Тандор. Второй шанс

Много раз видела во сне прошлую жизнь. Подсознание подбрасывало причудливые видения. Например, я видела во сне Свету, что живая и невредимая вернулась в отель, а ей сообщили о моей гибели. И после она несколько раз мне снилась в обществе того самого Кирилла, с которым ушла из ресторанчика. Все у нее в моих снах было хорошо, подруга выглядела счастливой. Надеюсь, так и есть. Еще снились мои родители, безутешно горюющие об единственной дочери. Хоть я и уехала от них много лет назад, общение наше не прервалось. Мы с мамой часто созванивались, они с папой приезжали ко мне в гости, а я к ним. Я их очень люблю!

Всхлипнула и поняла, что расплакалась прямо во сне. Дона Лодрия тут же бросилась ко мне и взяла на руки, утешающе баюкая. Ну вот почему я все никак не забуду о прошлом? Как-то неправильно все происходит, по-моему!

Наконец долгая, изматывающая поездка подошла к концу. Стоило повозке остановиться, дверца распахнулась, и я вдохнула чистый неожиданно горячий воздух. Завозилась в своих одеялах, стремясь выпутаться. Дона Тильда поняла меня неправильно. Она схватила меня на руки, укутывая еще сильнее прежнего. От жуткой духоты непроизвольно расплакалась. Слезы стали моим инструментом, защитой в какой-то степени. Это был единственный пока способ привлечь к себе внимание. Жалко только, что не всегда меня понимали верно.

Вокруг поднялась суета, на меня зашикали, чем удивили безмерно. Ведь до того я чувствовала себя центром маленького мира. Изо всех сил постаралась взять себя в руки и успокоиться. Немного можно и потерпеть, — решила для себя. Рано или поздно мы попадем в помещение, где меня наконец избавят от нагромождения одеял.

Отдельной комнаты в этом доме мне не выделили, поселили в детской, где обитали еще несколько детей. Судя по звукам, около пяти. Мои доны теперь тоже не могли быть рядом постоянно. В этом доме были свои няньки, они-то и распоряжались в детской. Будь мне несколько месяцев не только от рождения, но и в сознании, вряд ли бы я ощутила разницу. А я ощутила. Донам приходилось прорываться ко мне едва ли не с боем. Чтобы выпустить меня из высокой зарешеченной кроватки добрые женщины тоже выдерживали очередное сражение. Когда они принесли в детскую горшок, то в очередной раз подверглись нападкам местных работниц.

Интересно, куда же нас сослал батюшка? Где я в итоге оказалась? При мне никто этого не обсуждал, а больше узнать и неоткуда.

Одно, несомненно, радует. Если других детей, а я быстро узнала, что все они девочки одного со мной возраста, бывало шлепали, покрикивали на них и не слишком-то жаловали, то отношение ко мне было обратным. Очень быстро покладистым нравом, непритязательностью и скоро развивающейся самостоятельностью я завоевала расположение и любовь почти всех нянек в доме. Со временем их становилось все меньше. Если поначалу к каждой девочке была приставлена персональная дона, а то и две, то постепенно они отсеивались, пока не остались лишь мои доны, дона Ледара, приставленная к крикливой рыжей девочке и главная нянюшка — дона Ниолара.

Вот с доной Ледарой у нас отношения как раз и не складывались. Женщина была глубоко привязана к своей воспитаннице — Рорите, а прочих девочек в детской считала чуть ли не врагами, вернее сказать соперницами. То, как сильно я выделялась из общей массы только подогревало негатив этой женщины ко мне.

Свой первый день рождения я встречала в конце зимы. За этот год столько всего произошло, даже не знаю с чего начать. Ладно, давайте по порядку. Самое главное — я ничего не забыла. Конечно, прошлая жизнь подернулась рябью забвения, но полностью из памяти не исчезла. Стремясь скорее встать на ноги, в прямом смысле, я слегка переусердствовала. В итоге пролежала две недели в кровати с растяжением связок. Пришедший с осмотром доктор запретил моим донам позволять мне своевольничать. Сказал, что организм ребенка в этом возрасте не готов еще к подобным нагрузкам. Сидеть разрешил, но недолго пока. Против горшка ничего не имел, удивился сильно. Предложил им больше со мной гулять, разговаривать как со взрослой, потребовал разнообразить рацион. Это требование было связано с тем, что, активно двигаясь и питаясь при этом почти одним только молоком я сильно исхудала.

Но, как бы то ни было, к году я уверенно ходила, не просто переваливаясь с ножки на ножку, как начинали мои соседки по комнате, а твердо стоя на ногах. Могла даже немного бегать, правда недолго — сильно уставала. Ела уже несколько месяцев сама, доны только руками разводили. Когда я впервые попросила ложку, они, посмеиваясь, дали. Больше с ложкой я не расставалась. Чувствовала себя иногда инвалидом, восстанавливающимся после тяжелой травмы. Деятельный мозг не хотел останавливаться на достигнутом, мне нужно было больше, быстрее, сейчас.

Периодически я впадала в уныние от того, сколько лет ждать, пока я вырасту и со мной начнут считаться. Это было самым тяжелым — зависеть от других людей, все еще помня, каково это быть самостоятельной. Планируя дальнейшую жизнь, я однозначно решила, что буду учиться всему, чему только смогу. Как-то дона Ниолара, главная няня, оставила в детской тонкую рукописную книжицу, больше похожую на обычный земной ежедневник. Страницы сшиты между собой, сверху потертая кожаная обложка. С любопытством открыв эту тетрадь, я ничего не поняла. Незнакомые значки, очевидно буквы, шли не в ряд, а сверху вниз столбцами. Никаких знаков препинания или различий значков по высоте, лишь над некоторыми сверху располагались черточки. Учиться читать будет интересно, — хмыкнула я, с интересом рассматривая книгу.

Но для начала развивать речь. Простые слова давались мне без труда, но многие звуки слетать с языка не хотели. В прошлой жизни несколько лет своего детства я занималась с логопедом и сейчас вспоминала те занятия. Не составило никакой сложности несколько раз в день выполнять упражнения артикуляционной гимнастики, тем более что «качели», «трубочка», «шлагбаум», «заборчик» и прочие накрепко засели в голове. В детстве приходилось выполнять их перед зеркалом по пять-шесть раз в день. Поочередно выполняла еще и дыхательную гимнастику, надувая щеки и будто бы задувая свечки. Однозначно помню, что речь связана с мелкой моторикой, которую нужно интенсивно развивать. На прогулке я нашла несколько мелких камушков и периодически перекатывала в ладошках и между пальчиками. Нянюшки поначалу напрягались, следя, чтобы камушки не оказались у меня во рту, но, понятное дело, переживали они напрасно. Мне бы пластилин, — иногда вздыхала я, но чего нет, того нет. Тесто могло бы стать заменой, но из детской девочек выводили только на прогулку во внутренний дворик, на кухню мне не попасть. Еще я руками имитировала некоторые действия, будто бы брала маленькие бусинки, будто скатывала шарики, изображала письмо. Еще играла в пальчиковые игры, то сама, то с нянюшками. Попробовала как-то поиграть с другими девочками, «стучали вместе молоточком», «строили дом», но такие игры хорошо бы сопровождать пояснениями, речью, без этого девочкам очень быстро становилось скучно. На прогулке рвала травинки по одной, в общем, развивала мелкую моторику всеми доступными способами.

Одновременно с этим стала вспоминать более сложные упражнения. Нужна музыка, песенки простые. Пока же мне было вполне доступно прыгать по комнате, проговаривая простые и вместе с тем сложные звуки, такие как «топ-топ», «прыг-прыг», «скок-скок». К моему постоянному бормотанию быстро привыкли и уже никто не обращал внимания. А для меня это были сложные занятия для развития речи.

Со временем я получила чуть большую свободу передвижения, нежели другие девочки в комнате. Начала помогать донам наводить порядок в силу своих умений и часто выскальзывала вслед за добрыми женщинами за дверь. Так я начала изучать дом, где волею судьбы оказалась. Это был большой каменный дом — настоящая крепость. С узкими окнами, толстыми стенами и мощными лестничными маршами. А также множеством комнат, большим штатом слуг, одновременно с тем и многочисленными жителями. Этакий мини город. Каждый раз, покидая детскую, я рисковала. По узким темным коридорам ходило множество людей и маленького ребенка могли просто затоптать, не заметив.

Размышляя над тем, куда же забросила меня судьба, где именно возродилась моя душа, я почему-то не сомневалась поначалу, что это Земля, просто другая страна, возможно, другое время, скорее всего более раннее, судя по одежде дон и обстановке дома.

Вскоре выяснилось, что я ошибаюсь. Это точно не Земля. Несмотря на то, что люди вокруг выглядели привычно, немногие все же отличались. Некоторые местные мужчины были на голову-две выше прочих, но не это главное. На лице у них вилась вязь чешуек, начинаясь у глаз и спускаясь в ворот одежды. Чешуйки черного цвета поблескивали в тусклом свете и гармонировали с такими же темными, совершенно черными волосами. А у одного мужчины в доме, тоже очень высокого, чешуйки на лице отливали серебром и тоже в тон серебру волос.

Вместе с тем стало любопытно, а как же выгляжу я. В комнате не было и намека на зеркало, потому рассмотреть себя мне было негде. Девочки, с которыми мне приходится делить комнату имеют обычную, довольно заурядную внешность. Никаких тебе чешуек или необычных волос. Слегка выделяется лишь одна — мия Рорита, самая требовательная из всех, крикливая и непослушная. Она обладает яркой рыжей шевелюрой, прочие девочки — Жаника, Шамия, Дарси и Лелиз шатенки.

Все мы, девочки, живущие в одной комнате, определенно не родственницы, думаю, нас всех привезли сюда из разных мест, к тому же девочки совершенно не похожи друг на друга. К нам вроде бы относились совершенно одинаково все, кроме одной доны — Ледары. Эта женщина относилась предвзято ко всем детям, кроме своей воспитанницы. Но если за меня было кому заступиться, мои нянюшки не давали меня в обиду, то другим девочкам, чьи доны недавно уехали, приходилось порой несладко. Ледара легко могла шлепнуть за малейшую провинность, оттаскать за волосы, толкнуть, ну и, конечно, накричать, обзывая обидными словами. Часто в такие моменты мои доны могли высказаться, что цвет волос еще ничего не значит и зря Ледара так рассчитывает на то, что именно ее воспитанница нужна лору. Какому такому лору и зачем нужна маленькая девочка я, как бы ни подслушивала, так и не поняла.