Там, где трава зеленее

— Н-нет…

Несколько раз за восемь лет, что я не курю, когда меня совсем срывало, не выдерживали нервы, мне даже снилось ночью, что я курю. Но курить я не начала. Из-за Варьки, из-за моей бесконечной вины перед ней. Она заслуживает не такой жизни, не слез моих, не страданий, которые она делит со мной честно и наивно. Еще не хватало, чтобы от меня при этом ужасно пахло и по нашему маленькому с ней дому перекатывались клубы вонючего дыма.

Я горжусь, что, сколько бы Виноградов ни подбивал меня начать курить — он сам не курит, но любит курящих женщин, вопреки расхожим представлениям о поцелованной пепельнице, — я не начала. Хотя он мне ставил на вид, что раньше, до родов, я нравилась ему больше, — когда от меня пахло пороком — сигаретами, коньяком, иногда и другими мужчинами — так ему казалось… А теперь от меня пахнет куриным супчиком и порошком «Тайд — лимонная свежесть»… Это, конечно, все фантазии, если иметь в виду, что у него практически отсутствует обоняние. Но дело в принципе. Какая женщина больше возбуждает.

— Жаль, правда?

— Что-что?

Анатолий Виноградов рассмеялся. Искренним и очень приятным смехом. Ага. Вот теперь только недоставало поцеловаться еще с ним, почувствовать с радостью и удовольствием его набухшую плоть… Я резко встала.

— Спасибо, Анатолий Михайлович. Я… В общем, у меня просто в жизни все сложилось сейчас так… одно к одному…

— Лена, давайте как-то проще, называйте меня Толей, тем более что вы не хотите ко мне на работу. Что у вас произошло? Раз вы сидите и плачете здесь в одиночку, значит, рассказать вам толком некому. Вот возьмите и поплачьтесь сильному мужчине. — Он улыбнулся. — Сядьте хотя бы. Ну вот… Хотите, я вас одной рукой обниму?

— Нет, спасибо.

— Вы не обиделись, что я вас так?.. — Он развел руки, показывая, как он меня пытался спрятать от навалившихся на меня фантомов моих бед.

Я подняла на него глаза. Ну что мне ему сказать? Что я такая слабая, переломанная, растоптанная-перетоптанная своей любовью, ищу теперь хотя бы временного пристанища? И полчаса назад я пряталась с Женей — от реальности? И что вообще мне холодно и страшно?

— Не знаю.

— Ну еще раз попробуйте.

— Нет, спасибо, — ответила я и попробовала.

Минуты две я посидела в тишине и теплоте, слушая ровное, мощное биение его сердца, потом сказала:

— Когда я Варю, мою дочку, рожала, мне на живот такую штуку ремнем прикрепили… И я ее сердце все роды слушала — оно громко стучало на всю родовую… Все восемь часов. Я кричала, дышала, акушерки меня ругали, говорили, что я ребенка замучила, а я слушала сердце — оно так ровно стучало…

— Это ваша такая глазастенькая бегает, да? Красоточка?

— Да. Варвара… Виноградова.

— Что вы говорите!.. — Анатолий Виноградов, фээсбэшник, проводивший настоящие допросы, искренне удивился такому милому совпадению. — А вы же Воскобойникова…

— Ну да. Мы не женаты с ее отцом. Были.

— А сейчас — поженились?

Зря я беспокоилась. Или надеялась? Не собирался он меня целовать. И плоть его не испытывала ни малейших волнений от моей близости. Я специально посмотрела. А он — заметил мой взгляд. И посмотрел мне прямо в глаза, вопросительно подняв брови.

— Извините, — негромко сказала я, совершенно смутившись.

— Да нет, почему. — Он подпер голову мощным кулаком. — Даже льстит. Так что с вашим статусом? Замужем?

— Нет, мы разошлись, вот как раз я и плачу.

— А! Я-то уж думал!.. — Он шутливо помахал рукой. — Беда какая! Или горе горькое! А тут! Разошлись! Ну ладно, ладно. — Он погладил мое плечо. — Смешную статью вы про Женьку написали, кстати… А вы его вообще-то хорошо знаете, да?

— А вы?

— Я-то… Ох… А он вам не рассказывал? Да лучше некуда…

— Я подумала — вы его… друг…

— Похож? — Он совершенно серьезно смотрел на меня.

«Вот черт! — подумала я. — Какая же я кретинка! Да точно! Ну точно же! Это Женькин друг, который его бросил, — он и есть…»

— Похожи.

— Ой, мать твою… Извините… — Он покачал головой. — Это вы из-за того галстука, что ли?

— А почему, Анат… — Я споткнулась о его взгляд. — Толя, почему? Я вот боюсь совершенно другого. Люди так плохо относятся к меньшинствам… Это глупо, жестоко…

Похоже, разговоры с Ольгой неожиданно утвердили меня в моих смутных ощущениях и совершенно новых для меня мыслях.

— А вы, Лена, к чему плохо относитесь?

— К одиночеству. К предательству. Вот к такому всякому… А когда один человек любит другого — что ж тут плохого?..

— Ясно… Давайте я вам вина принесу? Не ходите туда. Такая…

— Зареванная, да?

— Да есть немножко…

— Вина не надо. Воды лучше. — Я встала. — Вообще-то мне надо пойти проверить, как Варька. Спасибо, Толя.

— Пожалуйста, Лена, — довольно равнодушно, как мне показалось, ответил Анатолий Виноградов.

Я нашла Варьку, обнаружила, что она ничего не ела весь вечер, покормила ее, и мы пошли наверх, укладываться спать. Уехать я никак не могла — вот она, моя безлошадность. Топать до электрички или до шоссе было уже поздно, а для того, чтобы вызвать такси, надо, как минимум, кого-то попросить объяснить водителю, как сюда добраться… Всполошится Женя… Надо, конечно, научиться водить. Очень трудно все время кататься на чужих машинах и оставаться при этой гордой и независимой. А надо ли?.. В пятисотый раз спрашиваю я себя и в своем разорванном сознании полукомсомолки-полухристианки не нахожу ответа.

В нашей комнате уже кто-то постелил чудесное выглаженное белье, чуть откинув одеяло, мне так стелила иногда мама в детстве — отогнутый уголок одеяла как бы приглашает ко сну. Я всегда так стелила Виноградову. И никогда не стелю так Варьке. Спрашивается: кому из них больше нужна моя любовь, нежность и забота? Так почему же я швыряю Варьке неглаженое белье, как попало, едва взбив подушку, а Виноградову отгибаю уголок? Отгибала…

— Мам, что читать будем?

Книгочейка Варя перед сном по установившейся у нас с младенчества традиции книжек сама не читает, а, уложив меня рядом с собой и положив голову мне на плечо, слушает сказки в моем исполнении.

— А мы, кажется, не взяли с собой ни одной книжки…

— А здесь ничего нет?

В комнате были книги на двух полках, но детской не оказалось.

— Мам, тогда сказку…

— Ну конечно.

Я, на всякий случай, тоже разделась — скорей всего, усну вместе с ней.

Сказка у нас была одна, бесконечная — про Гнома и Сонечку. Я ее придумала, когда Варе было года четыре, совершенно случайно, в назидание ей. Про того самого гнома, которого она так просила не забыть у Виноградова на даче…

Первая история про гнома была рассказана капризничавшей Варьке в бане, прямо в парилке и звучала примерно так:

Жила-была девочка Соня. У нее был Гном, который приносил ей подарки. Но она капризничала, доводила маму до ручки, папу до истерики, бабушку до давления, не убиралась в комнате, ломала куклам ручки и ножки, плохо ела, канючила… И вот однажды Соня стала замечать, что у нее пропадают игрушки. То одну куклу не может найти, то другую, то книжку, то краски… И главное, пропадали все самые любимые.