Танцующая с Ауте

Вииала выпускает сен-образ на таинственную сферу, и находящееся внутри сферы становится отчётливо различимым. Небольшой камень плавает в невесомости, окружённый плотным слоем магии. Непостижимые для примитивного существа, вроде меня, силы доставляют драгоценности питательные вещества и минералы, необходимые для поддержания её в «живом» состоянии, тончайшие нити нервных окончаний, невидимые простому глазу, расходятся в разных направлениях.

Недоуменно мигаю. Какого?..

Невозможно описать, какого цвета камень, потому что он вобрал в себя все цвета, отражая энергию на всех длинах волн. Рубин и сапфир, алмаз и изумруд, янтарь и жемчуг. Аметист, нефрит, перламутр, малахит, оникс — всё это здесь, а также многое из того, чему и названия-то никогда не было. Всё ритмично сияет, затягивая в гипнотический водоворот первобытной силы. Силы. И ещё силы. Знания. Мудрости. Силы.

И поверх этого древнего океана тонкой изящной насечкой энергетических линий — способность манипулировать Вероятностями. Недавнее дополнение, поверхностная огранка, не меняющая сути, но добавляющая особой прелести.

Ауте.

Я рванулась назад с такой силой, что лишь железная хватка матери удерживает меня на месте.

— Вы двое, что, спятили???

Мой голос срывается на крик. Ви слегка приподнимает брови. Мама вообще не реагирует.

— Послушайте, это же сокровище, это же уникальная, неповторимая… Их же можно пересчитать по пальцам одной руки. Вы не можете доверить мне такое, такое…

На лице у мамы появляется этакое усталое выражение «слышали — видели — знаем — надоело». Меня начинают подталкивать в сторону операционного стола.

Прижимаю уши к черепу, шиплю на них, сверкая расширенными глазами.

— Мама, Ви, да послушайте же… Нельзя… Потребовались тысячелетия, чтобы вырастить эту вещь, знания и труд, вложенные в подобный камень, не поддаются оценке. Вы не можете отдать его мне! Я же умру через несколько лет, я не смогу… Я ведь не успею использовать и сотую долю его возможностей… Вы не можете… Это всё равно, что выбросить…

Меня бесцеремонно укладывают на силовые линии, постель из воздуха мягкая и неощутимая, совсем не похожа на материальное человеческое ложе. Плечи непроизвольно расслабляются, крылья складываются, исчезают. Тело уже не принадлежит мне, даже при желании я не смогу сделать ни одного движения.

В конечностях разливается невесомая волна анестезии. Обездвижить вене — задачка та ещё. Но нет ничего невыполнимого, когда за дело берутся профессионалы.

— Нельзя…

Бледная рука ложится мне на губы, прерывая дальнейшие высказывания.

— Анитти, просто доверься.

Окончательно расслабляюсь, но какая-то неугомонная часть моего «я» не может не оставить за собой последнего слова.

— А моего мнения по данному вопросу спрашивать, разумеется, никто не собирается.

— Никто. — Безапелляционный тон, хрипловатые нотки смеха.

Лицо мамы исчезает, надо мной склоняется тётя Ви.

— Антея, слушай внимательно. Это одна из тех операций, которая должна проводиться, когда пациент находится в полном сознании. Запомни. Ты ни на минуту не должна засыпать. Не должна впадать в транс, отсекать боль, ты всё время должна ощущать происходящее максимально чётко. Концентрируйся на боли, на всём, что ты почувствуешь. Если слияние твоей нервной системы с камнем не произойдёт сразу, это может убить вас обоих. Понятно?

Ну и весёлый же денёк меня ожидает!

Кивать не могу, поэтому отвечаю:

— Да.

— Умница. Начинаем.

И мир утонул в боли.

Я кричала.

Я вопила, я хныкала, я называла их бессердечными стервами, наградила другими нелицеприятными эпитетами. Я пыталась убедить их, что никакого имплантанта мне не нужно, потом я просила, потом угрожала. Я залезла в генетическую память, чтобы дать подробнейшее описание их предков вплоть до двенадцатого колена и проследить, откуда в линии Тей и линии Ала могли взяться садистские наклонности. Я составила подробный план, как проникнуть на несколько столетий назад и перерезать всех пращуров, дабы такое позорище никогда не появлялось среди эль-ин. Под конец я могла только тихо скулить, потеряв все другие способности в волнах нестерпимой боли.

Но я не потеряла сознания.

Лежу, свернувшись калачиком, спрятав голову в маминых коленях. Больно. Стены комнаты то приближаются, то уплывают в разные стороны, пол, кажется, так и норовит исчезнуть. Тело ощущается странно, то и дело кажется, что руки или ноги меняют свой размер и пластичность, какой-то орган вдруг наливается огнём или становится зелёным (как, во имя Ауте, я могу видеть, какого цвета мой желудок?) или превращается во что-то совсем уж несусветное. В то же время отчётливо осознаю, что никаких изменений во мне сейчас не происходит. Больно.

Мама осторожно гладит меня по голове, расчёсывая длинными когтями золотистые волосы. Это хорошо, это можно, пока она не поднимает вопрос об туауте, можно расслабиться и быть просто ребёнком.

Чувство юмора, если этот извращённый голосок можно так назвать, просыпается, как всегда, первым.

— Как хорошо, что этот каземат полностью изолирован от внешнего мира. Не знаю, пережила бы я то, что сейчас, начни во мне говорить дистантные чувства. Спятившее ясновидение — это уже диагноз.

Её рука на мгновение замирает, затем вдруг прижимает меня к груди с почти болезненной силой.

— Добро пожаловать домой, малыш.

— Угу.

Пытаюсь сесть самостоятельно, но после первого же движения передумываю и вновь сворачиваюсь жалким клубочком.

— А где Ви?

— Ушла. Думаю, переживает истерику где-нибудь в одиночестве.

— Истерика — это хорошо. Это помогает. Если остались силы на истерику, значит, не всё ещё потеряно.

— Угу. — Она утыкается носом в мои волосы и как-то подозрительно всхлипывает.

По человеческому объективному времени операция заняла от силы минут двадцать. Эль-ин не знают понятия «объективное время». Для меня она длилась века.

— Мам?

— Да, котёнок.

— Мам, я опять влипла в неприятности.

— У тебя всегда был к этому особый талант, Анитти.

— Я серьёзно. И неприятности на этот раз серьёзные.

— И их зовут?..

— Аррек арр-Вуэйн. — Подавляю невольный вздох. Слишком глубоко дышать больно.

— Ах, твой новый консорт. Действительно, такой может доставить кучу неприятностей, но он вполне дрессируем. В чём же проблема?

Она смеётся. Чуть сжимаю кисть, запускаю коготки ей в бедро.

— Мам, я серьёзно!

— Я тоже. Этот молодой человек, кажется, понимает в эль-ин ровно столько, чтобы не путаться у тебя под ногами. Чего ещё можно требовать от мужчины? Потрясающая красота, фигура, как у бога. Воин не ниже первой категории, Целитель в ранге Мастера, Видящий, причём Видящий Истину. Одна Ауте знает, какие ещё таланты у него есть, какие потенциальные способности мальчик сможет в себе открыть. И он полностью очарован тобой, а ты, если глаза меня не обманывают, — им. Чего тебе не хватает?

— Но он поймал меня! Загнал в ловушку, не оставил мне ни малейшего выбора! Это не моё решение, мама! — Попытка повысить голос заканчивается печально — связки сорваны диким криком нестерпимой боли.