Там, где обрывается жизнь: повести
Шрифт:
Левинсон выключил телевизор.
Зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Грызете локти, Яков Михалыч? Не стоит. Вы и Плотников не попали в списки благодаря моему своевременному вмешательству.
— Это вы, Виктория?
— Глупый вопрос. Не забыли о нашем разговоре в машине?
— Помню, но не придал ему особого значения.
— А зря. Можете попасть под колеса правовой машины, если с моей помощью списки пополнятся.
— Я уже это слышал.
— Полгода вы будете безоговорочно выполнять мои поручения. Деньги ваши мне не нужны, мне нужны ваши связи и возможности. А в Испании мои поручения будет выполнять головорез
Левинсон положил трубку. Веко правого глаза задергалось еще сильнее.
Галя уснула только к утру, всю ночь плакала. Юрий спал в гостиной. Наклюкался и уснул прямо в кресле, забыв выключить телевизор. Впервые Галя заперлась на замок и вздрагивала при каждом шорохе.
Она проснулась около одиннадцати. Встала, накинула халат, отперла дверь и вышла в коридор. Тихо. Женщина направилась в ванную. Вдруг в коридоре появился муж. В руках у него был огромный столовый нож, с которого капала кровь. Галина закричала так, что стены затряслись, и потеряла сознание. Пришла в себя, сидя в кресле. Перед ней стоял Юрий и улыбался.
— Ты чего паникуешь, подруга? Галя вздрогнула.
— Да что с тобой? Ножа в его руках не было.
— Нож, — тихо прошептала она.
— Ах, вот оно что! Очнулся в шесть утра — выспался. Тебя будить не стал, пошел на рынок, купил парную печень, прихватил пива и решил устроить хороший завтрак. Я резал печень, когда ты вышла в коридор. А ты что подумала? Что я отрезал голову нашему коту? Идем завтракать, все готово.
В загородном доме профессора Трубникова тоже не все ладилось.
Максим расхаживал по комнате, профессор сидел в кресле, а его гражданская жена — вдова олигарха Валентина Кайранская, освобожденная когда-то из психушки, тихо вязала спицами у окна.
— Дашке предъявили обвинение в умышленном убийстве, а за день до ее ареста в твоей больнице провели ревизию, — сказал Максим.
— Никаких претензий мне никто не высказал. Проверили наличие медикаментов и ушли.
— Лучше бы высказали. На пузырьках этикетка с номером поставщика, куда она направлена, несложно проверить.
— Ни один я имею допуск к психотропным средствам. Пусть докажут. Меня подозревать не посмеют, я ученый с мировым именем.
— Мы соучастники, говоря юридическим языком. Почему ты не перелил лекарство в обычный флакон без этикетки?
— Если вскрыть, надо использовать в течение суток, не больше. И этикетку не сдерешь. Впаянный пластик. Девчонку посадят?
— Разумеется. Может быть, умышленное убийство ей не пришьют, но убийство по неосторожности — наверняка.
— Одной наследницей меньше, — тихо сказала Валентина. — Ни одна женщина, связавшая свою судьбу с Кай-ранским, не была счастлива. Он сатана, сеявший горе и несчастье вокруг себя.
— Но вам, мамочка, повезло.
— Да. Мне попался ангел на пути в ад и спас от падения в преисподнюю.
— На моем пути ангелов нет, скоро и до меня доберутся. Дашка молчать не будет.
— Ты не о том думаешь, сынок. Даже если нас разоблачат, ничего страшного не произойдет. Препарат, который мы передавали девчонке, не мог вызвать такие последствия. Он был составляющей в сложной смеси компонентов. Достань мне акт вскрытия трупа. Копию.
Я хочу знать, что входило в адскую смесь. Кто-то ее создал. Не Даша, разумеется. Это мог сделать только опытный врач или фармацевт. И, судя по половой активности старика, он принимал его не первый год. Молодая ненасытная девица усугубила ситуацию.— Хочешь сказать, что убийство готовилось давно?
— Конечно.
— Дашку ему подложил в постель я, как и многих других шлюх. Но на нее он запал.
— Ты ему говорил, что приводишь шлюх?
— Нет, конечно. Чистых, свежих девочек. Он даже по началу за ними ухаживал. Верил в их святость.
— Где ты их разыскивал?
— В притоне у одной сутенерши. Она мне обязана кое-чем и выполняла все мои просьбы. На ее совести нераскрытое убийство, у меня есть прямые улики.
— Виолетта Луцкая? — спросил отец.
— А ты откуда знаешь?
— Какое убийство?
— Она привела в притон малолетку, которая оказалась слишком строптивой. Эта стерва свернула пятнадцатилетней девчонке голову. Прямо в номере, когда недовольный клиент ушел с расцарапанным лицом.
— И что?
— В номерах стоят видеокамеры. Все было заснято, и пленка попала в мои руки. Спрятана в надежном месте.
— Как она попала к тебе?
— Я был ее адвокатом. Приехали менты, начали шмон, и оператор, который следил за записью, сунул мне кассету. Я ее убрал в портфель. Меня никто не обыскивал, как нетрудно догадаться.
— Давно это было?
— Четыре года назад.
— В твоем положении надо держать руку на пульсе, — сказал отец, беря газету с комода. — Виолетту прошлой ночью убили.
— Не удивлен. Она слишком много знала. Если ее архив попадет в руки прокурора, поставят на колени всю область. Архив Луцкой — бомба.
— Так кто же, по-твоему, мог создать такой дьявольский состав для покойника?
— Только Виктория Мамонова, личный врач и секретарша Кайранского. Только я не вижу мотива. Вика была ему предана, как собака.
— Он и с ней спал.
— Детям Кайранского повезло. Они родились мальчиками, — сказала Валентина. — Будь они девчонками, он и их бы уложил в свою постель. Сатана! А Вику я знаю. Единственный человек, который интересовался моим здоровьем.
Обеспокоенный доктор Трубников пришел домой раньше обычного. Валентина возилась на кухне.
— Ты так рано? У меня еще ничего не готово.
— Важное дело, Валя. Сегодня в больницу приходила секретарша твоего мужа, требовала допустить к тебе. С трудом удалось убедить ее, чтобы она пришла завтра в часы приема. Подсадную утку я ей показать не могу, она наверняка видела твои фотографии.
— И что нам делать?
— Не дай бог этот мерзавец узнает, что ты на свободе. От него чего угодно можно ожидать. Завтра я отвезу тебя в больницу.
— Мне надо притворяться сумасшедшей?
— Не обязательно. Наоборот. Мы посадим тебя в инвалидное кресло и вывезем в сад. После столь долгого лечения ты превратилась в инвалида. Беспомощная больная женщина, заточенная навечно в стены психушки, не может причинить вреда крупному бизнесмену и бывшему генералу. Веди себя адекватно, но не задавай вопросов. Мир по ту сторону колючей проволоки тебя не интересует. Там настоящий дурдом, а ты живешь в тихой обители, и тебя все устраивает.