Танцующая с лошадьми

Англия его разочаровала. Еда была хуже, чем в армии. Люди ели из банок и радовались. Свежие дешевые продукты можно было купить только на нескольких рынках. Хлеб был рыхлый и безвкусный. Мясо превращалось в коричневое месиво и подавалось под странными названиями: рулет, тефтели, пастуший пирог. Иногда он покупал свежие продукты и сам готовил еду: салат из помидоров, рыбу с сушеными травами, которые ему удавалось отыскать. Родители Флоренс делали большие глаза, пробуя его стряпню, будто он был революционером.

– Для меня островато, – говорила ее мать, – но спасибо, Анри. Очень мило с вашей стороны.

– Боюсь, это не по мне. – Ее отец отодвигал тарелку подальше от себя.

Анри душило вечно серое небо, и он часто возвращался в маленький домик в Клеркенвелле, сообщая, что «в его услугах не нуждаются». Зачастую ему даже не платили то, что причиталось. Как он мог спорить на языке, которого даже не понимал? Семейные обеды проходили в напряженной атмосфере. Отец Флоренс, Мартин, спрашивал за чашкой чая, не нашел ли он работу, и намекал, что ради достойного места надо налечь на английский. Которое, естественно, предполагало сидение за столом.

– Папа, Анри такой талантливый! – Флоренс сжимала руку мужа. – Знаю, он скоро найдет место.

Анри был рад, что языковой барьер не допускал более развернутых дискуссий.

По ночам ему снился Геронтий. Он въезжал верхом на плац Шардоне легким галопом, заставляя старого бравого коня менять ведущую ногу. Он гарцевал, делал пируэты, поднимался на спине коня в совершенной леваде и видел мир у себя под ногами. А потом просыпался и оказывался в обшарпанной комнате, в которой выросла Флоренс, с безликой коричневой мебелью, с окнами на главную улицу. Рядом мирно посапывала жена в бигуди.

Год спустя он уже не мог скрывать масштаб допущенной ошибки. Англичане оказались хуже парижан. Смотрели на него с подозрением, едва услышав его речь. Старшие вспоминали о войне, которую он, по их мнению, не был способен понять. Те, кто его окружал, не хотели учиться или совершенствоваться. Они стремились только заработать побольше денег, чтобы с непреклонной решимостью пропить их в пятницу вечером. Или запирались в домах, даже в хорошую погоду, опускали шторы, загипнотизированные своими новыми телевизорами.

Флоренс поняла, что муж несчастлив, и пыталась скрасить ему жизнь. Любила его еще больше, хвалила, уговаривала, что все наладится. Но он видел отчаяние в ее глазах, чувствовал, как ее восхищение постепенно тает. Он говорил, что на следующей неделе снова будет искать работу, зная, что не найдет. Она старалась скрыть разочарование, это только усиливало чувство вины и обиды.

Был апрель, прошло почти пятнадцать месяцев после его отъезда, когда он набрался мужества и написал Варжюсу. Он не был силен в письме и выразился коротко:

Мой дорогой друг!

Примут ли меня обратно? Тяжело жить только с силой притяжения.

Он протянул письмо на почте, ощущая чувство вины, но и надежды тоже. Флоренс его поймет. Ей не нужен муж, который не способен зарабатывать, который не может даже обеспечить ее жильем. Со временем она приживется во Франции. А если нет? Ее не может устраивать текущее положение дел. Конечно, она понимает, что нельзя отлучать мужчину от дела, которое он любит.

Он знал, что письмо летело на континент, переживая очередной нескончаемый ужин. Ели курицу. Миссис Джекобс умудрилась довести ее до состояния подошвы и подала с сырным соусом. Рядом лежала горка овощей, нарезанных мелкими кубиками и совершенно безвкусных.

Анри сидел молча и усердно отправлял еду в рот. Мистер Джекобс мрачно бурчал о русском парне, который полетел в космос. Складывалось впечатление, что он воспринял достижение мистера Гагарина как личное оскорбление.

– Не понимаю, зачем посылать людей на небо, – сказал он в третий раз. – Это против всех законов природы.

Анри быстро понял, что мистер Джекобс не любит перемен. Сам факт, что его дочь вышла замуж за француза, он относил к категории «нежелательное».

– А я думаю, это здорово, – отважилась сказать Флоренс.

Анри удивился: она редко высказывала мнение, которое отличалось от точки зрения отца.

– Это романтично, – добавила она, аккуратно отрезая кусочек курицы. – Приятно думать, что кто-то там наверху, среди мерцающих звезд, смотрит на нас.

Она улыбнулась загадочно. Ее мать смотрела на них и тоже улыбалась.

– Анри, Флоренс хотела вам кое-что сообщить, – произнесла она, видя его растерянность.

– Что?

– Я не хотела раскрывать секрет, но не удержалась. Сказала маме. Скоро у нас за столом появится прибавление.

– Почему? – спросил мистер Джекобс, отрываясь от газеты. – Кто придет?

Флоренс с матерью прыснули со смеху.

– Никто не придет, папа. Я… я… в положении… – Она сжала руку Анри под столом. – У нас будет ребенок.

Кто поймет этих французов, сказала миссис Джекобс впоследствии мужу, когда молодые ушли в свою комнату. Она слышала, конечно, что французы тонкие натуры, но никогда не видела столь потрясенного человека.

Анри встретил почтальона на лестничной площадке, когда выходил из квартиры. Варжюс, верный своему характеру, ответил на той же неделе. Анри разорвал конверт и с невозмутимым видом прочитал написанные в спешке строки.

Le Grand Dieu – хороший человек, понимающий. Думаю, если ты повинишься, он может тебя простить. Самое главное, он знает, что ты наездник! С нетерпением жду твоего возвращения, мой друг.

– Хорошие новости, приятель? – Почтальон засунул сложенный журнал в почтовый ящик с цифрой сорок семь.

Анри скатал записку в шарик и сунул в карман:

– Простите. Я не говорю по-английски.

«Два пути», – сказал Le Grand Dieu. Почему он не предупредил его, что очень скоро они превратятся в один?

Анри открыл входную дверь и вошел в узкую прихожую. В квартире стоял одуряющий запах переваренной капусты. Он закрыл глаза, представляя, какая гадость его ждет на ужин. Услышал какой-то странный звук и остановился. Из гостиной, обклеенной обоями с выпуклым рисунком, раздавались громкие рыдания.