Там, на войне

На этом направлении, а оно было главным, танки Фомичева вступили в артиллерийскую дуэль с тремя «тиграми» противника, появившимися на дальних высотках. Четвертый «тигр» притаился вблизи, за каменным зданием железнодорожной станции Гжималув, что была ближе всего к нам, ну, прямо у нас под носом. Он мог доставить очень много неприятностей. Обнаружили его мы. И тут же пришла единственно возможная идея: отвлечь «тигра» на себя. Так, может, и проскочим вперёд… Хотя всё равно маловероятно…

Дошлые физики утверждают, что в центре самого безудержного урагана, смерча, цунами есть точка полного покоя, даже тишины! (Хочешь верь, хочешь не верь). Так вот, в центре самого страшного сражения такая точка тоже есть, только отыскать её не легко и не безопасно. На этот раз она совершенно случайно, сама собой образовалась и обнаружилась без каких бы то ни было усилий с нашей стороны. Не совсем в центре, но и не на краю. Боевые страсти разгорались нешуточные, и тем и другим было не до нас.

Я прилёг посреди голого поля, возле лежали командиры двух оставшихся танков, мы курили. Латыш, фамилию не помню — командир машины с очень хорошей боевой репутацией — и Иванов по кличке «Везучий». Пять других Ивановых в батальоне можно было бы назвать верхом толковости и «национальным достоянием» по сравнению с «Везучим». Ещё здесь возлежали два разведчика моего взвода. Они тоже курили. «Пока будет разворачиваться и разгораться этот бой, можно извлечь кое-какую выгоду: пройти двумя танками вперёд, а Романченко с автоматчиками постарается найти для нас, нащупать какой-нибудь проход. Авось сможем оторваться от передового отряда и назойливого Фомичева…» — это была одна из мыслей, что крутились у меня в голове. Но ближний «тигр» нам явно мешал. Без риска в такой ситуации ничего не сотворишь. Решение было простое и весьма определённое: Иванов отвлекает внимание «тигра» на себя и пытается перевалить через невысокую железнодорожную насыпь, а там метров через 15–20 молодой лесок — в нём легко скрыться, коли удастся проскочить эту насыпь. Если уж совсем начистоту, я его подставлял на все девяносто девять процентов, и, кажется, Везучий это понимал. Он часто моргал и согласно кивал головой. А Латыш тем временем должен был под прикрытием каменного станционного здания подойти почти вплотную к «тигру» и из-за угла, с уже развёрнутой на него башней, садануть из своего орудия по немецкой громадине в упор, бронебойным. Мы — два автоматчика и я — к тому моменту будем рядом, с другой стороны строения, и не дадим экипажу уйти. Так казалось… Предположительно… Но мозги время от времени отделялись и плыли в им одним известном направлении… Как бы парили… Это у меня!.. А потом не спеша возвращались… Так иногда бывает, и это значит, что они не хотят тебя слушаться или ты заболеваешь.

— Только не вздумай переключать скорость, когда будешь на рельсах, не застрянь там ни на полсекунды, — наставлял я Иванова, ведь каждый командир уверен: он-то знает, что, когда и как надо делать и как придется поступать его подчинённому, даже если все его советы годятся только для последующих воспоминаний на похоронах. В бою всё происходит не как задумано, совсем по-другому.

Танки Фомичева елозили по полю: высунется из лощинки один-два выстрела сделает и обратно в низинку, вперёд-назад. Пока командир одного из самых лихих экипажей, а таких всегда мало в любом множестве, не махнул рукой, не выматерился во все адреса, не скомандовал так, что у всех в шлемофонах рвануло: «Вперёд, засранцы! По фашистским блядям! На предельной скорости! По диагонали! Через всё поле — впе-рёд!»

У каждого, кто это видел, перехватило дыхание, и пот по спине. Сейчас все затаившиеся и спрятанные откроют огонь только по нему… Тут уж и второй двинулся след в след первому. Я понял: «Или сейчас, или … опять пропустим момент!». Дал отмашку одному и другому— оба были готовы. Первым двинулся Иванов-Везучий, он уже подкатывал к полотну, когда тронулся Латыш.

Машина Иванова шла нагло, бездумно, даже шалаво (у танков тоже есть походка). А танк Латыша — как-то слишком уж неуверенно, даже обреченно, словно слегка вилял задом… Иванов без труда взгромоздился на насыпь, как пьяный, качнулся на рельсах — дурее не придумаешь! — и заглох. Я понял: эти две-три секунды у него последние, сейчас «тигр» целится и саданёт ему в борт. Ничего от них не останется… и никого… Машина Латыша уже высовывалась из-за угла каменной постройки, как бы на прямой выстрел, но орудие у него не было довёрнуто вправо, всё грозило полным провалом … Так и произошло — они выкатили и стали доворачивать ствол орудия. «Тигр» выстрелил первым, в упор, одним снарядом: разбитый танк, мёртвый экипаж— снаряд «тигра» прошивает средний танк насквозь и вливает в пространство, кроме взрыва, расплавленный металл: там внутри огненный ад, по сравнению с которым преисподняя — это парная баня с вениками… «Валентайн» Латыша пятился задним ходом, наверно, механик-водитель успел включить заднюю скорость, да так и не снял ноги с педали газа…

В полной безнадёжности я глянул на насыпь — танка Иванова там не было. Как испарился. Улетучился… Машина Латыша на самой малой скорости, бесшумно уползала в центр огромного поля, и два мои автоматчика бежали, не пригибаясь, в ту же сторону… Танки Фомичева один за другим по следу, проторенному гусеницами первой машины, рвались вперёд, соблюдая небольшие интервалы. Я находился в некоей прострации и, наверное, не малое время. Только уже не лежал на боку, а сидел, поджав колени… Раздался одинокий хлопок (выстрел 37-миллиметрового орудия — танка Иванова, больше некому). Я метнулся к каменной постройке, ведь договорились… Иванов снова подтвердил свою кличку «Везучий». Всё произошло мало сказать по плану — прямо наоборот: экипаж «тигра» пренебрег шалавым маневром Иванова, немцы наплевали даже на его затык на рельсах. Они всё своё внимание сосредоточили на машине Латыша. Может быть, даже выставили наблюдателя. И ждали. Встретили его выстрелом в упор, с опережением в десятую долю секунды — этого достаточно. А Иванов тем временем очухался, нырнул в перелесок. Сознательно или нет, тут понять трудно, а только его машина из лесочка выкатила прямо в борт «тигру», и он, почти не целясь (сам сказал!), саданул из орудия: «Хотел в башню. Но снаряд попал точно на стык башни и корпуса. Башню заклинило: «Тык-пык! Ни вправо, ни влево. Там переполох. Я вторым снарядом куда попало!.. Фрицевня рванула в эвакуацию: прямо под наш пулемёт — сами лезут… — Иванов недоумевал. — Как это её заклинило? Ведь снарядишко — вот… — он показал, — с гулькин. Если бы не заклинило, нам всем …ец.»

По его рации доложили в батальон результаты боя и просили срочно выслать санитаров и ремонтников. Только санитаров зря — в экипаже Латыша погибли все: командир машины, заряжающий и механик-водитель. Быстро нашли Романченко с автоматчиками: весь передовой отряд Фомичева ушёл вперёд. А у нас захват, исправная машина и полный боекомплект. Башню только отремонтировать, да это плевое дело, работы на полчаса. Ну, и потеря — один «валентайн» с экипажем.

Трофейный «тигр» оказался новенький и целёхонький, башню исправили, и около месяца ходил он в составе танковой роты нашего батальона. Двинулись вперёд, теперь уже на одном танке. Но ведь и передовой отряд не стоял на месте. Оторваться от него нам пока не удавалось… Остановились в следующем селе на самой окраине, а комбриг со своими танкистами уже там.

Соратники

Не успели толком оглядеться, появился посыльный:

— Подполковник Фомичев срочно вызывает командира разведки.

— Послушай, — сразу скукожился Романченко, — может, ты сходишь? Он меня… изгвоздовал… сучий потрох… Это из-за него я потерял те два танка… Так и совал меня вперёд, вперёд. Совал вместо своих!.. Вот такой он бережливый… — и давай дальше материться, невзирая на присутствие посыльного.

Я как мог урезонивал его, потом спросил:

— А как я представлюсь? Он же тебя вызывает?

— Скажи: «Новый командир разведки». А?..

Я пошел. Благо мы торчали на самом конце села, а Фомич (такая у него была кличка) в середине. Улица длинная. Иду. Опять какая-то ломота по всей спине, ноги ватные, во рту шершавая сухость. Скверно, когда идёшь к начальнику, к тому же чужому, на заведомую выволочку, а ведь командир передового отряда — здесь царь и Бог. Надо быть в полной форме, уверенным в каждом слове и торчать, как штырь! Хоть я ему впрямую не подчиняюсь — только взаимодействие и поддержка. Но испортить портрет он может, в смысле репутации. Ну-ну, поживём-увидим. А Романченко, по всей видимости, успел с ним контакты закоптить. И как неисправимый матерщинник, заменяя нецензурную брань, по его понятиям, более приемлемыми словечками, да ещё в переводе с украинского, мог и вовсе довести подполковника до белого каления. Шел я не спеша (куда торопиться?), старался обдумать ситуацию с разных сторон. Посыльный пританцовывал впереди, потому как за задержку нагоняй уже полагался бы ему.

Метров за сто пятьдесят до хаты, где находился комбриг, меня встретил Зорька Нерославский — начальник связи передового батальона. Каким-то путём он узнал, что меня прислали в группу Романченко, что-то сообразил или почувствовал неладное. Он двинулся по селу в надежде отыскать меня. Лучше и надежнее, чем Зорька, друга у меня во всём корпусе не было.

Мы остановились посреди улицы, как будто и не расставались. На его погонах обнаружилась третья звезда, значит, он только-только получил «гвардии старшего лейтенанта» — первый из всей нашей команды курсантов выпуска сорок второго года.

— Поздравляю, — выговорил я не без зависти, а она в этих обстоятельствах неизбежна и не такая уж белая.

Вместо ответа он обратился к посыльному совсем по-свойски:

— Луков, двигай к комбригу и громко доложи, мол, «они бегут, что есть мочи».

— А если спросит?.. — успел прокричать посыльный, убегая, и встал, как вкопанный.

— Скажи: «Я бежал быстрее их всех!» Вали! — посыльный кинулся к центру села.

Нерославский в нескольких фразах обрисовал всю неприглядность обстановки:

— Прорыв прорывом, но повсюду артиллерийские и танковые заслоны. Кочующие. Куда ни глянь, по всем высоткам новенькие «королевские тигры». Это тебе не шуточки, щёлкают наших как орехи, а наши сверхтяжёлые так и не подошли. Продвижение со вчерашних сумерек — ноль. Застопорило.

— А может, вы сладко спите по ночам?

— Не без этого.

— Вот он и успевает. Перегруппировывается. И подсовывает вам одних и тех же «тигров»?

— С командного пункта корпуса и армии — сплошной ор и угрозы. Комбриг разъярён, чихвостит всех подряд. Да и его уже дерут по всем коркам — радиограммы идут через меня, я-то их читаю. Смотри, соберись с духом, играй с ним в поддавки: «Слушаюсь, товарищ подполковник!.. Будет исполнено, товарищ комбриг!» И ещё: делай вид, что запыхался…