Там за облаками

– А если не соглашусь?

– Значит, соврёшь. Я-то знаю, что ты нарочно с ним встречаешься. Назло мне.

– Больно надо. Ты не много о себе воображаешь?

– Меньше, чем стоило бы. Я, Мань, лучше Петьки в тысячу раз. Но тебе не обломится. Всё достанется другой Маше.

– И ты пришёл мне это сообщить? Зря старался. Кстати, для чего?

– Нет, я так заглянул, от скуки, - Стас притворился, будто не услышал последний вопрос.
– Ты мне как человек интересна.

– Спасибо на добром слове. Оно, как англичане считают, и кошке приятно.

– Да не за что. Лучше послушай добрый совет, порви с Петькой, пока не поздно. Ни себе, ни ему жизнь не калечь.

– Ему?

– Разумеется, - Стас сделался серьёзным.
– Он ведь по Ножкиной второй год сохнет. Из нас двоих она меня выбрала.

– Только не говори, - Маша передразнила Стаса, - что Петро тебе всегда подражал и всегда завидовал.

– Что, он тебе поплакаться успел, как я у него с пелёнок в фарватере тащусь?
– Стас развеселился.

Надо посмотреть в словаре значение слова "фарватер", - решила она и улыбнулась Стасу.

– Похоже, вы друг друга стоите.

– Нет, я лучше.

– Это почему?

– Высокий, красивый...

– Да?
– весьма натурально поразилась Маша.

– Хорошо, симпатичный. Обаятельный, - продолжил перечислять Закревский, смешинки прыгали в серых глазах.
– Чертовски умный...

– Скромненько, - резюмировала Маша.

– Вот именно! Скромненько, но со вкусом. И, кроме того, я счастливчик. Мне всегда всё в жизни удаваться будет, - он верно оценил высоко поднятые брови девушки.
– Видишь ли, Маня, меня при рождении бог в макушку поцеловал, а судьба благословила. Я в "рубашке" родился и под двумя семёрками. "Рубашка" у матери в шкафу хранится, не вру. Она и мои семёрки меня всегда и везде вывезут.

Маша ничего не поняла из его похвальбы. Ну, про родившихся в "рубашке" она слышала. Дескать, такие особо удачливыми в жизни бывают, потому и пословица возникла. Самой сталкиваться с настоящими "рубашечниками", не просто с удачливыми, ей пока не доводилось. Врёт, наверное. А семёрки... Непонятно.

– Что значит "под двумя семёрками"?

– Это значит, что я родился седьмого числа седьмого месяца, в июле то есть.

– И ты веришь в мистическое значение семёрок?
– разочарованно протянула Маша.
– Веришь, что они в жизни помогут? Не труд, не талант, семёрки?

– Помогали, помогают и помогать будут. Разве ты не заметила, что у меня всегда всё получается? А как меня любят женщины!

– Кто?
– опешила Маша. Уж не ослышалась ли она?

– Женщины, Маня, женщины. И самые маленькие, в пелёнках, и постарше, и даже старушки.

Маша благоразумно промолчала, не решившись напомнить ему недавнее крушение спортивной карьеры. Не всё у него получалось. И семёрки не помогли. Вот не полюбила же его тренер Тарасова, восходящая звезда советской спортивной педагогики.

– Может, не столько они тебя любят, сколько ты их?

– Я, Мань, полюблю одну единственную и на всю жизнь. Мне так нагадали. Просто я женщин понимаю лучше, чем другие мужики. Всегда знаю, что им нужно, чего они в данную минуту хотят.

– Хвалила себя калина...

– Я не хвастаюсь. Сама позже узнаешь.

– Вряд ли, Петро не захочет, чтобы мы общались.

– Ой, не смеши мои подмётки. Не пойдёшь ты замуж за Петьку. И он на тебе не женится. Уж поверь мне.

– Почему я должна тебе верить?

– Я судьбу провижу!
– театрально провозгласил Стас и воздел к потолку руки. Оба расхохотались, как могут люди хохотать только в юности, дивной весной, в состоянии невозможной влюблённости в саму жизнь, а не только в отдельных её представителей.

Впоследствии Маше часто вспоминались некоторые реплики из того разговора. И везучесть Стаса, и бешеная любовь к нему женщин, и его умение порой верно предсказать какое-либо событие, точно смоделировать ситуацию, проникнуть в психологические хитросплетения души другого человека. Умел ведь не только в чужих мыслях рыться, но и душу от корки до корки прочитать. Опаснейший человек из него формировался на обломках его рухнувших идеалов.

Татьяна каким-то бесом узнала о его визите в библиотеку. Позвонила вечером Маше домой.

– Что, говорят, Длинный к нам вернулся?
– с некоторых пор она именовала Стаса Длинным. Иногда прозвище звучало ласково, иногда враждебно, а случалось - и насмешливо.

Стас действительно вернулся в компанию. Одно время умудрялся не пропускать чуть не ежедневные дружеские сборища, распределяя свой досуг таким образом, что хватало возможностей встречаться и с Машей Ножкиной. Он с ней вдруг заскучал. И это все непонятным образом поняли. Тем не менее, по начавшей складываться у него привычке, придя однажды в библиотеку один и в неурочный час, поболтав о ничего незначащих вещах, Стас грустно признался:

– Мань, представь себе, я влюбился. Я так идиотски влюбился... Ни о чём и ни о ком не могу думать, только о ней.

– Разве это плохо?
– сразу попадая ему в тон, слегка улыбнулась Маша.

– Плохо, - заключил он.
– Я стал зависим и уязвим. Кроме того, она ко мне равнодушна.

Ножкина к нему равнодушна? Новость звучала подозрительно. У Маши с Таней складывалось иное впечатление. Впрочем, далеко не всегда со стороны виднее. Не все девушки обязаны воспринимать Закревского принцем на белом коне. Вдруг Ножкина и впрямь лишь терпит его? Бедный.

– Скорее всего, ты ошибаешься, Стас, и она попросту дразнит тебя.

– Думаешь?

– Тебя же все женщины любят.

– Не все, как видишь.

– Ты поссорился с Ножкиной? Она опять тебя прогнала?

– Кто? Машенька? Да она лучшая девушка в мире. Ей и не взбрендит меня прогнать. А правда, она очень красивая, а, Мань? И женственная.

– На вкус, на цвет, - пожала плечами Маша, переставая понимать Стаса. Кроме того, его признание причиняло ей острую боль, которую она едва терпела и скрывала. Пыталась направить свои мысли в безопасное русло, не дай бог, Закревский в очередной раз прочтёт их.