Тамерлан
Шрифт:
– Ты любишь меня?
– Вы спрашиваете?
– Говори мне «ты»! Ведь в прошлый раз мы уже перешли на «ты».
– Да уж, перешли. Даже очень перешли. Дальше некуда.
– Так любишь ли ты меня? Liebst du mich auch?
– Либсдумихь-либсдумихь!.. Как можно любить такую винную бочку!
– Зато какую твердую, ты только потрогай!
– Грубиян! Какой же грубиян! Аллах всемогущий,
– Пойдем туда, там отличное место.
– Там-то как раз нас и застукают. Нет, я знаю, куда лучше всего. Как же я раньше-то не подумала! Пойдем, здесь близко.
– Точно, что близко?
– В трех шагах. Там, у Янтарного озерца, нас никто не найдет. Люди боятся туда заходить.
– Это почему?
– Говорят, будто там появляется призрак шейха Би-лаль ад-Дина, убитого на этом месте Тамерланом еще до того, как был возведен Баги-Чинаран. Надеюсь, ты не боишься призраков?
– Я мог бы наслаждаться тобою даже в окружении целого тумена привидений, но если это Жемчужное озерцо далеко отсюда, я не вынесу и свалюсь замертво. Или моя стрела сорвется с тетивы и улетит в эти деревья.
– Не Жемчужное, а Янтарное.
– Какая разница! Далеко еще? Хотя бы поцелуй!
– Никаких поцелуев. Все – там. Мы уже почти пришли. Ух ты! Постой-постой! Тихо ты, медведь!
– Что там? Тукель?
– Тс-с-с! Да подожди ты обнимать! Смотри!
Осторожно шагая, кичик-ханым Тамерлана красавица Тукель приблизилась еще немного и затаилась в тени чинары, глядя на двух влюбленных, стоящих на Яшмовом мостке. Немец Шильтбергер наконец тоже заметил присутствие другой пары и остановился рядом с Тукель. Рука его все же не могла успокоиться и взялась гладить вторую по чину жену Тамерлана, путешествуя вниз-вверх – по ребрам, талии и бедру и обратно.
– Потом? Ты сказал: «потом»! Значит, это не последнее наше свидание! – воскликнула девушка на мостке.
– Но ведь ты сама сказала, что он когда-нибудь умрет, и тогда… – ответил мужчина.
– Тополь ты мой высокий! – еще громче выпалила девушка и бросилась к своему возлюбленному на шею. Они стали целоваться.
– Вот это да-а-а-а! – прошептала в восторге Тукель, глядя, как они целуются, а затем исчезают в тени чинар.
Ласки Шильтбергера
обрели больший напор, под ногой у него хрустнул какой-то сухой сучок.– Тише же, увалень! – сердито прошептала кичик-ханым.
– Да вряд ли они чего-нибудь сейчас слышат, – пробормотал немец, начиная ласкать грудь своей любовницы. – Они, кажется, уже занялись тем, к чему давным-давно пора и нам приступить.
– Ты видел, кто это были? – слегка отстраняясь от ласк Шильтбергера, спросила Тукель.
– Он, кажется, Мухаммед Аль-Кааги. А она?
– Малышка Зумрад, вот кто! Скромница Зумрад, плакса Зумрад. Ах ты лисеныш! Ничего себе! Кто бы мог подумать!
– Аллах с ними! Поцелуй же меня, Тукель! Смотри, какая там мягкая и сухая трава, прямо-таки постелька!
– Джильберге… Джильберге… – застонала Тукель, поддаваясь наконец ласкам любовника. – Любимый мой Джильберге, мой мерзавец!..
Шильтбергер повалил кичик-ханым в мягкую и сухую траву под чинарой, привычными движениями стал раздевать ее. Отдаваясь ему, Тукель потеряла голову, но еще до того, как все было кончено, веселые мысли о Зумрад и Мухаммеде заскакали в ее мозгу.
– Обещай, что ты ничего никому не расскажешь! – сказала она немцу, винные испарения которого уже были ей милы, потому что он сделал ей хорошо.
– У-у, мы-мы-мы! – отвечал он сквозь туман наслаждения.
– Обещай, что не скажешь никому про Зумрад и Мухаммеда.
– Обещаю-обещаю!..
– Клянись Аллахом!
– Аллахом.
– Клянешься?
– Да клянусь, клянусь!
Наконец, отстонав и откинувшись в сторону, он, лежа на спине и сладко потягиваясь, спросил:
– А почему никому не говорить?
– Да ты что! С нее же кожу сдерут!
– За что?
– Как за что! За измену, конечно!
– А-а-а! Теперь только до меня дошло. Это же та, которая у вас там самая новенькая.
– У вас там! – фыркнула Тукель. – Именно что у нас там. Молодец Зумрад! Представь себе, когда ее приводят к господину, она так ревет, что он только жалеет ее и никак не трогает. А тут – на тебе! А Мухаммед-то хорош! Не знаю, правда, чего он в ней нашел. С таким бы и я не прочь при луне…