Там, за зорями

Злата надела тонкую, почти прозрачную белую маечку с легким замысловатым узором, похожим на иней на стекле, а к ней черную длинную юбку с оборками.

Злата Полянская знала: Дорош придет. Интуиция, которая вообще-то редко подводила, просто «вопила» об этом! Он не был рядом сейчас, их разделяли сотни метров, но это не имело значения!

Все чувства, как оголенные провода, были обострены до предела. И что там сотни метров, если сам воздух во всем пространстве просто искрился и звенел от накала страстей.

Сегодня, именно сегодня все повторится снова! И та ночь, и то безумие, только сегодня все будет по другому — нежнее, дольше. И Дорош больше не уйдет. Она не позволит ему уйти! Почему, ну почему он не поторопится? Злате так хотелось оказаться в его объятиях, позабыть обо всем! Она хотела его. Никогда раньше она не желала так сильно близости с мужчиной и даже не думала, что способна на это.

Она металась по дому, кусала губы, а воображение рисовало картины одну красочней другой…

«Интересно, где все произойдет?» Полянская сменила посыльное белье на кровати и с сомнением покачала головой: кровать была всего лишь полуторной.

«А что, если включить музыку?» Она открыла ноутбук и собрала в отдельную папку медленные композиции, которые могли бы звучать, не переставая. Жаль, не было свечей, а то она могла бы расставить их по всей комнате и зажечь. Получилась бы романтическая атмосфера, а легкий ветерок, проникая в распахнутые окна, заставлял бы пламя трепетать. Ах, нет! Глупость несусветная! Они увлекутся друг другом и еще дом сожгут!

На ужин Злата вообще махнула рукой. Вряд ли в таком состоянии она способна приготовить что-нибудь съедобное. К тому же ей совершенно не хотелось, чтобы Дорош знал, как она ждала его и готовилась. И вообще, что-то он не особенно торопится…

Разбив чашку на кухне, Злата решила, что с нее довольно и лучше покинуть дом, пока она но натворила тут дел. Прихватив очки от солнца, она вышла во двор и в калитке столкнулась с бабой Маней, ближайшей подругой покойной бабушки.

— 3латуля, як добра, што ты дома! — немного запыхавшись выдала та с ходу и опустилась на низкую лавочку у колодца.

Злате пришлось присесть рядом, правда, она не была уверена, что сейчас в состоянии кого-то слушать и что-то обсуждать.

— Что-то случилось, баба Маня? — спросила девушка, сжав ладони в замок на коленях и устремляя немигающий взгляд к горизонту.

— Ой, мая ты умучачка, здарылася! Да яшчэ што! Учора, када пожар быу, мой Босiк з цэпу сарвауся i па агародам рвануу к Цiмафееуне? То, што агарод тpoxi патаптау, дарма, не конь. У яе адзежа сушылася на вяроуцы. Каб ты бачыла, Златуля, што з яе стлалася. Начнушку i дзедавы штаны на мелкiя кускi парвау, а куртку не пасiлеу, так на агародзе у мяне зарыу. Пра куртку я маучу, дзе я яе вазьму, а штаны з начнушкай трэба адкупiць!

Девушка прыснула и тут же прикусила губу, хоть и рвался из труди истерический смех. Но она не могла позволить себе рассмеяться. Бабе Мане все произошедшее не казалось смешным. И обижать старушку не хотелось, к тому же она боялась, как бы смех ее не закончился слезами.

— Может, мне порыться в старых бабушкиных вещах и поискать штаны? Кажется, бабушка ничего не выкидывала, а дед наш был таким же, как и Лешкин дед, ему должны подойти, ну постирать, конечно, надо да наутюжить…

— Пашукай, Златуля пашукай! У дзеда iхняга штаны не новыя былi, а у агародзе капацца добра будзе! А ты мо у горад, паедзеш калi?

— Ну, наверное, поеду. Вам что-то нужно?

— Ну дак. мо б, начнушку купiла?

— Хорошо, баб Маня как поеду, я вам скажу и куплю, конечно, ночную рубашку!

— Во добра! А то i людзям у вочы стыдна глядзець! Хоць i дружым, але ж. А ты, мо, Златуль, куды сабралася, а я цябе задержываю? — спросила ее старушка, внимательнее присмотревшись к ней и наверняка обратив внимание на ее нарядный вид.

— Не-а, никуда! Так, просто захотелось принарядиться, ну и вышла на улицу, а тут вы!

— К тым п’янщам не хадзiла? — немного помолчав, спросила баба Маня.

— Нет.

— Нiна мне тэлефанавала, казала, з рання ужо п'юць! Гора малiваюць. Маськам цяпер жыць няма дзе! К Максiмауне на пастой папрасiлiся, ну, цяпер там весела будзе кожны дзень! Як тое беднае дзiця там… — покачала головой баба Маня.

— Надо что-то предпринять… — рассеянно проговорила девушка, ну просто затем, чтобы что-то сказать, и потерла пальцами лоб, который, казалось, пылал.

— Ды што тут зробiш, Златуль? Забяруць дзiця. Не можно ж так. Упрыюце яму лепш будзе, чым тут. I накормлена будзе, i адзета, i намыта А там, можа, хто возьме да сябе…

Девушка ничего не сказала в ответ. Баба Маня еще немного посидела, что-то говоря, но Полянская ее почти не слушала, не понимала. только что-то невнятно мычала в ответ. Пожилая женщина поднялась, кряхтя, и прижала руку к боку, который у нее болел.

— Ну, пайду я тады, Златуль! Дзякуй табе! — сказала старушка и пошла к дороге.

Злата оторвала взгляд от огненного шара предзакатного солнца который медленно опускался к горизонту, и посмотрела ей вслед.

— Баба Маня, а вы не знаете, Дорош уехал? — спросила она

— Хто? — старушка обернулась.

— Ну, дачник, который на большой машине ездит!

— А-а! Не, не пaexay! Я к табе iшла, бачыла, машына стаяла ля дарогi.

Злата лишь кивнула в ответ. Баба Маня отвернулась и потихоньку пошла домой, а Полянская так и осталась сидеть на лавочке, до боли сжимая пальцы.

Закат догорал на горизонте, заливая все вокруг золотисто-багряным светом, ласковый ветерок лениво играл листвой и волосами Златы. Лихорадочное возбуждение, владевшее ею весь день, понемногу стало отступать, а на смену ему подкрадывалось отчаяние. Она сидела, словно окаменев, устремив невидящий взгляд в пространство. Хотелось плакать Злата отчаянно боролась со слезами, понимая, что. если только начнет, остановиться уже не сможет. К тому же она знала слезами горю не поможешь. От них станет еще тяжелее. Слезы истощают душу, лишают воли и сил. Она плакала тогда, когда Женька… Но ничего не изменилось. Потом перестала плакать и приняла решение.

Правда, все, что случилось тогда, казалось таким далеким таким незначительным и пустячным. как детская забава. А происходящее сейчас казалось вселенской катастрофой, ведь рушились мечты… «Господи! Только бы он пришел! Мне ничего больше не надо! Только чтобы он пришел!» — думала она снова и снова, а сердце болезненно сжималось.

Вот уже на землю и сумерки опустились теплые, душистые, влажные, а Злата так и сидела на лавочке, не замечая их. Да и какая разница, вечер уже или ночь? Какое вообще все это имеет значение теперь, когда она осознала вдруг, как неосторожно и безоглядно влюбилась.