Там, на войне

Поднимались по широкой лестнице на второй этаж и проходили длинными коридорами. Там люди двигались стремительно и исчезали в дверях. Гулкий стук шагов, никаких разговоров. Иван опешил и даже перестал приветствовать начальство. Старостин одернул его. Старший лейтенант шел широко и свободно, только раз-другой остановил штабистов, что-то спрашивал и двигался дальше. Лицо у Ивана горело, он понял, что попал в святая святых высшего военного ведомства!

Человек с тремя звездами в петлицах, глядя себе под ноги, прошел по коридору, и за ним еще четверо. Сразу видно: приехал издалека, лицо обветренное, распахнутая шинель забрызгана грязью, фуражку держал в руке и носовым платком вытирал лоб и шею. Прошли, как пронеслись! Только сырым ветром пахнуло.

— Это как… — три звезды? — застыл в приветствии Иван и все-таки спросил у Даниила.

— Три звезды в петлице — генерал-лейтенант, — тихо сообщил ему командир отделения, словно это была тайна.

За все месяцы, что находились в армии, еще ни разу такого армейского чина они не видели. Раньше Даниил видел новых генералов на улице Горького целыми стаями — шли на парад или возвращались с парада, а тут всех куда-то смыло — или уже воевали? А Ивану вообще видеть новых генералов со звездами в петлицах не приходилось. Ведь еще недавно были командиры со шпалами да ромбами.

Старостин разговаривал со своим приятелем:

— Как там Брянский фронт?

Приятель ответил как-то невразумительно.

— Того, что ли? — переспросил Старостин.

— Ну как тебе… В центре — в кольце. С флангов… отходят к Волге. Юго-западнее Калинина и частично к Можайскому рубежу. Но частично.

— Ну, знаешь! — вскинулся Старостин.

Дверь распахнулась, и вышли сразу трое. Бритый наголо коренастый генерал протянул Старостину пакет, а тот первый раз вытянулся по-настоящему и произнес:

— Есть, товарищ член военного совета… — хоть тот ничего не приказал.

— Полковник Полосухин занимает оборону на том участке шоссе, — сказал член военного совета и кивнул на стоящего рядом худощавого полковника. — Передайте Рогожину, что он поступает в распоряжение полковника. Там, на Бородинском, его приказы для вас будут обязательны.

Худощавый полковник стоял по правую руку от члена военного совета. Он глухо сказал Старостину:

— Еще передайте Рогожину, я заверил члена военного совета, что эту высокую честь личный состав дивизии оправдает. Будем сражаться как надо. Как требует обстановка.

Все разошлись в разные стороны и скрылись за тяжелыми дверьми.

Из приоткрытой боковой двери было слышно: «…Расчет сделал Кудрин… Ку-дрин… Нет, вы все-таки запишите… И передайте… В среднем на километр ноль целых шесть десятых орудия. На Можайском — один и пять десятых… На Малоярославском — до двух. Пять-шесть на главных направлениях, а на других…» — дверь захлопнулась.

Иван развел руками:

— Нуль целых хрен десятых — это как понимать?

Даниил разозлился:

— Ты не придуривайся. Это средние цифры!

— Оно конешно, — согласился Татьянников и помрачнел.

Позднее Даниил улучил удобный момент и очень тихо спросил у старшего лейтенанта:

— Похоже, что мы на Бородинском будем?

— Держи язык за зубами, — приказал Старостин.

— Есть! За зубами! — ответил тот и больше ничего не спрашивал.

Так уж было, и слова из песни не выкинешь: чего не знали солдаты, чего не знали их командиры, что было порой засекречено и хранилось за семью печатями, то знали бабы на станциях, те, которые сидели там в обнимку со своими заплечными мешками и ждали каких-то им одним ведомых поездов-эшелонов.

В переполненных и пустых вагонах, на открытой платформе, на попутной машине, миновав заставы особых войск, кого перехитрив, а кого умолив слезно, Мария все-таки добралась…

Честно говоря, если бы не тыловики, не хвосты запасного полка, ни в жизнь не найти бы ей этой лесной стороны с опушкой, где укрылась рота, в которой служил ее Иван.

Так вот, на опушке голого леса, изрытой окопами, появилась она. Хорошо еще, начальства поблизости не было. Оказались на опушке два дружка-балагура, Овсянников и Сережа Мизенков. Они узнали ее еще издали.

— Невезение, — прямо сообщил ей Сережа, — нет его тут.

— А где же? — насторожилась Мария.

— С командиром отделения рванули в столицу по неотложным делам.

— Это каким же таким? — еще не теряя надежды спросила она.

— Какая нужда у солдата? — стал разъяснять Овсянников. — Первая — защита отечества, вторая — девочки. А командир отделения москвич, у него их там табун.

Мария не приняла его шутку, видно, особой тяжестью дался ей этот переход до Подмосковья: лицо осунулось, кожа потемнела, огрубела, а в глазах появилась какая-то отрешенность. Овсянников понял, что ей сейчас не до шуток.

— Ты говоришь, с Даниилом поехал? С Лозовым? — еще раз спросила она.

— С ним.

— Может, у него и табун, да он как-никак командир, не станет Ваньку таскать за собой, — дышала она тяжело.

— А куда же он его денет? — все-таки вставил Ми-зенков.

— Вот обломить бы дрын да отходить бы как следоваит! — с яростью проговорила Мария, и стало ясно, коль придется, она и такое может, только неясно было, кого — Мизенкова, Ивана, Лозового или еще кого-нибудь.

На грунтовой раскисшей дороге за ее спиной остановилась машина-пикап. Из кабины вышел командир с красной повязкой на рукаве шинели. Он что-то сказал двум вооруженным бойцам, сидящим в кузове. Те соскочили на землю и направились прямо к ним.

— Комендантская служба, — представился старший сержант.

— Здравствуйте, служба, — сухо ответила Мария, а солдаты взяли под козырек.

— Она жена… — хотел пояснить Мизенков.

— В расположение части — кру-гом! Шагом марш! — грозно скомандовал сержант.

Так скомандовал, что Сергей и Овсянников развернулись, аж каблуки врезались в землю, и пошли строевым шагом. Старший сержант поправил ремень автомата и мрачно произнес:

— А вас, гражданка, командир патруля вызывает.

… Когда Мизенков и Овсянников обернулись, то увидели — «эмка»-пикап удаляется по дороге в сторону станции, а в кузове сидит Мария, рядом сержант с автоматом, напротив солдат с винтовкой, и везут ее, словно преступную личность, проникшую в гущу изготовленных для сражения воинских частей.

Полуторка была загружена. День подходил к концу.

— Ты где живешь? — спросил Старостин.

— Да рядом. Мы два раза мимо моего дома проезжали, — ответил Даниил.

— А почему не просишься?