Там помнят о нас

— Эх, ребятки, — заговорил мечтательно Правдин, — какая у нас жизнь до войны была! Бывало, получишь стипендию и массовым кроссом мчишься в столовую. А там? "Флотский борщ есть?" — "Есть". — "По две порции на брата!" — "Гуляш имеется?" — "Пожалуйста". — "Нет, это блюдо оставим до более обеспеченного времени". — "Компот?" — "И компот есть". — "По три стакана на брюхо!"

Галушкин засмеялся.

— Ты чего, Лаврентьич? — повернулся к нему Правдин.

— А помнишь, как с сельхозвыставки ехали?

Правдин задумался на секунду:

— Когда гуляли на Пашкин день рождения?

Но им не удалось поговорить о том, как в день своего рождения Пашка несколько часов оставался заложником в такси, пока ребята не раздобыли денег и не выкупили его из плена. Захлопали выстрелы.

— В ружье! — скомандовал Галушкин.

Стрельба с каждой минутой становилась все интенсивнее. Скоро стали слышны голоса людей, ржание коней.

Ребята прислушались…

— Сдается, Лаврентьич, что это партизаны! Прислушайтесь — ка… Видно, фрицы поприжали их, слышите? — сказал чуткий на ухо Щербаков.

— Надо помочь! — сказал Маркин.

— А здесь кто останется?.. — спросил Галушкин. — Хотя сделаем так: Андреев и Головенков остаются с Николаем. Остальные за мной!

Ребята двинулись на звуки стрельбы.

Лес кончился. В пойме извилистой речки виднелись нагруженные телеги, к которым были привязаны коровы. Около телег растерянно суетились люди. А из ложбинки, заросшей густыми кустами, фашисты вели сильный огонь из пулемета и автоматов. С берега реки, из-за кручи им отвечала охрана партизанского обоза.

— Разберись тут, где свои, где чужие… — бурчал Правдин, выглядывая из-за елки.

— В ложбинке полицаи и немцы! — сказал Галушкин, опуская бинокль. Вон их серо-зеленые шкуры виднеются… А тут явно партизанский обоз.

— Приготовиться! Маркину и Щербакову подавить пулемет! Я веду огонь по правому, Правдин — по левому флангу! Огонь! — приказал Галушкин.

Неожиданное вмешательство ошеломило сражавшихся. Огонь прекратился с обеих сторон. Но через минуту бой возобновился. Засевшие у речки, видя неожиданную подмогу, воспрянули духом. А немцы и полицаи, попав под перекрестный огонь, растерянно отстреливались.

Замолк вражеский пулемет. Все реже били автоматы. Фашисты уползали по ложбине. Из леса появились десятка два конников. С гиканьем и свистом всадники понеслись на отходивших серо-зеленых. Всмотревшись, Галушкин удовлетворенно сказал:

— Лесная кавалерия в атаку пошла!

— Ну, ребята, теперь, кажется, все ясно, — сказал Галушкин и вышел на поляну. К Галушкину подскакал молодой усатый мужик. Кепка была лихо сдвинута на затылок, черные глаза горели, в правой руке его поблескивала шашка.

— Смотри-ка, прямо Чапай! — от восхищения ахнул Правдин.

— Кто такие?! — строго крикнул тот.

Горяча коня, всадник сурово глядел на галушкинцев, так и норовя потеснить их.

— Ты что, Черняк?! Не видал разве, леший, как они в тыл фрицам ударили?

— Извиняйте, браты, погорячился малость. Спасибо вам за подмогу! вмиг остыл кавалерист. Он ловко кинул шашку в ножны и соскочил с коня.

К ним подходили люди, подъезжали скрипучие возы, на которых среди мешков и оружия был домашний скарб, дети, раненые, женщины…

— Прижали нас, проклятые германцы, ни туды ни сюды, хоть кротами в землю лезь! — говорил пожилой партизан.

— Верно! Думали, совсем пропали, а тут вы! Ух и помогли ж, хлопцы, право слово. Спасибо! — причитал другой мужик.

— И откедова вы такие геройские взялись? — спросил старик с окладистой бородой, в рваном брезентовом дождевике.

Черноусый всадник оказался командиром небольшого партизанского отряда. Он рассказал, что они переселяли свои семьи в лес, так как немцы собирались угнать в Германию молодежь, а стариков, детей и женщин уничтожить.

Уложив Николая на телегу, группа Галушкина двинулась в лагерь партизан.

День погостили ребята в местном отряде, за это время они о многом переговорили с партизанами. Некоторые сведения о противнике в прифронтовом районе Галушкин записал.

Партизаны дали галушкинцам продуктов и проводника. Он взялся провести группу в район Щучьего озера, где можно перейти через линию фронта.

К своим!

— Знаете, ребята, если мы будем так шагать и дальше, то через пару ночей разорвем финишную ленточку! — сказал Галушкин.

Он сидел под деревом и внимательно рассматривал куски своей карты. Омсбоновцы окружили командира.

— Вот здорово!

— Слышишь, Коля, скоро дома будем! — радостно сказал Андреев.

Николай слабо улыбнулся. Лицо его за этот рейс исхудало, потемнело, заострилось. Ребята с тревогой поглядывали на него — казалось, жизнь покидала парня. Скорее надо его доставить к врачам, в госпиталь!

Определили место стоянки. Галушкин, Маркин, Андреев, Щербаков и проводник пошли на разведку.

Они вышли на широкую просеку. На пригорке среди раскинувшихся полей виднелись избы. Галушкин поднял бинокль. По дороге двигалась колонна. Голова ее уже приближалась к лесу.

— Кто это? Солдаты? — спросил Андреев, снимая с плеча автомат.

— Нет, ребятки, по-моему, это не войско, — сказал проводник. — Не любят германцы по нашей земле пешими ходить. Они больше на грузовиках да на мотоциклетках. Это пленные…

Чем ближе подходила колонна к лесу, тем отчетливее были видны изможденные грязные лица, рваное обмундирование.

Покачиваясь из стороны в сторону, пленные, точно призраки, проплывали перед партизанами, притаившимися в кустах.

Сильный конвой гитлеровцев сопровождал эту колонну полуживых людей. Овчарки рвались с поводков, хватая зубами тех, кто отклонялся с дороги.

— Лаврентьич, ведь это наши, советские! — горячо прошептал Галушкину Андреев.

— Вижу!

— Может быть, попытаемся!

— О чем ты?

— Нападем?

— Не говори глупостей!

Галушкин оборвал товарища, хотя с тех пор, как увидел военнопленных, эта же мысль неотступно преследовала и его. Но в ста метрах от дороги лежал раненый Николай. Если им удастся убить десяток фашистов, то остальные не оставят омсбоновцев в покое. Овчарки быстро возьмут след. А документы? Разве можно рисковать?