Там, где кончается река

Эбби ответила:

— Да.

В голове у меня по-прежнему звучали слова «пока вы оба живы».

— Эбби, повторяй за мной.

Глаза у нее увлажнились, и мне вдруг захотелось увести ее в церковь и устроить настоящую свадьбу. Эбби следовало выходить замуж в белом платье, а не в рубашке и джинсах. Платье со шлейфом, пятнадцать заплаканных подружек, готовых исполнить любую прихоть невесты, церковь, орган, певец, волынщик, священник в длинном одеянии, девочка с цветами, мальчик с кольцами… Но какой бы сценарий ни возникал в моем воображении, там неизбежно присутствовали ее родители — и счастливая улыбка Эбби исчезала. Она пережила бы пышную церемонию из чувства долга, но, вспоминая о ней, мы не испытывали бы радости. Улыбка на ее лице, обрамленном искусственными цветами и освещенном старыми лампочками, была бы невозможна, если бы в происходящем участвовали сенатор и Кэтрин.

Иногда, оглядываясь назад, думаю, что, возможно, мне следовало сделать первый шаг и предложить мир, но тогда я был недостаточно силен, чтобы встретиться с ее родными лицом к лицу. Я не знал, как это сделать, и, честно говоря, плевать хотел на их спокойствие. Главное — мир в душе Эбби.

Эбби закончила повторять клятву, и снова прозвучали эти слова — «пока вы оба живы».

Судья Флетчер обернулся ко мне:

— Я, Досс, беру тебя, Эбби, в жены. Я обещаю оставаться с тобой в скорби и в радости, в болезни и во здравии, жить с тобой и любить тебя, пока смерть не разлучит нас.

Мои губы двигались и производили звуки, а в сердце звучал вопрос. Откуда Эбби знать, что я искренен, что я сдержу клятву? Откуда ей знать?

Эбби взяла меня за руки.

— Я, Эбби, беру тебя, Досс…

Над верхней губой у нее выступил пот, на виске пульсировала жилка, по щеке текла слеза, руки дрожали. Я понял, что ее внезапно настигла мигрень, и это о многом говорило. Эбби вкладывала душу в происходящее. Отдавалась целиком.

Судья Флетчер кашлянул.

— С давних времен кольцо было символом любви. Это идеальный круг, и он символизирует бесконечную любовь, в которой вы поклялись друг другу. Сынок, у тебя есть кольца?

Я протянул их ему.

— Хорошо. Надень кольцо ей на палец до половины и повторяй за мной.

Я сделал, как было велено, и увидел, что Эбби сияет. И тогда до меня дошло. Она не нуждалась в белом платье. Эбби заслужила роскошную свадьбу, но вовсе в ней не нуждалась.

— Я даю тебе это кольцо как знак и залог моей вечной верности и любви. — Я надел кольцо до конца. Оно подошло Эбби так, будто изначально было сделано для нее.

Она надела мне кольцо и начала повторять за судьей. Глаза у нее загорелись. Хотя она привыкла бывать на публике и с ранних лет покоряла мир, чувства Эбби всегда оставались под контролем. Но сейчас, под этим деревом, она вышла из укрытия, которое возвела для себя.

Судья сложил листок и вздохнул. В носу у него росли длинные волосы, отчего, вздыхая, он присвистнул. Судья посмотрел на нас, покачал головой и нахмурился.

— Теперь данной мне властью, выслушав ваши… клятвы, я объявляю вас мужем и женой. Поздравляю. Досс, поцелуй невесту.

Хоть мы и старались сохранить тайну, слух разошелся быстро. Мы едва успели выйти из здания суда, как у Эбби зазвонил мобильник. Она не ответила, и тут же зазвонил мой телефон.

Она прижалась ко мне.

— Можешь увезти меня туда, где никто нас не найдет?

— Я знаю лишь одно такое место, и оно не слишком шикарное.

— Хватит с меня шика.

И я отвез ее в то единственное место, которое было мне знакомо. К реке.

Это было четырнадцать лет назад. Мое кольцо, купленное на рабском рынке, потускнело и стерлось. Не знаю, кто придумал брачные клятвы, но этот человек точно прожил в браке много лет, потому что мы в полной мере делили скорби и радости, знали болезни и здравие.

И каждый раз, вспоминая тот день, я мечтаю все изменить.

Глава 20

3 июня, вечер

Стокбридж — довольно симпатичный узкий мост, который возвышается над сгнившими деревянными остатками старой конструкции (та давным-давно сломалась пополам и теперь торчит из воды). По обеим сторонам тянутся пологие снежно-белые берега, поросшие папоротником, дубами, кизилом и соснами. Мы свернули, впереди показался мост, и мы почуяли запах дыма и услышали смех. На пляже горело с полдесятка костров, там позвякивали пивные банки и бутылки, мелькали алые огоньки сигарет. Вдоль берега стояли два десятка внедорожников, с колесами в половину человеческого роста, и на сиденьях у них красовались набитые пивом переносные холодильники. Видимо, все радиоприемники здесь были настроены на одну волну. Мы проплывали под мостом, когда песня Кении Чесни сменилась старым мотивом Хэнка Уильямса-Младшего. С полсотни полуголых парней и их весьма приблизительно одетых подружек сидели вокруг костров. Несколько человек купались, а чуть поодаль парочка каталась с самодельной горки. Трое длинноволосых типов, похожих на хиппи, стояли на перилах моста. Они завыли на луну и на счет «три» сбросили в реку рекламный щит. На противоположном берегу парень с девушкой качались на веревочных качелях, а под мостом горестный одиночка осушал бутыль виски объемом в полгаллона. Мы гребли, стараясь держаться в тени, подальше от берега. Коренастый тип в бейсболке стоял возле гриля и жарил гамбургеры и сосиски. Рядом с ним на багажнике машины, болтая ногами, сидела небелая девица в бикини и, как ребенка, держала в объятиях бутылку.

Я помахал, стараясь не встречаться с ними взглядом. Парень у гриля крикнул:

— Эй, проголодались?

Я покачал головой, снова помахал и прижался к дальнему берегу. Он отошел от гриля и коснулся козырька бейсболки.

— Давно плывете?

Я кивнул и опять погрузил весло в воду. Еще двести метров, и мы скроемся в темноте.

— Порядочно.

Он улыбнулся и протянул бутылку пива.

— Ну так причаливайте и отдохните. Куда спешить?

Я решительно покачал головой.

— Спасибо. Мы всего лишь проплывали мимо. — Высоко в небе стояла полная лука. — Решили, надо плыть, пока светло.

Над рекой витал дым от гриля. Он щекотал мои ноздри, и мозг начал посылать сигналы желудку. В эту минуту на мосту остановилась машина, освещенная ярче, чем космический корабль, и водитель включил на неимоверную громкость «Милую Алабаму». Это походило на рок-концерт.

Все мужчины без исключения, на берегу или в воде, встали, сняли головные уборы, приложили руку к сердцу и принялись что есть сил подпевать, а девушки достали зажигалки и начали молча покачивать огоньками над головой. В этих краях Сент-Мэрис называют «наша Ривьера», и эта песня — гимн аборигенов. И сейчас они выказывали должное уважение.

Среди них есть продавцы, автомеханики, лесники, жестянщики, кузнецы, почтальоны, фермеры, риелторы и лесорубы. Они говорят неторопливо, растягивая слоги, вворачивают в разговор словечки на первый взгляд бессмысленные, непрерывно пьют пиво и абсолютно не стараются понять жителей Нью-Йорка. Высшее образование здесь скорее исключение, чем правило, обладателей докторской степени можно пересчитать по пальцам. Но если чужак, проезжая мимо, видит лишь кучку пьяных провинциалов, пусть вспомнит о том, что культурная разница не есть невежество или глупость. Эти люди, пусть и неотесанные на вид, высоко ценят здравый смысл, умеют обходиться малым, охотно смеются и отдадут последнюю рубашку, когда надо. Они — соль земли. Если тебе некуда спешить, присоединяйся к ним, будешь сыт и весел.

Эбби подняла голову.

— Лучше останови каноэ.

— Милая…

— Не надо меня уговаривать. Ты остановишь лодку, или я пойду танцевать с тем парнем, который жарит мясо.

Я причалил в стороне от костров и помог Эбби встать. Она покачнулась от головокружения и обхватила меня руками за шею. Тем временем на пляже и в воде танцевала почти сотня человек. Эбби улыбнулась.

— Я буду танцевать руками, а ты шевели ногами.

— Договорились.

Мы танцевали вместе со всеми под звуки «Вольной птички», «Доброй женщины», «Господи, это хороший день» и «Ты мне всю ночь не позволял уснуть». Эбби смеялась, подпевала и повисала на мне. Я поднял жену и закончил танец с ней на руках. Я целый день не ел, поэтому, когда машина наконец съехала с моста, уложил Эбби на песок и свернулся клубочком рядом с ней. Парень в бейсболке возник у меня за спиной и протянул руку: