Танец Бешеной
Шрифт:
Генерал Дронов на вид был вовсе не суров. Он выбрался из-за стола, грузноватый, с уверенным и сильным лицом, сделал несколько шагов навстречу, раскинув руки:
– Какие люди! Гости дорогие! Прошу! Располагайтесь на стульчиках, придвигайте пепельничку и невозбранно травите никотином атмосферочку! Дашенька, у тебя сегодня чудесный цвет лица, а это платье невероятно тебе идет. Не из Парижа привезла? Нет? Смотри, как у нас наловчились шить… Ну что же вы стоите, борзые мои ищеечки? Мы не армия, навытяжку необязательно, генерал приглашает вести себя непринужденненько…
Они уселись так осторожно, словно стулья были хрустальные, замерли, не
Дронов тоже уселся во главе стола, постучал пальцами по газете. Под газетой что-то лежало, плосковатое, чересчур толстое для конверта с жалобой.
– Выздоровела, Дашенька? – спросил генерал медоточиво. – Все в порядке?
Даша осторожно кивнула.
– Нервишки не шалят, волноваться и переживать не противопоказано?
– Все нормально.
– Как жизнь? Замуж не собираешься?
– Не тянет что-то. – Она для разведки попробовала легонько улыбнуться.
– А что так? Некогда или подходящего мужика нет на примете?
Она ответила универсальным жестом – пожатием плеч. Генерал набычился. Похоже, ему надоело играть и бездарно ломаться.
– Проверим-ка ваше чутье, господа сыскари, – сказал он почти дружелюбным тоном. – Как по-вашему, зачем я вас вызвал?
Даша вторично прозондировала почву мимолетной улыбкой:
– Сообщить пренеприятнейшее известие?
– Теплее. А какое?
– Пожаловался кто-то, – сказала она уже увереннее. – Снова Казмина?
– Холодно.
– Кто тогда? Марзуков?
– Ты анекдот про Суворова знаешь? Сказал он однажды одному трепливому офицерику, что жизнь тому осложняет один-единственный лютый недруг. Тот, дурачок, стал взахлеб разные фамилии называть, в точности, как ты сейчас, а Суворов ему говорит: «Враг твой – язык твой, милай…» Ну, в точности о тебе, звезда моя. Жалоб на тебя не было. Просто-напросто какой-то доброжелатель прислал анонимку. Анонимки же всегда доброжелатели шлют…
– И в чем там меня обвиняют?
– Да ни в чем. Доброжелатель ведь. Все, что нужно, ты себя сама оборудовала. – Он сбросил газету, прикрывавшую, оказалось, большой нестандартный конверт из серой бумаги, запустил туда пальцы и вытащил цветную фотографию. Щелчком отправил ее через стол Даше. – Эту погляди для начала, у меня еще много, самых разных…
Даша осторожно взяла снимок. Воловиков придвинулся, тоже заглянул. На фоне пестрых книжных полок в раскованной позе стояла рыжеволосая девица, имевшая на себе из одежды лишь распахнутый милицейский китель. Какое-то тягостное мгновение до Даши не доходило, потом вдруг, рывком, осознала.
И узнала свою собственную персону – с хмельной, невыносимо глупой улыбкой от уха до уха, растрепавшимися волосами. Даже если бы специально позировала, столь вульгарной и откровенной позы могло и не получиться.
Рядом громко крякнул Воловиков. Даше казалось, что у нее тлеют и дымятся кончики ушей, и не щеки пылают, а все тело. Она застыла в неловкой позе, не зная, что предпринять – то ли положить снимок, то ли…
– Нравится? – безжалостно спросил Дронов. – Я ж говорю, у меня всякое есть. Хочешь полюбоваться, проказница-озорница? Ну, ты у нас раскомплексованная…
Вспомнив, что последовало вскоре после того, как ее в этой позе запечатлел неведомый фотограф, Даша зажмурилась от стыда и несусветного позора.
– На меня смотри! – последовал
генеральский рык.Она кое-как разлепила веки. Генерал медленно багровел лицом. Даша чувствовала, как застывший рядом Воловиков затаил дыхание.
Дронов заговорил. Он изъяснялся недолго, но энергично и цветисто. В салонном переводе на литературный русский это звучало бы примерно так: «Если вам, ветреная девушка, жизненно необходимо общаться накоротке с представителями противоположного пола и предаваться эротическим экспериментам, следует по крайней мере проявлять разумную осторожность в выборе места встречи, освещенности и костюма». Такой жалкой и униженной Даша себя еще не чувствовала – ни в этом кабинете, ни вообще в жизни. Лицо горело.
Генерал выдохся быстро – он, вообще-то, был не из записных матерщинников. Но под его взглядом, красноречивым и яростным, было невыносимо.
Рядом раздался оглушительный кашель и растерянное ругательство – это Воловиков в волнении сунул сигарету в рот не тем концом, прикурил фильтр и ухитрился разок затянуться полной грудью. Стал неловко гасить в пепельнице чадящий горелой синтетикой «Опал».
– Циркач! – рявкнул Дронов. – Ты кого тут дураком считаешь? Отвлекающий маневр он мне лепит! Забыл, что я тебе про этот фокус и рассказывал? Вспоминая личный опыт? Затуши живо! И дай Дашке сигарету в зубы, у нее руки трясутся. Ну что, Дарья, мяукни чего-нибудь, мне интересно послушать…
Она затянулась подсунутой сигаретой – пальцы и в самом деле подрагивали, – опустила глаза:
– В конце концов, мне не семьдесят лет, и нога у меня не деревянная. Чего уж там, иногда сплю с мужиками, бывает и при свете. Настроение было хорошее, дела шли удачно, подурачиться хотелось…
– Да уж… Тысячи баб спят с мужиками при свете, только вот их не подловили, а тебя подловили.
– Но ведь шторы были задернуты…
– Зато у тебя… многоточие… было отдернуто, как ворота в Кремле… Ты что, на усачевских шлюх насмотрелась?
– Получается, что-то вроде того… – с вымученной улыбкой сказала Даша.
– Экспериментаторша, мать твою… Давай сюда! – генерал, яростно сопя, забрал у нее фотографию и сунул в конверт. – Ты реветь не собираешься? Вот и слава богу… Я бы тебя еще разок оттаскал на матах, пылкая ты наша, только это все без толку. Не до эмоций. Нужно думать, как из этого говна выкарабкиваться с наименьшими потерями.
– Откуда это взялось? – тихо спросил Воловиков.
– Пацан принес дежурному. В запечатанном конверте. Сказал в окошечко, что это личный пакет генералу Дронову, бросил на пол – и был таков. Ты уж прости, Дашенька, я все это непотребство покажу Палычу, пусть оценит соколиным взором… Водички дать?
– Не надо, – с сухими глазами сказала Даша.
Воловиков, отворачиваясь от нее, старательно шуршал фотографиями. Генерал звонко барабанил костяшками пальцев по столу.
– Ты в своем хахале уверена? – спросил он мрачно. – Не могли тебе его подставить?
– Нет, – сказала Даша. – Времени было достаточно, прокачала…
– Вряд ли это он, – не оборачиваясь, бросил Воловиков. – С высокой степенью вероятности не он. Будь это он, хватило бы смекалки расположить аппаратуру выгоднее. Постарался бы не заслонять объектив, а Дарью мягко и ненавязчиво располагать так, чтобы чаще попадала в фокус. Больше половины снимков совершенно испорчены – лиц не видно, заслоняют друг друга… Вы обратили внимание – все снимки сделаны с одной и той же точки. Аппарат был закреплен жестко.