая слез подумала:

«Глупый. Неужели ты думал, что сможешь меня обмануть?..»

Любящую женщину можно ввести в заблуждение относительно природы обмана. Но сам обман, тревогу и смятенные чувства – скрыть невозможно. Ютта прекрасно видела, что Иван с каждым днём становится все более встревоженным, даже испуганным. И – видя – подыгрывала ему, делая вид, что маскировка удалась.

– Ga tilbake, — сказала она в пустоту. — Nettopp kommet tilbake…

И повторила уже по–русски.

— Только вернись…

Машина мчалась по пустым затенённым улицам с редкими одинокими фонарями, обгоняя поздние автовагоны метробуса и военные патрули. Откинувшись на мягкую кожу пассажирского сидения, Иван прикрыл глаза, стараясь изгнать мрачные мысли. Почему-то настойчиво вспоминался Морис Лешан, его первый знакомый в этом мире.

Иван солгал Ютте. На самом деле он нашёл Мориса, твердо намереваясь вернуть долг и отплатить добром за добро. Но Терентьев опоздал — весёлый француз, талантливый механик и любитель хитрых машинных кунштюков к тому времени был уже мёртв. Скоротечный рак. Судя по всему, Лешан отправился в путешествие, уже чувствуя приближение костлявой, и Иван не просто стал его попутчиком, но скрасил последние месяцы приговоренного. Наверное, когда Морис почувствовал, что больше не может скрывать симптомы, он решил не отягощать нового друга и отправился умирать в одиночестве.