Тамбовский волк и красные дворяне

Следует заметить, что само понятие «кулак» (как и тождественное ему понятие «мироед»), заимствованное из крестьянского языка, восходит еще к XIX веку. Первоначально крестьяне обозначали этим словом не просто разбогатевшего мужика (таких было немало еще в дореформенной России, в уж тем более после отмены крепостного права в 1861 г.!), а богатого крестьянина, который путем предоставления ссуд (первоначально даже не в денежной, а в натуральной форме — например, хлебом до нового урожая, и т. п.) со временем установил в деревне своего рода натуральную ростовщическую кабалу и потому держит всех своих односельчан как бы у себя «в кулаке». Уже из одного этого обстоятельства со всей очевидностью следовало, что «кулаков» (как бы ни расценивать это явление) в деревне было крайне мало, да и никак не могло быть много.

Так что утверждать о хлебородном регионе, что среди проживающих в нем крестьян «преобладают кулаки», было все равно, что утверждать о крупном городе, что большинство его населения составляют ростовщики. Если для товарища Шлихтера подобное утверждение могло казаться истинным, то это только свидетельствует об уровне его мышления…В итоге словечко «кулак», уже обкатанное либеральными публицистами XIX века как сугубо отрицательное, оказалось в качестве негативного ярлыка приклеено большевиками к большей части российского крестьянства.

А в дальнейшем, в советском «раю», как известно, «кулаками» клеймили не только зажиточных крестьян, «крепких сельских хозяев», на которых делал основную ставку премьер-реформатор П.А. Столыпин, а кого ни попадя (для врагов большевизма из среды однозначно небогатых и даже безлошадных крестьян, которые ну никак не подходили под стереотип «кулака-мироеда», коммунистические «акулы пера» со временем изобрели особый термин «подкулачник», или «кулацкий подголосок»). Но все эти пышные всходы советского словоблудия проросли из крохотного зернышка, содержавшегося в докладах, подобных шлихтеровскому…

Впрочем, главное даже не в этом. Товарищ Шлихтер в своем докладе ровным счетом ничего не говорит о казенных советских хозяйствах. Ибо большевицким лидерам налаживание казенного (по идее, их же собственного, советского и социалистического!) хозяйства оказалось, на поверку, абсолютно не нужным и даже не интересным. Они уже успели возомнить себя новыми барами, «красным дворянством», хозяевами жизни до скончания века. Тов. Гольдин призывал бойцов продовольственных отрядов не жалеть даже родную мать, выколачивая хлеб из «контрреволюционных» мужиков. Давайте же зададимся вопросом — из кого же состояло продотрядовское красное воинство, не возмутившееся в ответ на подобные призывы? Правильно — из «отбросов общества, хулиганов, алкоголиков и конокрадов» (см. выше).

В год от Рождества Христова 1920 лето выдалось на редкость засушливым и жарким. Урожай в 12 пудов оказался просто ничтожным. Крестьянину и без «продразверстки» трудно было бы прожить на него, да еще с семьей. Ничтоже сумняшеся, товарищ Гольдин с присными назначили на этот год разверстку …в 11 с половиной пудов! Как говорится, хоть стой — хоть падай! А если мужик не сдаст «своей родной» власти все, что «положено» — значит, он — враг мировой революции и пособник международной буржуазии (с которой сами-то большевики, между прочим, прекрасно договаривались о хлебных концессиях, безмерно обогащавших западных «хлебных королей» — вроде пресловутого Дрейфуса!). Выколачивание зерна из русских мужиков шло под угрозой расстрела на месте. Как это там было у Блока в «Двенадцати»?

Товарищ, винтовку держи, не трусь!Пальнем-ка пулей в святую Русь!В кондовую, в избяную, в толстозадую!

Не давали кому-то покоя Святая Русь и крестьянские избы! В общем, тамбовским крестьянам оставался один выбор — умереть или от голода, или от пуль продотрядовцев. Но в последнем случае оставалась еще возможность погибнуть в бою — так сказать, умереть стоя, а не на коленях…

В отличие от другого «крестьянского вождя» времен гражданской войны — «батьки» Нестора Махно — Александр Степанович Антонов был не анархо-коммунистом, а убежденным, с большим стажем (с 1905 г.) членом партии социалистов-революционеров (эсеров, как их сокращенно называли), считавших себя, прежде всего, выразителями интересов крестьянства (составлявшего в то время подавляющее большинство населения России) и потому руководствовавшихся в своей борьбе лозунгом «Земля и Воля» и девизом «В борьбе обретешь ты право свое!». За участие в революционной деятельности Антонов был сослан при Царе в Сибирь на каторгу. Большевики позднее обвиняли его в том, что он был арестован и сослан за «уголовные преступления». Но это верно только отчасти.

Антонов был осужден за участие в «эксах» — то есть грабежах, средства от которых шли в партийную кассу эсеров на осуществление «революционной работы» («общего дела», по старинному выражению, идущему еще от первых русских «бесов» — «нигилистов», нечаевцев, народников и народовольцев). Однако ведь и сами-то большевики не гнушались заниматься тем же самым, по принципу «деньги не пахнут», еще до 1917 г. Именно большевики вступали в фиктивные (а то и освященные Церковью) браки с богатыми наследницами-сиротами, чтобы присвоить их приданое и состояние, регулярно «доили» фрондирующих фабрикантов (вроде Николая Шмита или Саввушки Морозова) и «властителей умов» (вроде Максима Горького), грабили не только частных лиц, но и банки — так, известный большевицкий боевик Тер-Петросян («Камо») ограбил Тифлисский, а не кто иной, как будущий «гений всех времен и народов» генералиссимус товарищ Сталин (тогда еще просто Иосиф Джугашвили) — Кутаисский банк. А захватив власть в октябре семнадцатого, большевики «развернулись» по-настоящему и «экспроприировали» (а попросту — ограбили!) всю Россию. Так что кому-кому, но не им пристало обвинять эсера Антонова в «уголовщине»!

После февральского переворота 1917 г. Антонов вновь появился в своей родной Тамбовской губернии и был назначен начальником кирсановской уездной милиции. Его главными сподвижниками были Баженов, Зоев, Лощинин и Махневич, также члены партии эсеров с большим стажем. Одновременно на Тамбовщине был создан Союз Трудового Крестьянства. Поначалу Антонов, как революционер, не имел ничего против идеи «власти Советов» как таковой (хотя и отвергал манипулирование лозунгом «советской власти» как ширмы для прикрытия безраздельного господства большевиков над Россией, что, в тогдашних условиях, означало в первую очередь их господство над русским крестьянством). В зародыше первые отряды антоновской «милиции» были организованы еще в 1918 г. Антонов не раз призывал засевшую в Москве «Советскую власть» (Ленина и иже с ним) к совместной работе и заявлял о своей готовности «подать ей руку».

Антонов неоднократно помогал большевицким совдепам (например, разоружал эшелоны Чехословацкого корпуса в 1918 г.). Но, будучи радетелем прав «трудового крестьянства» Тамбовщины, он не мог смириться с политикой большевиков, расправившихся летом 1918 г. со своими бывшими союзниками — левыми эсерами, после того, как те, по их мнению, «сделали свое дело», нейтрализовав, в отношении большевиков, крестьян, в по преимуществу симпатизировавших эсерам (обещавшим им землю и волю), а не большевикам, с самого начала стремившимся не раздать крестьянам, а национализировать (превратить в государственную собственность) всю — то есть не только бывшую помещичью, но и крестьянскую землю! — и обрекших русское крестьянства на голод и вымирание ради какой-то «земшарной республики Советов».

Поэтому невозможно представить себе, чтобы Антонов, подобно Махно, заключил с большевиками военный союз и согласился принять от них орден боевого Красного Знамени. Несмотря на обычное (подмеченное, в частности, кровавым большевицким карателем, а по совместительству — детским писателем Аркадием Гайдаром, очень любившим, по свидетельству современников, сдирать с врагов мировой революции и трудового народа заживо ШКУРКУ!) пристрастие тогдашних эсеров к красным рубахам (как у тогдашних русских анархистов — к черным), сам Антонов даже и к красным знаменам, нашивкам и бантам относился крайне сдержанно (хотя их нередко использовали не только большинство антоновцев и махновцев, но и петлюровцы и даже некоторые «белые» генералы — например, Бакич, сражавшийся в Сибири с красными под красным знаменем с крохотными белой и синей полосками в правом верхнем углу; состоявшие сплошь из потомственных рабочих военных заводов Ижевская и Воткинская дивизии армии Адмирала Колчака, шедшие в штыки на красных под пение «Варшавянки» и также первоначально под красными знаменами; участники казачьего Вешенского восстания против красных на Дону, носившие на шапках две перекрещенные ленты — белую и красную — список подобных примеров можно было бы продолжать почти до бесконечности!) — по воспоминаниям современников, многие антоновцы предпочитали носить на шапках не красные, а зеленые ленты. Были у них и знамена, в том числе нередко и красные, обычно с эсеровским лозунгом «Земля и Воля», идущим еще от народовольцев.

С начала 1920 г. А.С. Антонов вступил в открытую борьбу с коммунистами. Его отряды росли быстро, как грибы. Крестьяне, вдоволь натерпевшиеся всякого лиха от разнузданных продотрядовцев, исполнителей зверских директив московских комиссаров, охотно шли к своему заступнику. Антонов сразу проявил себя как талантливый военный организатор. На территории Кирсановского, Борисоглебского, Тамбовского уездов с центром в с. Каменка образовалась настоящая крестьянская республика (фактически охватывавшая не только собственно Тамбовскую, но и Воронежскую и Саратовскую области России). Освободив от красных какой-либо населенный пункт, антоновцы сразу же приступали к формированию нового отряда. Эти отряды быстро увеличивались и сводились в полки численностью до 1000 бойцов. По воспоминаниям маршала СССР Г.К. Жукова, главной ударной силой у Антонова были кавалерийские полки общей численностью от 1 500 до 5 000 сабель.