Там, где наши сердца
Шрифт:
– Вы говорите не по делу. Чушь какую-то говорите, – встряла в спор невысокая сухая женщина, похожая на учительницу. – От этих котят, от конкретно этих, было подтверждение, что они попали… куда вы там говорите? Да, на Кришналоку?
– Если вы спрашиваете о телеграмме, написанной Ганешей и подписанной Кришной, что котята прибыли на Кришнолоку без опоздания и сейчас участвуют в играх Господа в роли его преданных, то у меня такой телеграммы нет. Ведь чудо видит только тот, кто готов его увидеть. Что касается меня, то мне ясно, что эти котята раньше были преданными Господа в человеческом обличье, но из-за какого-то оскорбления
Я ждал дальнейших споров, но их почему-то не было. Мужик ушел, что-то буркнув на прощание, и кришнаиты тоже стали собираться. Догадавшись, что ничего интересного уже не произойдет, я направился в сторону дома, но около своего подъезда остановился.
Домой идти расхотелось. Из окна на первом этаже гремела музыка. Хриплый голос Розенбаума или, может, Шуфутинского затянул: «Гоп-стоп, ты много на себя взяла. Теперь расплачиваться поздно, посмотри на звезды…»
Я поморщился. Блатные песни мне совсем не нравились. А вот Андрею и остальным почему-то наоборот – у них куча таких кассет и дисков. Да и сами всегда их напевают.
А ведь песня эта, в сущности, о чем? О том, как два бандита убивают девушку. Чем же она так нравится? Может быть, я не понимаю этого, потому что неодессит?
Вздохнув, я все же зашел в свой подъезд. А вслед мне неслась уже другая песня: «Даже злые урки ох боялись Мурки…»
Дома я лениво включил телевизор и достал купленные утром чипсы. На экране появилось лицо Сергея Бодрова. Шел «Брат», который я видел уже несколько раз и снова смотреть не хотел.
В дверь позвонили. Взглянув в глазок, я увидел Андрея и впустил его в квартиру.
– Что, тупикуешь? – спросил он, по-хозяйски плюхаясь на мой диван. – Телевизор смотришь? Что идет?
– «Брат».
– Да? – заинтересовался Андрей. – Никогда не видел. Рассказывают, что неплохой фильм. Давно начался?
– Только что, – сказал я. – Данила к брату едет.
И следующие полтора часа мы вместе смотрели «Брата». Мне было интересно смотреть на Андрея – судя по всему, этот фильм произвел на него сильное впечатление. Он даже перестал таскать со стола мои чипсы, а когда Данила Багров сказал одну из своих коронных фраз «Скоро вашей Америке кирдык», от избытка чувств начал хлопать себя по колену.
После окончания Андрей встал и сказал мне:
– Это лучший фильм, который я смотрел за последнее время. Обязательно куплю кассету.
И еще долго восторгался, пока я его не прервал:
– Чего зашел-то?
– Просто так. Видел сегодня Тэлу. Уехала она, к себе, в Киев.
– Она разве из Киева? – удивился я.
– Ну да, – сказал Андрей, почесав подбородок. – Официально она живет в Киеве, но на самом деле бывает там очень редко. То тут поживет, то там. У нее полстраны в знакомых. В Одессе, например, она жила у Бороды, а потом у Змея.
– Наверное, не просто живет? – горько спросил я. – Наверное, еще и спит?
– Ну, – вздохнул Андрей. – Скорее всего. Не делай кислую физиономию. Такой у них образ жизни, легкий. Хиппи, панки, дети улиц – что с них взять?
– А
почему так?Андрей усмехнулся:
– Откуда я знаю? Каждому свое. У них вот такие взгляды на жизнь, деформированные.
– И у тебя тоже, – вырвалось у меня. – Ну в отношении девушек, и не только.
Андрей раздраженно отмахнулся от меня. Некоторое время мы молчали, а затем он задумчиво произнес:
– Возможно, ты и прав, только разве я в этом виноват? Я просто гляжу по сторонам, делаю выводы, и меня все это бесит. Люди вокруг живут так тупо, словно это не люди, а стадо баранов. Меня с детства учили быть хорошим, правильным, честным. Я вырос, как говорится, в интеллигентной семье, отец – доктор наук, мама – учительница. Меня пичкали этим, и я видел весь мир в розовых очках. А потом, после смерти мамы, оказалось, что все совсем не так. Из домашнего мальчика я превратился в того, кем являюсь. Все моральные принципы я растерял и об этом совсем не жалею.
Я промолчал. За все время нашего знакомства Андрей впервые упомянул про свою мать. Мне хотелось расспросить его, узнать, от чего она умерла, но я не решился. По телевизору пошла реклама какого-то спектакля с участием московских актеров.
– Вот, – показал он на экран, – за свою жизнь я ни разу не был в театре. Сейчас это считается немодным и глупым, и молодежь туда вообще не ходит. Ну разве что забредет какой-нибудь затурканный и запуганный по жизни очкарик со своей точно такой же подругой и будут сидеть и восторгаться. А мне, честно говоря, очень хочется пойти в театр.
– Так сходи.
– С кем? В моем кругу общения нет таких людей, кому это интересно. А один я не пойду.
– Сходи с девушкой, – предложил я.
Андрей засмеялся.
– С какой? Кому из них интересен театр? Им интересно, чтобы у тебя деньги были да мозгов поменьше. Им интересно пойти в ночной клуб, на дискотеку, трахнуться с первым встречным, а затем напиться и пролежать в собственной блевотине до утра!
– Что-то ты вообще уже ерунду говоришь, – сказал я. – Хороших девушек очень много.
Но Андрей не хотел слушать моих возражений. Мы затронули тему, на которую он мог говорить до бесконечности.
– Вот ты говоришь, что у меня якобы деформировано сознание, – говоря это, он топал ногой от возбуждения. – Если уж говорить правду, то я с тобой согласен. Мне видится все слишком черно. Сейчас я даже мысленно не могу себе представить, что есть школьницы, не потерявшие девственность в девятом классе, если не раньше. Знаю, вы подсмеиваетесь надо мной, когда я говорю, что хотел бы жить в Советском Союзе, но я сейчас объясню, почему. Мне хочется, чтобы вернули пионерию, комсомол – пусть без идеологии, но надо чем-то занять молодежь, понимаешь?
– Понимаю, – сказал я, решив соглашаться с ним. Когда он начинал так говорить, лучше было соглашаться, хотя Андрей напоминал мне сейчас пенсионеров, разглагольствующих по телевизору об упадке культуры.
– Мы живем в плохое время. Была бы моя воля – позакрывал все дискотеки, а на женщин одел паранджу, как в арабских странах. Деморализация – вот что сейчас происходит.
Тут мое терпение лопнуло. Андрей с умным видом рассуждал о том, о чем сам не имел ни малейшего представления.
– Разве ты сам не такой же, как все? – сердито спросил я. – В ночные клубы не ходишь, девушек не снимаешь, не пьешь, не куришь?