Танцы на минном поле

Последние метров сто до поселка дорога была аккуратно расчищена, что свидетельствовало о присутствии в нем постоянных обитателей. Словно в подтверждение этих слов, из ближайшего к дороге домика навстречу машине вышел мужчина средних лет с двустволкой в руках и лохматой кавказской овчаркой, державшейся у его бедра в ожидании команды. Вид у пса, надо отметить, был крайне недружелюбный.

Повитухин опустил окно автомобиля. Заметив это, пес приподнял верхнюю губу, обнажая клыки, и весьма недвусмысленно зарычал.

— Тихо, Рустам! — Скомандовал мужчина, хлопая пса по холке. — Вы кто такие будете, господа хорошие?

— Гости, — отозвался майор Повитухин, демонстрируя удостоверение.

— А-а, понятно, — протянул сторож, закидывая ружье за спину. — К Игорь Васильевичу, что ли?

— К нему самому. А как догадались? — осведомился контрразведчик.

— А кроме меня и его, никого в поселке нет. Отсюда третий дом направо. Вы езжайте, я сейчас Рустама на цепь посажу, подойду. А то ведь он сам и дверей не откроет.

Машина двинулась дальше и, проехав немного вперед, остановилась у аккуратного теремка с верандой, обращенной к пруду, пустующей в ожидании тепла, майских вечеров и чаепитий под неспешный разговор. Вместо ступеней на веранду вел пандус [10] .

Вылезший из машины Коновалец, поглядев на него, припомнил слова сторожа: “А то ведь он сам и дверей не откроет”. Полковник подождал Повитухина, расставляющего людей вокруг дома, и они вместе поднялись по пандусу.

10

Пандус — плавно поднимающийся подъезд к зданию.

— Сейчас, сейчас! — Донеслось сзади, и, повернув головы, офицеры увидели давешнего сторожа, спешащего к домику. — Игорь Васильевич с кресла своего не встает, — пояснил он, приближаясь к контрразведчикам. — Весь день сидит за столом, пишет что-то. Я тут, выходит, и за сторожа и за няньку.

— Не встает? — переспросил Коновалец. — Он что же, болеет?

— Ну да, — недоуменно глядя на гостей, произнес “абориген”. — А вы что, не знали? У него же ноги парализованные. Летом он на каталке ездит, а зимой ездить особо некуда, вот и сидит, пишет. А я ему и печь топлю, и кушать готовлю, и в остальном помогаю, — говоря это, сторож полез в карман и достал связку ключей. Щелкнул замок, и дверь подалась вперед.

— Митрофанов, ты, что ли? — донесся из комнаты зычный голос.

— Я, Игорь Васильевич, я, — отозвался тот, кого голос именовал Митрофановым. — К вам тут гости приехали, из Москвы.

— Гости? — рыкнул невидимый собеседник. — Вроде не ждал никого. Что еще за гости?

— Мы сами представимся, — негромко произнес Коновалец, кладя руку на плечо дачного сторожа. — Добрый день, Игорь Васильевич, — сказал он, проходя в комнату. — Полковник Коновалец, Геннадий Валерьянович, Контрразведка.

— Коновалец из контрразведки, — глухим басом прогромыхал бывший военный советник, поворачиваясь в сторону вошедшего и откладывая в сторону авторучку. — Ну что ж, предположим, что день действительно добрый. Чем обязан?

— У нас к вам есть серьезный конфиденциальный разговор.

— Да-а? А я думал, вы сюда по грибы приехали, — усмехнулся Чаклунец. — Хорошо, поговорим, раз приехали. Митрофанов! — Скомандовал он. — Самовар ставь.

Сторож в нерешительности посмотрел на стоящего рядом с ним майора Повитухина.

— Пойдем, Митрофанов, пойдем, — тихо кивнул он. — Я тебе помогу.

— Итак, слушаю вас! — Бывший советник откинулся в кресле, словно давая контрразведчику получше разглядеть себя.

Это был мужчина, что называется, гренадерского телосложения и немалой силы. Крупные, пожалуй, даже тяжеловатые черты лица, мрачный прямой взгляд из-под мохнатых бровей не оставляли сомнения, что “беспомощный калека”, сидящий перед ним, обладает нравом крутым, как склоны Эвереста.

— Присаживайся, полковник. Рассказывай. — Он произнес эту фразу, раскатывая букву “р”, что делало его слова похожими на рык крупного хищника.

— Вот у меня какое к вам дело, — выдохнул Коновалец, усаживаясь в кресло напротив. — Есть тут у нас одна неприятная история из разряда сора в избе. Полагаю, вы можете нам помочь осветить кое-какие детали.

— Ладно, — кивнул Чаклунец. — Выкладывай, что там у вас за история, раз уж не поленился ко мне в глушь забраться. Помогу, чем смогу.

— Заранее вам спасибо, — улыбнулся Коновалец. — Вы не возражаете, если будет работать диктофон?

Игорь Васильевич покосился на микрокассетник “Сони” в руках собеседника и махнул рукой:

— Да что там. Пиши!

— Мы сейчас расследуем обстоятельства бегства за рубеж бывшего генерала КГБ Лаврентьева Павла Семеновича. Вы знакомы с этим человеком?

— Да как сказать, — скривился бывший советник. — Сказать, не знаю, — совру, а знаю… Знаешь, полковник, есть такие знакомства, от которых бы и рад откреститься, да никак.

— И все-таки, если можно, поподробнее. Какие отношения между вами и отставным генерал-майором Лаврентьевым? — Коновалец мягко вернул разговор на деловую стезю.

— Никаких особых отношений у нас не было. Он работал в Афганистане в восемьдесят пятом — восемьдесят шестом годах. По большей части, ошивался в Кабуле, терся по штабам. Так что, несколько раз встречались, — отрубил Чаклунец.

— Ясно, — кивнул Геннадий Валерьянович. — Вы несколько раз встречались в Кабуле. И все же, насколько я понял, у вас о нем сложилось нелестное впечатление.

— В войсках, полковник, — прокатывая желваками, начал Чаклунец, — есть такая старая пословица: “Армия, что доменная печь, — в нее все приходят рудой, а выходят либо сталью, либо шлаком”. Вот Лаврентьев — тот самый шлак.

— Почему вы так думаете? — Делая удивленное лицо, спросил контрразведчик.

— Те, которые выходят сталью, из гибнущего Отечества не бегут. Это их земля и они ее никому не уступят. Ну, а насчет Лаврентьева, до Афганистана он протирал штаны в московских кабинетах и по бесталанности своей к пятидесяти годам дослужился до подполковника. В Кабуле он одно время контролировал наградные бумаги, и в течение года получил и очередное звание, и два боевых ордена. И все это, заметьте, не выезжая из столицы. Потом против него возбудили дело о том, что он берет бакшиш с офицеров за предоставление к чину и продвижение по службе. Дело вскоре замяли, а новоиспеченного полковника послали руководить особым отделом одной из дивизий. Но там он прогеройствовал что-то около месяца, потом срочно заболел. По-моему, гепатит. В общем, вывезли его за речку, а там Москва вспомнила о таком ценном специалисте. Не знаю, как у него там складывалось, но когда мы из Афгана выходили, он уже высвечивал генеральскими эполетами. — Чаклунец недобро сверкал глазами и, словно на барабане, выстукивал пальцами в такт словам по столешнице.