Танцы на стёклах

– И Станислав Алексеевич Сладенький, конечно будет оплачивать тебе обучение, пока не найдет новую содержанку, – сказала, как отрезала, заставив меня задохнуться от неожиданности.

Я вскочила, уже пылая гневом.

– Почему вы все это мне говорите! Откуда вы знаете Стаса? Почему…?!

– Я не хочу, чтобы ты уподобилась мне и просрала шанс всей своей жизни. – чеканила она каждое слово. – О тебе милочка, говорит вся Москва, а ты собираешься бросить все, потому что нашла отличного ебаря? Да знаешь, сколько таких жеребцов захотят тебя?

– Я не собираюсь это слушать! Мы со Стасом пожени…

– Замолчи и послушай старших, раз родители тебя не научили уму разуму!

Она тоже встала и стала подавлять своим авторитетом.

– Взрослым дяденькам очень нравятся маленькие девственницы, до тех пор, пока на горизонте не замаячит новая, узкая дырка.

– Стас так не поступит! – вскричала я.

Дыхания не осталось, сердце билось в бешеном ритме.

– Он уже так поступил! – рявкнула куратор, и буквально всунула мне свой телефон.

– Что. Что это? – меня трясло.

Я не понимала, ничего понимала.

Еще пару минут назад тело пело, сердце отбивало ровный ритм чечетки, а сейчас все словно отмерло.

И страх. Липкий, тошнотворный заставил стоять неподвижно, расширив глаза.

– Первое видео, – скривила она губы и направилась к двери.

Я сглотнула и посмотрела вниз. В моих руках оказался чужой гаджет. Симпатичный, милый, вот только мне казалось, что я держу ядовитую змею. Готовую всадить в меня свои клыки.

Я хотела его откинуть, выбросить разбить, закричать: «Я не верю! Не верю!»

Я не хотела знать правду. Ложь впервые в жизни стала казаться благостью небес. Вот только небеса померкли, как и душа, ставшая смольной.

Я судорожно выдыхала воздух, пока мои пальцы сами двинули блокировку и включили найденное на рабочем столе видео.

Громкий женский стон разорвал тишину кабинета.

Страх превратился в ужас.

Гнев в боль.

Рука сжалась в кулак, словно там было мое сердце, сдавленно, также, как Стас, мой сладкий Стас, сдавливал в объятиях заведующую больницы.

Из которой уволился пару дней назад.

А она стонала, как тварь. Как последняя сука, хищно улыбаясь, вглядывалась в красивое лицо Стаса. Моего Стаса!

Боль острая, острее той, что я испытывала, когда меня настиг перитонит, заполнила все тело.

Рубашка белая, уже повлажнела от слез, бурным потоком стекавших по моим щекам. Но я и не чувствовала влаги, я уже ничего не чувствовала.

Тем временем экранный Стас сменил позу и поставил брюнетку раком, войдя сзади резко и глубоко. Я видела его напряженное лицо, но глаза были закрыты. Знал ли он, что его снимает скрытая камера? Знал ли он, что это увижу я?

– Когда закончишь, отправляйся-ка на класс с подготовительной группой, – тем временем наказала куратор, словно я тут не стою, тихонько воя от боли, а жду команд.

ААА, Господи! Разве может так разрываться сердце. Где, черт возьми, анестезиолог с его волшебным веществом, когда он так нужен. Когда хирург разрезает скальпелем твою грудь пополам.

Теперь все признания, все испытанные эмоции казались фальшью… Но ведь Стас не разу не соврал, потому что не разу не получал прямого вопроса: «Ты изменял мне?»

Сколько я так простояла, слушая визгливые стоны бывшей начальницы Стаса, и наблюдая, как он вколачивает ее в рабочий, современный стол, не знаю.

Очнулась только, когда почувствовала вибрацию своего телефона в кармане.

Трясущейся рукой отложила чужой, свой взяла. Сообщение.

«Малыш, если ты сейчас не спустишься, то я сам поднимаюсь и отшлепаю тебя».

Трагично было, что в тишине, как раз прозвучал стон женщины:

– Сделай мне больно, мой сладкий, отшлепай меня.

Да, Стас очень хорошо умел причинять боль. Вопрос только в том, готова ли я с ней жить. Готова ли я танцевать с ним на стеклах?

Часть I. Глава 1. Маша

– Лучше бы ты пошла на юриста учиться, или врача, – проворчала под нос Маргарита Синицына, ополаскивая тарелку под сильной струей теплой воды. – Совсем же изведешь себя этими танцульками.

Думая, что разговаривает сама с собой, она вздрогнула, когда за спиной раздался мой тихий смех.

– Мама!

Я обняла ее со спины и положила голову ей на плечо, плотно прижимаясь щекой.

– Танцульки – это в клубах и домах культуры, а я занимаюсь Балетом, – восторженно, словно уже исполняла соло в Большом театре, заявила я. – К тому же, каждый должен делать то, что он умеет лучше всего. Разве не так говорил папа?

– Всё так, – вздохнула мама и, выключив воду, повернулась ко мне. Она осмотрела худое, осунувшееся лицо. Не смотря на это, в глазах словно сияли софиты, стоило мне заговорить о сцене. – Посмотри на себя, кожа да кости.

Я мягко улыбнулась, и чтобы мама не сильно беспокоилась, схватила со стола яблоко и показала ей.

– Это не завтрак, это еда для птиц, – я на это только фыркнула. Не набивать же мне желудок перед репетицией? Я должна порхать по сцене, а не напоминать бегемота в балетной пачке. – Не зря у тебя живот болит второй день. Тебе надо больше есть.

– Ладно, ладно. После репетиции поем нормально, – как всегда согласилась, внутренне закатывая глаза. Я поцеловала мать в щеку и отправилась собираться, потому что до начала занятий в Академии оставалось чуть более часа.

Я выходила из подъезда пятиэтажного дома, прекрасно зная, что за мной пристально наблюдают такие же, как и у меня, синие глаза матери.

Она, как всегда, беспокоилась за дочь. И, наверное, впервые за много лет это было оправдано. Поступление и подготовка к первому концерту дались мне нелегко.

Я ложилась спать позднее обычного и еще раньше просыпалась, а о нагрузках, сравнимых разве что с подготовкой к олимпийским играм, и говорить нечего.

Я знала, что мама будет смотреть в окно до тех пор, пока я не скроюсь за крупными тополями, которые привычно рассматривала по пути на остановку.

Лето уже закончилось, и осень только-только начала заявлять о своих правах. В городе с миллионом одиноких и не очень сердец начинался новый день. Солнечные лучи пробивались сквозь утреннюю дымку, в которой кружились чуть пожелтевшие листья.