Там, где нас нет
Шрифт:
— Не может достойный сэр Шамир проточить ему утробу?
— Да уж как-нибудь они, видно, отплатят за нас, — решил Жихарь.
Во время подъема он так часто повторял про себя Медленное Слово, что оно, видать, все поистрепалось об острые края памяти и выскользнуло в пустоту.
Да и не успел бы он ничего сказать, потому что каменные лапы метнулись вперед с неожиданной быстротой, схватили друзей и потащили на каменную грудь.
Ребра богатыря трещали, и треск этот далеко разносился в морозном воздухе.
Наконец страшные пальцы разжались, варкалап посадил побратимов на ладонь и стал осторожно
Принц, выбиваясь из сил, колотил пленителя бесполезной дубинкой. Она попросту отскакивала.
— Ы, ы, ы, — сказал варкалап.
Жихарь поглядел вниз. Верный Будимир не улетел далеко, он даже подпустил жару в перья, чтобы друзья видели его в темноте и надеялись.
— Подпеки ты его сзади, что ли! — крикнул ему Жихарь, но у петуха, видно, другое было на уме. — Отпусти нас, дурила каменная! — заорал Жихарь на варкалапа. — На что мы тебе сдались?
Шершавый холодный палец с необычайной нежностью и осторожностью коснулся его щеки.
— Тю-у, тю-у! — сказал варкалап и добавил что-то совсем непонятное. Яр-Тур тихонько вскрикнул.
— Все дело в наших лицах, сэр Джихар! Я разобрал кое-какие слова. Он не сделает нам дурного…
Тут Принц заметил, что сам-то все еще лупит варкалапа дубинкой, и прекратил это дело.
— В каких таких лицах?
— Мы с ног до головы покрыты каменной пылью, — зашептал Принц (боялся, видно, что варкадап тоже его поймет). — Он принимает нас за детенышей, за маленьких варкалапчиков…
— А-а, — сообразил Жихарь, опрокинулся на спину, стал сучить ногами и руками, агукать самым гнусным образом. Великан этому чрезвычайно обрадовался и стал легонько подбрасывать пленников на ладони, баюкать, чтобы не плакали. Да ведь не в колыбельке дело было, чуть кости не переломали. Жихарь прикусил язык. Наконец каменный пестун угомонился и стал просто раскачивать ладонь туда-сюда. И загудел каменную же колыбельную.
— Кажется, он не собирается нас убивать, — определил Принц.
— Зато мороз нас убьет. Но замерзать, говорят, даже приятно и незаметно…
Яр-Тур вскочил, стал прыгать на месте и обнимать себя, чтобы согреться.
Варкалап бережно, но неодолимо положил его пальцем обратно и даже вроде прицыкнул.
— А вот сейчас, — сказал богатырь, — как достанет он каменную титьку да как начнет нас кормить…
— Но, сэр Джихар, — возмутился Принц, — разве варкалап не мужского рода?
— Они двуснастные. Китоврас таких гермафродитами зовет.
Видно, варкалап, и точно, разумел человеческую речь. Полез свободной рукой за пазуху, покопался и добыл из себя нечто вроде каменной груди, только сосок был с человечью голову.
— Благодарим вас, сэр Варкалап, но мы пока не голодны…
— Да ты только вид сделай, — зашипел Жихарь. — А то станет у него молоко в грудях гореть, он и осерчает.
В воздухе разносился резкий незнакомый запах.
— Вы правы, сэр брат. Эта жидкость действительно должна гореть, ведь на ее основе готовится ужасный греческий огонь. У нас ее зовут каменным маслом.
Скоро натекла целая лужица. Жихарь нарочито громко причмокивал, хвалил варкалапово молочко, потом додумался.
— Будимир! — закричал он. — Лети
к нам, может, выручишь! А убежать потом всегда успеешь…Будимир подчинился и вспорхнул наверх. Жихарь ухватил его за ноги и стал трясти из стороны в сторону, а языком изображал, как будто перекатывается сухой горох, — пробовал выдать Красного Петуха за младенческую погремушку.
Варкалап умилился такому сообразительному детенышу.
— Запали каменное масло, — попросил Жихарь. — А то ведь заколеем вконец…
Он поднес, играючи, петуха к лужице. Будимир небрежно чиркнул крылом, и на ладони варкалапа засверкали красные языки.
— Теперь держись, — сказал Жихарь всему отряду. — Неведомо, как это ему поглянется. Может, прихлопнет нас другой ладошкой…
Но варкалап, казалось, ничего не чуял — камень разогрелся, стало повеселее.
Наконец побратимы совсем согрелись. Варкалап сидел не шевелясь, уставился на огонь.
— А теперь, — не разжимая губ, сказал Жихарь, — теперь мы попробуем спуститься вниз и добраться до пещеры. Ему туда не пролезть — я прикинул.
Да и все равно бежать больше некуда.
Будимир понимающе унял все искорки на перьях и занял свое место на шляпе.
Спускались осторожно, благословляя бесшумную обувку. Завороженный пламенем варкалап даже не дрогнул. Достигнув площадки, они не рванули с ходу — все равно ведь успеет перехватить, если захочет, — а пятились не торопясь, достигли входа и продолжали отступать в темноту все так же медленно, пока Жихарь не сказал:
— Ну, теперь ему не дотянуться. Сначала они подумали, что начался горный обвал. Потом сообразили — это ревет пораженный в родительских правах варкалап. А может быть, его припекло как следует или молоко в грудях загорелось, как предсказывал Жихарь, только забушевал гранитный гермафродит, заплакал, забился башкой об скалу.
— Смотри ты, чувствительный какой! Завалит он нас тут, тварюга…
— Это не беда, — заявил Принц. — Здесь такой ужасный сквозняк, что наверняка есть другой выход. Нам остается только бежать вперед, а сэр Будимир со свойственной ему любезностью осветит нам путь.
И недолгим оказался этот путь сквозь каменную толщу, никто по дороге не приставал, не завывал и не пугал, прячась за поворотами. Будимир сиял ровно и надежно. Но на свет выходили все равно с опаской, хотя там ничего страшного не было.
Впереди расстилалась зеленая равнина, кое-где потревоженная невысокими холмами. Солнце светило как надо, никакой туман глазу не препятствовал, высоко над головами трепетал не окаянный Демон, а просто жаворонок.
«Проскочили», — подумал Жихарь, но через плечо все-таки плюнул.
— А где же горы?
Но никаких гор не было. На том месте, где они, как им казалось, вышли из пещеры, стоял Пропп, вроде бы недавно вытесанный со всем возможным тщанием, и так-то ласково улыбался.
— Привал, — объявил Жихарь. — Поклонимся дедушке сказкою. Так и быть, пожертвую самую заветную — берег для большого застолья, для почетного пира, да уж ладно…
На самом же деле новеллу Жихарь же и сочинил.
— Было это давно и неправда. Жил на свете богатырь. На мечах не из первых, на коне других не лучше, силы заурядной. Одно только и отличало его от прочих — лютость и ярость до женского рода.