Таможня дает добро

— Я тоже, мама, не хочу.

— Хоть молока выпей.

— Молока выпью потом. Я поутюжу, сложу все, потом приду. А вы идите ужинать.

Григорий сидел напротив жены в маленькой уютной кухоньке.

— Гриша, что-то случилось?

— Нет, ничего, — буркнул мужчина, наливая в чашку теплое молоко.

— Ты бы мяса поел, целый день на ногах.

— Я в лесу.

— В лесу, в лесу… заладил одно и то же. Ты же домой приехал, я готовила. Вот блины, вот мясо, поел бы.

— А выпить у нас есть? — спросил Григорий, своим вопросом давая понять: что бы ни ответила жена, он все равно выпьет.

Женщина догадалась, что случилось что-то и впрямь серьезное, если муж вот так сразу, сев за стол, просит выпить. Она принесла бутылку водки, уже начатую, поставила на стол. К бутылке придвинула граненую стограммовую рюмку.

Григорий налил и, не глядя на жену, одним глотком выпил. Пожевал немного хлеба, затем налил еще рюмку и так же, залпом, не задерживая дыхание, проглотил.

— Может, ты все-таки скажешь?

— Нет, ничего не скажу, — ответил мужчина и принялся безо всякого аппетита жевать кусок мяса, который неловко подцепил на вилку.

Уже перед тем как лечь, часов в одиннадцать, Григорий вышел на крыльцо, посидел, покурил, нервно и настороженно, посмотрел на темные тучи, которые медленно закрывали чистое небо.Сплюнул себе под ноги.

«Гроза будет. Наверное, и внучке поэтому худо.»

Тучи ползли медленно, не предвещая ничего хорошего. Налетел ветер, зашумели березы и две старые липы, стоящие прямо у дома. Замычала корова, в хлеву заблеяли овцы. Несколько раз ударил копытом конь в хлеву и негромко заржал, словно бы чувствуя, что хозяин неподалеку.

«Коня я вроде попоил», — подумал егерь, тяжело поднимаясь с маленькой скамеечки, и, стараясь не шуметь, прошел в дом, закрыл дверь изнутри на засов, чего раньше никогда не делал.

Жена и дочь уже спали. Григорий улегся, натянул одеяло до самых глаз и замер в оцепенении. Перед мысленным взором проплывали ужасные картины: два окровавленных трупа, таможенники со звероподобными лицами, устье реки, берег, поросший густой травой и кустами.

«Сволочи! Сволочи! Ну, я с вами разберусь, я с вами за это посчитаюсь! Вы у меня за все заплатите по полной цене!»

Во сне вздыхала жена.

«Ей тоже тяжело», — подумал Григорий, поворачиваясь на бок и заставляя себя уснуть.

Темные, низкие, лохматые тучи, в глубине которых копошился и рокотал гром, закрыли все небо. Но дождь пока не начинался, словно у него еще не хватало сил, чтобы прорваться сквозь густую темную пелену мохнатых туч. Над горизонтом вспыхнула первая молния, колючая и острая, похожая на зигзаг, который рисуют ярко–красной масляной краской на дверях трансформаторных будок.

Мужчина на опушке леса в камуфляжной форме обернулся, услышав хруст и тихие голоса.

— Я здесь! — подал он голос, вставая во весь рост, махнул рукой. Из лесу к нему приблизились еще двое.

— Ну как ты тут? — спросил латышский таможенник Раймонд.

— Нормально. Дома он, скотина, дома!

— Точно, дома? — переспросил сержант у своего приятеля.

— На крыльцо выходил, курил. Я его видел.

— Это хорошо, — Раймонд поставил на землю железную канистру, от которой пахло бензином. За спиной у него покачивался автомат. С оружием были и двое других таможенников.

— Ну что? — спросил Раймонд. — Идем?

— Может, не надо? — сказал белорусский таможенник, глядя на хутор под большими деревьями.

— Ты что, в тюрьму хочешь? Хочешь за колючей проволокой сидеть, хочешь, чтобы тебя в задницу трахали, как пидара гнусного? — осклабился латыш, и его зубы блеснули во тьме.

— Нет, не хочу, — задумчиво произнес таможенник.

— Тогда пошли.

— А если он… того?

— Что «того»? — спросил латыш. Он уже взял руководство над менее решительными коллегами в свои руки, говорил отрывисто, давая приказы.

— Если он стрелять начнет? У него ружье есть и карабин.

— Не начнет, не успеет.

— И что, всех? — спросил белорусский таможенник, вытирая вспотевшее лицо.

— Всех под корень. Он нам здесь жить не дает, он слишком много знает. От него жди беды.

— Давай выпьем, —не слишком уверенно произнес сержант.

— Что ж, выпить можно, — Раймонд вытащил из-за пазухи бутылку водки, свинтил пробку и пустил бутылку по кругу.

Мужчины выпили, белорус хотел закурить, но Раймонд шикнул на него:

— Ты что, с ума сошел? У тебя крыша поехала? А вдруг увидит огонек?

— Да–да, — Овсейчик спрятал мятую пачку сигарет в карман камуфляжной куртки.

— Бери канистру, — приказал латыш. Все втроем двинулись к хутору.

Возможно, если бы вечером Григорий Скляров не спустил с цепи своего пса, то тогда бесшумно подойти к хутору таможенники не смогли. Но пес где то бегал по своим делам, и поэтому трое мужчин с канистрой бензина смогли подобраться к дому абсолютно незамеченными и неуслышанными.

Раймонд по–деловому, словно бы он этим занимался каждый день, с подветренной стороны облил дом бензином, плеснул на сарай, на покосившийся стожок сена. А сержант подпер дверь дома толстым бревном.

— Ну, вот и все.

В небе полыхнуло, и только через полминуты раздался мощный удар грома, а за ним сразу же сверкнула молния, своим странным светом осветив хутор и троих мужчин с оружием и в камуфляже.

— Давай быстрее, — зашептал Раймонд, — зажигалку давай, мать твою!

Сержант подал зажигалку. Латыш посмотрел на небо, словно бы примериваясь к ветру, словно бы стоял не на земле, а на высоченной скале и собирался прыгнуть с парашюта. Затем зажигалка дважды щелкнула, блеснуло несколько оранжевых искорок. Пламени не было.

— Черт бы тебя подрал, Овсейчик, такую хреновую зажигалку носишь!

— Давай я сам, — попросил белорусский таможенник, — она к моим пальцам привыкла.

— Иди смотри, чтобы этот козел через окно не сиганул.

— А если сиганет?

— Тогда мочи его.

Таможенники разговаривали как бандиты. Они вообще были похожи скорее на карателей времен второй мировой войны, которые здесь в свое время похозяйничали, сжигая деревни вместе с жителями.

Наконец зажигалка родила голубоватый огонек. Латыш, прикрывая его рукой, поднес зажигалку к мокрой от бензина стене. Пламя вспыхнуло мгновенно. Затем латыш поджег сарай. Дом загорелся сразу, весь, по периметру. Огонь пополз по стенам, затрещал на крыше.