Тамплиеры-2. След варана

— Готфрид раздает земли и деревни каждому, кто захочет остаться. Можно забрать свои семьи и перевезти сюда.

— Вряд ли моя жена променяет столицу на палестинский хлев.

Гуго кивнул. И его собственная жена вряд ли согласилась бы оставить замок Пейен и переселиться в безводную, кишащую скорпионами и сарацинами пустыню. Сердце разрывалось на части.

Дома он еще долго сидел, разглядывая трещинки в стене и забежавшего розового геккона. Потом подошел к фреске, долго смотрел на Соломона и Суламифь. На глаза навернулись слезы.

Через неделю с веселым графом Этьеном де Блуа, героем крестового похода, Гуго де Пейен отправился в порт. С оруженосцем Эктором, Сильвеном-слугой, повозкой и несколькими лошадями. Роже проводил их в порт и, не стесняясь, плакал.

— Роже, мон даумазо, живи в моем доме. Оставляю под твой надзор, только береги книги. Молись за нас, друг Роже, и тебя мы не забудем в молитвах.

Где-то в дождливой, влажной Шампани поспевал виноград. Молодые дикие утки и гуси по берегам Сены поднимались на крыло. Фазаны и перепелки кормились на скошенном жнивье. Где-то у окошка сидела жена, а вытянувшийся вдвое Тибо корпел над книгой с латынью.

Шевалье Гуго де Пейен возвращался домой.

Глава тринадцатая. Возвращение. Четыре года спустя

Невысокие волны с редкими барашками наверху направляли свой бег к желанным берегам Палестины. Темной полоской с зависшим облачком над ней выдавалась далекая суша. Нос толстобокой галеры-бастарды то приподнимался, то нырял вниз в такт волнам. Сбоку длинный ряд весел размашисто отмерял гребки.

С борта торговой галеры шевалье Гуго де Пейен вглядывался в пугающую синеву, какой славится Средиземное море. Цвет индиго, густой темно-синий сапфир.

Попутный ветер трепал волосы, хлопал складками одежды и наполнял паруса. Где-то впереди отстроенная и разросшаяся Яффа готова была принимать корабли. Где-то впереди были дорогие сердцу святыни и могилы убитых друзей. Там, впереди, лежал целый пласт жизни, яркое пятно, имевшее цель и смысл. Все, что было после него — лишь серые будни, наполненные воспоминаниями, жалкая тень.

На палубе находилось еще несколько путешествующих. Богатый итальянский чиновник с семьей, толстый и очень крикливый, пара монахов и несколько человек без определенного рода и звания. Последние, вероятно, ехали искать новую жизнь, остальные — в паломничество к Гробу Господню.

От надстроенной на корме каюты, пошатываясь и держась за борт, приблизился граф Гуго Шампанский. В отличие от своего блистательного младшего брата Этьена, граф Гуго Шампанский был неловок и сер. Бледнея от накатывавшей тошноты — он совершенно не переносил качку — граф изо всех сил пытался выглядеть энергичным и бодрым. Это давалось ему с натугой, и напускная веселость постоянно отдавала фальшью. К тому же веселиться граф совсем не умел.

— О, Гуго, мой друг, как я рад, наконец, добраться до Палестины! — граф Шампанский обнял за плечо своего вассала. — Сколько горьких слез я пролил, что не присоединился к вам во время похода!

Причину, по которой сюзерен отказался от идеи участвовать в Крестовом походе вместе со своим братом, Гуго де Пейен хорошо знал. Причина была белокурой и голубоглазой, была повенчана с графом законным браком и воспитывала дитя. Вся беда в том, что граф Шампанский не доверял супруге. А чуждые черты, не напоминавшие ни его, ни жену, все яснее прорисовывались на детском лице. Похоже, опасения имели твердую почву, и граф Гуго тяжело страдал. Упустив из-за слепой ревности возможность прославить свое имя, граф пытался теперь найти забвение в путешествии по Святой земле.

— Да, монсеньор, это были лучшие дни для каждого из нас, несмотря на тяготы и невзгоды. Но в Иерусалимском королевстве есть еще много шансов проявить свое усердие и силы.

— Жаль, что твой Тибо не пожелал стать оруженосцем. Сейчас был бы с тобой. Я научил бы его искусству военного дела.

— Монсеньор, мальчик с юных лет почувствовал призвание к Богу. Он только и мечтает о том, чтобы постричься в монахи.

— Похоже, у него есть пример! — граф Гуго с улыбкой посмотрел на своего тезку. — Сеньор Гуго, а ты еще не раздумал?

Гуго де Пейен стал серьезен и покачал головой. Граф Шампанский вдруг встал на цыпочки и заглянул ему за плечо:

— О, да тут сама прорастает тонзура!

В этот раз шутка была уместной. Годы брали свое, и в густых вьющихся волосам шевалье наметилась едва заметная плешь. Гуго де Пейен улыбнулся, и серьезность момента словно сняло рукой:

— Монсеньор, у меня есть время подумать.

— Бедная мадам Тереза. Остаться одной такой молодой и красивой…

Если бы эту фразу произнес ловелас и повеса граф Этьен де Блуа, то в ней поровну было бы сарказма и дурного намека. Гуго де Пейен посмотрел в глаза господину. Нет, там гуляли только собственные тоска и печаль.

Шевалье Гуго де Пейен возвращался в Иерусалим. Теперь он сопровождал сюзерена, пожелавшего найти лучший удел. Это был хороший союз. Сердце рыцаря рвалось в Палестину, граф Шампанский бежал от себя. И тот и другой искали душевного утешения в Палестинской пустыне.

Через несколько часов очертания Яффы стали хорошо различимы. Шпирон — надводный таран на носу — четко держал прицел на портовую гавань. Светлый камень домов и стен, финиковые пальмы, торговые и военные галеры и повсюду вокруг — крошечными белыми мазками паруса рыбацких лодок. Сердце бешено колотилось.

После нескольких дней морского пути, от Константинополя до Яффы, ноги отвыкли от твердой земли. Чувствовалось, что тебя все качает.

Легко и молчаливо сошли на берег монахи, закинув за плечи вещевые мешки. С криками и возгласами на пирс вывалилось все итальянское семейство, пересчитывая свои тюки. Следом граф Шампанский нетерпеливо сбежал по трапу на берег. Все теперь вызывало в нем детский восторг. И черные, как смола, эфиопы и мавры, и верблюды, и яркие восточные краски, платки и тюрбаны на головах мужчин — буквально все. Он возбужденно и радостно оглядывался вокруг, то и дело, задевая эфес меча ладонью — от Гуго де Пейена не укрылся этот жест. Похоже, в душе граф был готов, что все сарацины набросятся на него, и он тут же совершит подвиг.

Но вместо подвига ждала рутинная разгрузка багажа, поиски повозки и лошадей. Учитывая прошлый опыт, на борт взяли только боевых лошадей — верного Мистраля и коня графа Шампани. Верховых продали в Константинополе, рассчитывая по прибытию купить новых на скотных рынках Яффы или Иерусалима.

Как воронята, набежали чумазые подростки, предлагая донести багаж.

— Эй, сударь, держите карманы, они хуже цыган!

Вечерело, но, как ни рвался граф скорее попасть в Святой город, Гуго его отговорил, посоветовав переночевать в Яффе.