Там, где всегда ветер

С тех пор я стала замечать, что ко мне липнут дети. Заметила именно тогда, когда сама выросла из детства. Я сначала не понимала, почему они ко мне липнут. Ведь я ничего такого с ними не затевала, не развлекала их и никогда не сюсюкала с ними, не старалась угодить и купить их расположение. Не рассказывала им сказки и не играла с ними. А они липли. Потом поняла: наверное, именно поэтому и липли: что не сюсюкала. И не возвышалась над ними. Дети очень ценят, когда ты с ними на равных. Не воспитываешь их, не поучаешь, а просто проживаешь ВМЕСТЕ С НИМИ эту минуту…

Вот как мы с этим чудесным мальчиком в Ялте. Мы почти не разговаривали с ним, но нам было очень хорошо рядом. Совсем не обязательно ведь говорить для того, чтобы понимать друг друга. Слова как раз очень часто мешают, всё портят. Разрушают единство душ и понимание. А вот когда так молча сидишь рядышком и дышишь, как будто одним дыханием, – такая в душе радость… Самое лучшее в мире понимание – это понимание без слов…

Возвращение домой

Скорый поезд «Симферополь-Днепропетровск», общий вагон, забитый молодёжью. Кроме нашей группы, из Ялты возвращается ещё большая группа студентов. Все тут же перезнакомились, смех, разговоры, ехать совсем недолго – одну короткую июльскую ночь, никто не спит, только наши сопроводительные тёти.

Кто-то затеял игру в гляделки: кто кого пересмотрит? Мне было смешно, как быстро все ломаются, начинают ржать. Тогда я тоже решила попробовать, мне казалось, что это совсем нетрудно. Ну, кого тут переглядеть? Это же очень легко: нужно просто смотреть в ПРОСТРАНСТВО и думать о СВОЁМ. Одним словом, нужно медитировать. А не пялиться в глаза другому человеку и уж тем более не кокетничать при этом с ним, как это делала неутомимая Тома. Просто тихо медитировать… В полной отрешённости от этого места и от этой минуты. Глаза при этом сами собой перестают моргать. И так – не моргая – можно просидеть хоть целую ночь…

Но тот, кто оказывается под прицелом твоего невидящего взгляда, очень быстро не выдерживает. Ему кажется, что ты его буквально просверливаешь, продырявливаешь! А ты на самом деле смотришь СКВОЗЬ него. Но именно этот сквозной взгляд пробирает, как мне признавались потом мои подопытные, – до мурашек!… Никто в нашем вагоне не смог переиграть меня в эту игру.

«Девочка, а с тобой всё в порядке? Ты вообще-то моргать умеешь?» «Девочка, ты – уникум! Тебя нужно обследовать в каком-нибудь институте, где изучают таких вот феноменов…»

Надо сказать, что моргнуть потом – после такой долгой фазы неморгания – довольно трудно.

Постепенно все рассосались по разным купе, где-то тихонько пели под гитару – «А я еду за туманом, за туманом…», где-то играли «в дурачка».

Я под гитару не пою и «в дурачка» не играю. Пристраиваюсь у окна и смотрю на мелькающие огни, перелески, чёрные бескрайние поля, полустанки с пирамидальными тополями, чёрными и строгими во тьме. Напротив меня сидит мальчик из группы студентов, то же, как и я, не поющий и не играющий «в дурачка», такой тихий, застенчивый, зовут Витей, тоже любит смотреть в окошко, слово за слово – разговорились. Он спросил, как это мне удалось всех переглядеть, и я ему рассказала про свою методу, он удивился, сказал, что как-нибудь тоже попробует. Спросил, где я живу. Я сказала: в степи. Он удивился: как это в степи? Тогда я рассказала ему про Вольногорск.

Отметила про себя, что когда говоришь совсем-совсем тихо, не напрягаясь ни одним мускулом, к тому же под аккомпанемент, в данном случае – вагонных колёс, то говорить совсем легко и не страшно. Ну, если ещё и собеседник такой тихий, не давящий. Ещё рассказала про бабушку, которая должна меня встречать в Днепропетровске, вся моя группа тут же пересядет в электричку и поедет домой, в Вольногорск, а я пойду с бабушкой на Философскую улицу. Он удивился, что есть такая улица, он не знал, хотя родился в Днепропетровске. Я сказала, что тоже родилась в Днепропетровске. Ровно 13 лет назад. И как здорово отмечать день рождения в поезде – в дороге. Очень символично!

– А у кого день рождения? – не понял он.

– Как у кого? У меня.

Он даже не поверил сначала.

– Правда-правда! 13 июля, 13 лет. Моё любимое число.

– Я думал, тебе больше, – сказал он. – Я думал, не меньше шестнадцати.

– О, как я старо выгляжу! – засмеялась я. Он тоже застенчиво засмеялся.

– Ну, поздравляю! – сказал он.

И вдруг, ни с того-ни с сего, взял мою руку и поцеловал. Это произошло так неожиданно, что я даже не успела отдёрнуть руку, не успела предупредить этого страшного посягательства на свою территорию. Шок… Столбняк. Сижу, скукожившись, уставившись в окно, не могу переварить того, что случилось. А руку, принявшую на себя этот галантный поцелуй, хочется отсечь!

– Ой, прости, я что-то не то сделал? Ну, извини, это… как бы это сказать, издержки воспитания. Женщинам подают пальто и целуют им руку…

– Я – не женщина! – резко сказала я.

– Ну, прости. Просто меня отец так учил… Но, может, он ошибался?

– Видимо, да! Глупо. Пошло.

– Ну, прости, пожалуйста. Действительно, глупо и пошло получилось…

Он ещё что-то говорил извиняющимся голосом, но он для меня больше не существовал.

Я сидела, уткнувшись в тёмное окно, настроение было безнадёжно испорчено.

* * *

…И потом, спустя несколько месяцев, когда Тома сказала, не помню уж по какому поводу: «Ну, когда парень в поезде тебе руку поцеловал…» – я готова была её убить за то, что она мне напомнила об этом. Хотя и понимала, что если бы руку поцеловали Томе, это бы необычайно возвеличило её в собственных глазах. Об этом изумительном событии знал бы весь класс, а может, и вся школа. Это бы стало предметом её счастливых мечтаний-воспоминаний, ещё большего погружения в своё собственное отражение в зеркале, стало бы убедительным доказательством того, что она себе постоянно твердила: «И всё-таки я красивая!»

Но мне это целование жутко не понравилось. Я пыталась разобраться: почему?… И я призналась себе, что не выношу, когда ко мне прикасаются посторонние люди. Даже с такими добрыми намерениями, даже в высшей степени галантно. Видимо, я и руку инструктору в горах не могла протянуть по той же причине…

Вокруг меня как будто очерчен круг, через который нельзя переступать посторонним. Внутри этого круга я чувствую себя защищённой. Я не люблю выходить наружу (хотя иногда всё же приходится) и мало кого пускаю внутрь. Пожалуй, только Аню-маленькую… Только её одну я не боюсь впустить в свой невидимый «дом».

Странно, а когда мальчуган в Ялте гладил мои волосы, моя душа как будто жмурилась на солнышке… Но в том-то и дело, что тот мальчуган не был мне посторонний. Вот как раз он-то и не был мне посторонним…

Покупка велосипеда

В это лето, в честь моего тринадцатилетия, мама решила подарить мне велосипед. Это была моя давнишняя мечта. Когда-то, во младенчестве, он у меня был – трёхколёсный, красненький, у меня остались сладостные воспоминания о том, как я лихо кручу педалями…