Танцы минус

* * *

Премьера фильма Ивана Яблонского становится громким событием на культурном небосводе столицы. Я было думала откосить и не ходить на нее, но Ксюха стала шипеть на меня так, что я была вынуждена уступить. А чтобы мне совсем некуда было деваться, моя подруга лично свозила меня в какой-то бутик, где купила мне роскошное вечернее платье, не менее роскошную сумочку и очень простые туфли, которые тем не менее стоили столько, что мне сделалось дурно. Но Ксюха стояла на своем насмерть.

— Отдашь. После того, как раскрутишь свою школу танцев.

Почему-то ни у кого нет в этом никаких сомнений. Одна я трушу страшно.

По красной ковровой дорожке меня ведет сам Яблонский, что производит среди киношных дам локальный тайфун с цунами. Фильм публика принимает «на ура». Сцена, где я танцую для Иконникова, просто производит фурор. Иван был прав — все получилось настолько сильно, с таким чувством, на таком нерве и накале страстей, что оставить равнодушным этот эпизод не может никого.

А после премьеры, на неизменном банкете в честь создателей очередного «кина», Яблонский дарит мне подарок. Как всегда обставляет он это с присущим ему артистизмом и режиссерской хваткой. Оказывается, что из материалов, отснятых к той самой сцене танца, он смонтировал рекламный ролик. Очень коротко, очень ярко — танец для Иконникова, его полные искренней страсти глаза, капельки пота на губе, нервно сжатая рука, а потом общий план, где видна вся я. Выложившаяся после танца, усталая, но чертовски удовлетворенная я оборачиваюсь в кадр (даже и не помнила, что делала это), затем идет стремительный наезд на мое лицо. А после компьютерные кудесники сначала «снимают» с меня парик, оставляя вместо платиновых прядей мои рыжие кудри, «убирают» контактные линзы и прочий лишний грим. Выглядит это потрясающе — совершенно ясно, что с самого начала танцевала я, и только работа гримера делала меня похожей на Оксану Нефедову. Теперь же, когда грим снят, эротичный глубокий голос произносит: «Стань собой. Школа танцев Марии Ваго».

Убиться! Лучшей рекламы и не придумаешь!

— А еще, — говорит мне на ухо Яблонский, перекрикивая поднявшийся после просмотра ролика шум, — я сговорился с Кондратьевыми, и мы совместными усилиями заплатили за то, чтобы этот ролик покрутился на всех ведущих телеканалах в самое убойное время. И как раз тогда, когда фильм мой выйдет в прокат. Все еще будешь сомневаться в том, что твой бизнес-проект окажется успешным?

Смеюсь, отрицательно качаю головой и повисаю у него на шее. Все-таки он не мужик, а золото.

— Значит, ты согласна принять от меня этот дар?

Киваю, смеясь.

— Тогда скажи: «Да!»

— Да, — говорю я, и этот невозможный человек тут же цапает меня за правую руку, сжимает пальцы на ней в кулак, оставляя свободным только безымянный, после чего торжественно надевает на него диск с клипом.

Получается это так многозначительно, что по залу прокатывается веселый гомон, а журналисты кидаются к нам с камерами и фотоаппаратами наперевес. Яблонский ржет довольно. Убила бы паразита!

— Теперь как порядочная женщина ты будешь обязана на мне жениться.

— Не жениться, а выйти замуж.

— Ты же знаешь — с тобой я согласен на все. Можешь даже усыновить меня. Только тогда, если дело у нас когда-нибудь все-таки дойдет до постельки, то там у нас будет сплошной инцест…

Смеюсь.

— Что, слабо?

— На «слабо» только дураки ловятся.

— Попробуй, поймай!

— А слабо тебе, Ваня, вот прямо сейчас развернуться и отправиться кадрить кого-нибудь другого?

Обижается. Вижу, что обижается. Но в очередной раз делает вид, что на самом деле ему все равно. Скверно. Если раньше эти его обиды доставляли мне мстительное удовольствие (хотя совершенно непонятно, за что я ему мстила, ведь не за своего же теперь уже официально БЫВШЕГО мужа?), то теперь причиняют боль. Беру его за руку, крепко сжимаю ее и шепчу, привстав на цыпочки:

— А вдруг я делаю минет еще хуже Оксаны? И вообще…

Что-то меняется в его лице. Неужели понял, что я наконец-то приняла решение?.. Смотрит внимательно, словно на всю жизнь запомнить хочет. Потом склоняется поближе и проводит пальцами по моему обращенному к нему лицу — по щеке от виска к подбородку, по нижней губе…

— Главное, чтобы ты просто рядышком была.

И это свое желание — быть рядом — он реализует на практике так упорно, что даже с трудом удается отпроситься в туалет. Весь оставшийся вечер, до того момента, когда можно позволить себе уйти, не вызывая лишних пересудов и никого не обидев, он держит меня за руку, как нервная мамаша уже один раз потерявшегося карапуза. Потом продолжает сжимать мою ладонь в машине, ухитряясь рулить одной рукой. Потом в лифте. Потом пока отпирает дверь своей квартиры… Отпускает только в спальне. Его поцелуи жарки и щекотны — все-таки очень чудно и непривычно целоваться с бородатым и усатым мужиком. Руки опытны и властны. Тело упруго и неутомимо. Мне так нравится захватывать губами колечки в его ушах! Они кажутся такими приятно-прохладными на фоне того жара, который рождается между нами!

Какие-то комплексы или запреты по части секса если когда-то у него и были, то Иван от них давно избавился. Так что совершенно неожиданно для себя узнаю и испытываю массу новых ощущений. Многие вызывают безудержный хохот, другие, напротив, делают предельно серьезной, сосредоточенной, нацеленной только на то, что чувствую. Он не стесняется просить меня сделать для него то или это. И вообще свободно говорит в постели о своих и моих желаниях и ощущениях, что для меня совершенно ново и действует дико возбуждающе…

Пока отдыхаем после первого «раунда», совершенно счастливый Яблонский опять-таки не молчит, а во всю горлопанит матерные частушки:

— Мой миленок демократ, И читает самиздат. Он ебет меня подпольно. Хорошо, но очень больно.

Хохочу и тоже пою:

— Девки больше не дают Ебарям-бездельникам. К нам приехал массовик С во-от таким затейником.

Объявляет с серьезным видом:

— Это про меня. Затейник у меня — о-го-го какой.

Изучаю предмет его хвастовства придирчиво. Благо теперь он единолично мой. По крайней мере временно. Он следит за моими действиями, затаив дыхание. Мучаю его какое-то время критическими взглядами и выраженьем скепсиса на лице, а потом изрекаю:

— Хвастунишка.

Хохочет, откинувшись на подушки.

— Балда! Взрослая уж тетка, а не знает, что главный «затейник» у мужика зде-есь!

Приподнимается и стучит согнутым пальцем себе по лбу. Целую его. Что тут возразишь? Прав! Потом невольно вздыхаю.