Там, где нас не ждут

Вот гад этот Хэрн, а я-то думаю, почему он о доставшихся вещах молчит?!

Хэрн все слышал, и по менталу пришел отчаянный приступ стыда.

«Хэрн, — мысленно позвал я маленького негодника, — ты все понял? Не слышу!»

«Да, господин…» — так же мысленно ответил живой труп.

— С тебя отличный шашлык завтра вечером для твоего спасителя. И честно скажу… Не ожидал такого от тебя!

Переборщил я с воспитательным процессом. Плачет, бесстыжий! Ничего, на будущее умнее будет и порядочнее.

— Займись наемником, докорми его и успокойся.

Подождав, пока Хэрн покормит с ложечки Стрелка, я подсел поближе, посмотрел в лицо наемника и жестко спросил:

— Ты жить хочешь?

Мартин перевел на меня удивленный взгляд, явно не ожидая от ребенка такого вопроса, потом посмотрел на стоящего в шаге от нас сосредоточенного Хэрна, что сжал в руках свой багер (он никогда с ним не расстается), потом снова на меня — и ответил, причем не совсем так, как я от него ожидал:

— Да, но только не рабом.

— Рабом тебя никто делать и не собирается.

— А как же ошейник — ведь вы его мне надевали, я помню, а теперь сняли.

— Тебе ведь было очень больно, когда твои попутчики тащили тебя сюда, правда? — Стрелок качнул головой. — И потом, пока лежал на алтаре, легче не стало. Правильно? — И снова неуверенный кивок. Он явно обескуражен сыпавшимися от мальца вопросами, на которые приходится отвечать. — И сейчас ты явно чувствуешь боль в поврежденном боку. Так ведь?

— Угу! — промямлил больной.

— А ведь спал ты сегодня ночью и весь день долго, и боль тебя во сне не мучила. Верно я говорю?

— Да, господин.

Ого, я уже господин. Интересненькое дело, парень явно в прострации.

— Вот ошейник и дает тебе эту возможность не чувствовать боль и следит за твоим общим состоянием, не давая тебе умереть. Понял?

— Да.

— Ну, коли понял, то перейдем к главному вопросу. Я повторяюсь — ты жить хочешь? Или, может, я зря на тебя трачу время, магию и силы? Сам понимаешь, что если я тебя вытащил с того света, то и попрошу взамен соответствующую услугу, а одну клятву тебе в любом случае придется дать, ибо без нее твоя жизнь мне не нужна.

Он задумчиво помолчал, явно решая, как со мной себя вести. Грубо не ответишь, далеко не пошлешь. Вон грозный Хэрн с палкой с острыми мечами на концах стоит, и его поза ничего хорошего, в случае чего, Мартину не сулит.

— Что за клятва? Мне легче умереть, чем быть связанным недостойными обязательствами.

— Ничего недостойного не будет, я просто хочу, чтобы ты поклялся в молчании о том, что ты здесь уже увидел и что придется увидеть впоследствии. Я хочу, чтобы ты дал слово, что никогда и ничем не причинишь вред этому месту и разумным, с кем тебе здесь придется преломить хлеб. А принимать или нет мои условия, выполнять ли услугу, о которой я тебя попрошу, будет решать уже твои совесть и честь. Я настаивать на этом не буду.

Он надолго задумался, даже прикрыл глаза. Хэрн за все время разговора не сдвинулся с места, а заинтересовавшийся бобик тихонечко приблизился и улегся за моей спиной, и я оперся спиной на него, оказавшись как в кресле с высокой спинкой. Очень удобно устроился!

— Я согласен дать клятву молчания, я клянусь не причинять вреда этому месту и его обитателям. Я сказал!

В голове отчетливо раздался торжественный голос бобика:

«Я услышал и принимаю твою клятву».

Стрелок встрепенулся, дернулся, закрутил головой и в ужасе уставился на морду собаки, что улеглась на моих вытянутых ногах. А я в это время, как обычно, пальцами перебирал шерсть за ушами бобика. Картинка эта Мартина проняла, он в возбуждении даже о боли забыл и попытался подняться, но тут она ему о себе хорошенько напомнила, и он рухнул без сил обратно, хорошо, что под голову сложенное одеяло положили, а то бы разбил ее об алтарь.

— Успокоился? — через небольшой отрезок времени спросил я.

— Да, господин!

— Теперь дальше. Сейчас я наложу на тебя очередное плетение исцеляющего заклинания. Но перед этим надену ошейник. Постарайся в момент, когда ошейник начнет действовать, думать о нем, — и пальцем показал на бобика — Великий ночью захочет с тобой поговорить. Жди, понял?

— Я все понял, господин.

— Завтра мы тебя заберем к себе: набирайся сил, а там уже все обсудим и о многом поговорим. А сегодня у меня еще дела. Закрывай глаза и ничего не бойся, сильной боли не будет. Хэрн, давай ошейник и придержи Мартину голову…

Да, видно, не привыкли местные к тому, что им может отдавать приказы ребенок. Мартин явно обескуражен всем происходящим, и думаю, бобик этим слегка воспользуется, напоет обо мне каких-нибудь легенд и небылиц. Вот почему-то уверен я в этом, и все.

Лечение прошло в штатном режиме, только в этот раз, как требовал бобик, я пропускал ману алтаря через себя и только потом очищенной или преобразованной энергией напитывал плетение. Больно было ужасно, но бобик мухлевать не давал, весь процесс контролировал от начала и до конца. Вымотался я весь, ни сил, ни маны в закромах, и подзарядиться бобик не разрешил, все одно и то же трындит — еще не время, еще рано. Потом заставил раздеться для лучшего контакта с алтарем, сказал: «Не волнуйся, все будет хорошо», — и эту свою обычную дежурную фразу подытожил: «Начали!»

И я провалился сознанием в прекрасный лес с высокими гигантскими деревьями, окружающими стеной город с роскошным золотым дворцом. Эмоции били как гейзеры, едва не сжигая меня накалом ощущений: счастья, покоя и гармонии. Я растворялся в раскинутом вокруг тумане забвения, который, обволакивая, уносил меня ввысь, и с высоты птичьего полета я созерцал бескрайние просторы величественного леса, залитого ласковыми лучами солнца.

Вдруг я увидел себя в храме среди прекрасных белокурых высоких людей. И в сознании вспыхнуло негодование, что это не жалкие людишки, а прелестные, великие эльфы, знаменитые своей красотой и мудростью. Они повелевали миром, пока эти грязные безмозглые гномы и их приспешники — людишки не стали требовать слишком многое, и тогда и началась война, война на уничтожение. Ненавижу этих грязных животных, уродов, возомнивших себя разумными, скотов…

И далее в том же духе! Подобное нагнетание эмоций нарастало как снежный ком, как лавина. Я разрывался от ненависти ко всему человеческому.

«Я — совершенство, — кричал во мне посторонний голос, — я венец творения, его высший талан…»

И тут я внезапно вспомнил сюжет передачи, что видел по телику в прошлой жизни, про Гитлера. Который тоже с пеной у рта кричал с трибуны о превосходстве великой арийской расы точно так же, как кричит сейчас баритон у меня в голове про эльфов — этих венцов… Следом предстал перед глазами пылающий Рейхстаг в мае сорок пятого, и жалкие толпы пленных немцев, что шли нестройными тысячными колоннами по улицам Москвы.

И напор ненависти, захлестнувшей меня, навеянной чужой волей, сошел на нет. Меня отпустило, чужой голос растаял и исчез — похоже, навсегда, и я вновь ощутил себя качающимся над зеленым морем леса; я вновь наслаждаюсь долгожданным покоем, и меня ласкают теплые прощальные солнечные лучи и чарует чудесный вид заката, что окрасил небосвод в багряный цвет… О боги, как же я счастлив!

ГЛАВА 5

Если это был мой первый сон в этом мире, то он был наполовину прекрасным, наполовину ужасным.