Тамерлан. Потрясатель вселенной

К окончательной ссоре между вождями привели беспокойные беки, их подданные. Хуссейн, посадив в кабульском дворце марионеточного хана, дал джете новый повод для вторжения, а пытаясь добиться полной покорности от беков, нажил новых врагов. Когда его союз с Тимуром распался — никто не знает, по чьей вине непосредственно, — результатом этого явились гражданская война и козни, приводившие к периодическим нашествиям джете. В течение шести лет татарские земли представляли собой вооруженный лагерь.

В те мрачные дни смуты Тимур походил на бесплотного духа войны. Его холодная решимость, полное пренебрежение опасностями и щедрое великодушие были беспримерны. Вечерами у костров караванщики рассказывали истории об эмире Тимуре.

— Поистине, — говорили они, — он не зря носит такое имя, потому что в нем есть железо — несгибаемое железо.

Пожалуй, на базарах и караванных стоянках излюбленным был рассказ о взятии Карши.

Это был город Неузнанного Пророка — уже давно сошедшего в могилу — из Хорасана. Некоего дервиша, вызвавшего трепет и фанатизм горожан тем, что вечером показал им на дне колодца восходящую луну — пока на небе луны еще не было. За это его прозвали Создателем Луны, однако в истории он известен как создатель волнений.

Тимур построил в Карши каменную крепость и слегка этим гордился. В то время и крепость, и город были заняты отрядами Хуссейна. И военачальники Тимура хорошо знали обороноспособность этого пункта. Знали они и эмира Мусу, который командовал тремя-четырьмя тысячами стоявших в Карши воинов. Он оборонял каменный мост от войск Бикиджука, был опытным воином, любил вино и вкусную еду, зачастую бывал беспечным, однако в трудную минуту на него вполне можно было положиться.

У Тимура тогда было около двухсот сорока воинов и беки, в том числе Джаку, Муава — сражавшийся у моста бок о бок с Мусой — и любитель опасностей Дауд. Но когда он объяснил им, что намерен взять Карши, они восприняли это с недоверием. Сказали, что время года для такого предприятия слишком жаркое и что им нужно обезопасить свои семьи.

— О неразумные, — напустился на них Тимур, — разве я не поклялся, что ваши семьи будут защищены?

— Да, это правда, — ответил один из беков, — но они не укрыты за стенами.

— Вокруг Карши есть стены, — засмеялся Тимур. — Подумайте — что, если мы станем хозяевами Карши!

Они подумали, но эта перспектива повергла в уныние даже Дауда, а Джаку покачал головой.

— Давай сперва соберем побольше сил, о повелитель. Есть время для поспешности и есть время для осторожности и размышления. Муса давно уже носит оружие, и его не взять, как сидящую на верблюде женщину.

— Тогда ступай к женщинам, пусть они поучат тебя! — произнес своим низким голосом Тимур. — А я оставлю при себе тех, кто оборонял мост от монголов. Тебя, Муава, тебя, Илчи! Есть еще другие?

Послышалось множество голосов, утверждавших, что они тоже переправлялись через реку с Тимуром и заставили джете пуститься наутек без седел.

— Ну так отправляйтесь к ждущим вас семьям. Нет, ступайте на базары и хвастайтесь тем, что уже в прошлом. На Карши я пойду с другими.

Беки понимали, что если не отважатся, он так и поступит, и вышли посоветоваться. Если Тимур что-нибудь решал, переубедить его было невозможно. Если отдавал приказ, то уже не отменял ни в коем случае. Иногда эта целеустремленность приводила к невзгодам и потерям, которых вполне можно было избежать; но она придавала решениям Тимура непреложность судьбы.

Когда беки вернулись, Джаку в одной руке держал Коран, в другой — саблю.

— Мы поклялись следовать за тобой, о повелитель, и вот Коран, на котором мы давали клятву. Вот сабля, и если мы не станем повиноваться тебе, секи нам головы.

Горя рвением, они снова уселись и стали обсуждать способы выманить Мусу.

— О неразумные, — рассмеялся Тимур, послушав немного. — Если Муса выйдет со своими тремя тысячами, а вас всего двести сорок, за кем будет победа?

— Было бы лучше, — заговорил Дауд, глядя на умолкших сотоварищей, — тайком подойти ночью, ворваться в Карши и внезапно захватить Мусу в постели.

— Да, было бы лучше, — мрачно согласился Тимур. — А потом пойдешь к постелям его трех тысяч?

— Все в воле Аллаха, — заспорил Дауд. — Муса прекрасно знает, что мы здесь, и не выйдет из крепости. Его повелитель приказал ему удерживать Карши, и ничего другого он делать не станет.

— Если б я, — задумчиво произнес Тимур, — пригласил Мусу спуститься на луг у реки, утолить жажду вином и ублажить тело прохладой, согласился бы он?

Дауд улыбнулся, потому что сухой сезон был в разгаре, и если они — имеющие возможность выбирать для лагерных стоянок открытые места на равнине — сидели без халатов и все в поту, то за стенами крепости жара наверняка была невыносимой. Крепость была зимним, а не летним прибежищем, а любовь Мусы к вину и пиршествам была хорошо известна.

— Ни под каким видом, — сказал Дауд. — Спуститься Мусе захочется, но он не спустится.

— Ну так не стану его приглашать, — ответил Тимур.

И не сказал своим бекам больше ничего. Можно было подумать, он отказался от мысли овладеть Карши, так как отправил гонцов с приветствиями и дарами на юг, к Малику Гератскому. Отвел своих людей к Хорасанской дороге, ведущей в Герат. Там, на равнине с желтой, бугристой глиной вдоль кромки песчаных барханов, он, несмотря на жару, разбил свои шатры возле Колодца Исаака.

В течение месяца, покуда его гонцы не вернулись, Тимур задерживал у колодца все шедшие на север караваны. Гонцы, как он и ожидал, привезли от Малика ответные дары и приветственное письмо с приглашением в гости. К тому времени у колодца образовалось целое скопище людей» и привезенные гонцами вести стали всеобщим достоянием.

На другой день Тимур освободил караваны и стал делать очевидные приготовления к снятию с места. Торговцы попросили у Тимура сопровождение для защиты от других отрядов его людей, он объяснил, что по дороге до Карши у него нет приверженцев. И быстро уехал на юг со своими двумястами сорока, — а караваны двинулись на север, переправились через Аму и прибыли в Карши.

Муса расспросил торговцев и узнал, что Тимур вне всякого сомнения направился к Герату, видимо, чтобы найти у Малика прибежище. После чего тут же перебрался из крепостных стен на тот луг, о котором вел речь Тимур, где, как повествует хроника, «расстелил ковер пиршества и сорвал печать с кувшина возлияния». Но сына с несколькими сотнями людей оставил в Карши.

Тимур на новой лагерной стоянке прождал около недели, дав караванам время достигнуть Карши, потом ускоренным маршем вернулся к Аму. И, не останавливаясь у реки, послал коня в воду и переправился на другой берег, сорок всадников осмелилось последовать за ним.

За прочими были отправлены лодки, — когда они появились на другом берегу, сорок смельчаков осыпали их насмешками. Ту ночь люди Тимура провели невидимыми с дороги — а на рассвете двадцать человек было послано задерживать всех направлявшихся в Карши путников. Когда солнце зашло, все сели на коней и всю ночь ехали по безлюдной равнине к колодцу в окрестностях Карши. Пробыли там дотемна, скрываясь в зарослях полыни и тамариска. Всех людей Мусы, появлявшихся у колодца, брали в плен, Тимур приказал пленникам и своим людям делать веревочные лестницы. С наступлением темноты они сели на коней, взяв лестницы, но оставив пленников под охраной.