Танец масок
Шрифт:
– То-то я чую, запах твой изменился… – Ведьма напоказ потянула носом, и Фрида тоже нервно принюхалась. Глупости, ничем странным не пахло: весенняя ночь, где-то неподалёку цветёт дикая яблоня, и всё. А старая болтунья просто нашла новую тему – лишь бы языком почесать.
– Ой, чую, изменился, о-о-ой! – простонала Кейт и тут же с любопытством собаки, увидевшей жирный кусок мяса у хозяина в руках, подскочила к Фриде. – Ты предохранялась?
«Тебе-то какое дело?» – тоскливо подумала Фрида, вспомнив, что, кажется, зелье от беременности на этот раз не пила. Столько лет к ней никто не подходил, и Фрида стала беспечной. Забывчивой. Но кто же знал? А, впрочем, всё равно это пустое. Один раз… Тем более, от него так тянуло железом…
Всё равно в
– Вот и я чую, что не предохранялась, – не унималась ведьма, с энтузиазмом лекаря давя на больную тему. – И запах твой изменился…
– Да что вы! – не выдержала Фрида. – И как же я пахну?
Кейт снова потянула носом и подытожила:
– Странно. И не надо на меня так смотреть, деточка, я-то знаю, когда нормальное это «странно», а когда нет. Я столько родов приняла!.. Ты, если шо, меня зови, а не этих гордецов из столицы. Поняла? Я-то лучше их разбираюсь. А то эка невидаль – мужик у бабы роды принимает. А? Да шо они в нас понимают, эти мужики?
Фрида только молча вздохнула. С одного раза не беременеют, все это знают, и Кейт сама что-то такое говорила. Впрочем, чего только Кейт не говорила…
Фрида старалась не думать, что от такого «один раз не беременеют» родилась и она.
– Ты смотри, – продолжала Кейт, – от него железом несло – поди, или изгнанный, или подменыш, у людей всё мается. А раз мается, то где? Своей мамке нужен не был, думаешь, люди его приветили? Ха! Я, знаешь, на подменышей насмотрелась. И, ты думаешь, где? В домах этих срамных, где девки голые, а жрецы им всё позволяют. – Жрецов Кейт особенно не любила. Всех, независимо от бога, которому они служили. – И вот в домах этих они за деньги себя продают, как вещи какие. Фейри. Фу, срам!
«В борделях, то есть», – перевела Фрида. Насколько она знала, фейри там днём с огнём было не сыскать, но за свою бурную жизнь Кейт, видимо, на одного всё-таки наткнулась. Запомнила и теперь промывает молодому поколению голову, рассказывая байки.
– Вот, туда подменышей и сдают! – Кейт снова погрозила пальцем. – И шо? Среди этих вот, продающихся, отца-то своему дитю искать будешь? – И тут же: – Ты если соберёшься ребёночка травить, то до большого срока не тяни, слышишь? А то демоном-хвостом обзаведёшься, я-то знаю, сама видела…
– Ваш дом, – невежливо перебила Фрида, когда старуха, войдя в раж, не заметила собственную калитку и чуть не уткнулась в неё крючковатым носом.
Дом, как обычно, поприветствовал хозяйку весьма изобретательно. Большая (для одной сухонькой Кейт) хижина, скрипя, приподнялась, натужно повернулась и осела. Земля меленько задрожала в ответ. В чёрных провалах окон, не затянутых даже тряпицами, зажегся свет, а в очаге посреди хижины в висящем котле что-то тут же забурлило. В трубу повалил дым, возвещая всей деревне, что ведьма с шабаша вернулась – Фрида знала, что ей уже завтра понесут подношения: дичь, кроликов, овощи и крупы. От вредной колдуньи легче было откупиться, это все в округе знали. А то проклянёт – а проклятья Кейт обычно держались крепко.
Натужно заскрипев, приветливо отворилась, повиснув на одной петле, дверь.
– О, как быстро дошли! – восхитилась Кейт, привычно швыряя метлу через низенькую кованую оградку (подарок местного кузнеца, на который скидывалась вся деревня, когда ведьме исполнилось шестьдесят). С той стороны раздался – тоже уже очень привычный – мявк чёрного, как ночь, кота. Фрида поморщилась. – В общем, поняла, деточка? Меня зови! – Кейт потопталась у калитки, провела узловатым пальцем по чугунным веточкам. Те затрепетали, как живые. – А не хочешь у меня переночевать? Темно уже, шо ты по сумеркам таскаться будешь, прямо как привидение какое. У меня на ночь оставайся, а с утреца уходи.
Щедрое предложение, не знай Фрида, что в довесок к нему пойдёт уборка единственной в хижине комнаты. Сама Кейт никогда порядок у себя не наводила: эта честь всегда доставалась гостям. Наступишь на дохлую мышь – а хозяйка подзуживает: «Туда, туда её брось! Да ты пни её, ужо ж не
встанет». Или от пыли закашляешься – а старуха уже метлу суёт, давай, дескать, работай. И не дай боги, отказаться… Хорошо если только сглазит.Сглаза или проклятий Фрида не боялась, но предпочитала определённый комфорт.
– Спасибо, – натянуто улыбнулась она. – Но я лучше пойду. Меня ждут.
– Ой, да кто тебя ждёт! – хихикнула старуха. – Чай не этот, рогатый? Хотя, если из домов тех, то он, наверное ж, учёный, ясно, почему ты к нему так торопишься…
– Спокойной ночи, матушка. – Фрида поправила броши на плечах и отвернулась.
– Сама ею скоро станешь! – крикнула ей вслед ведьма. Напоминаний о своём возрасте она терпеть не могла.
Фрида только ухмыльнулась.
В деревне отмечали майский праздник, начало недели Цветения, поэтому к людям Фрида не пошла: обязательно бы заметили. Идти по ночному лесу тоже удовольствие небольшое, но красться (и впрямь как привидение) дальними и обычно тихими улочками к своему коттеджу, пока деревенские пляшут вокруг майского шеста и устраивают салочки за «майской девой», Фриде не хотелось. Отвести глаза всем селянам сложно, а риск, что наткнутся именно на неё, был велик. В лёгкой зелёной тунике, украшенной листьями, Фриду неминуемо бы приняли за «майскую деву» – воплощение весны. А потом бы до утра не отвязались.
Поэтому Фрида выбрала лес. Он майский праздник тоже праздновал, но по-своему: звенели сверчки, совсем рядом ухала сова, а где-то далеко дружно и очень музыкально, с душой выли волки. Фрида вдохнула напоенный весенним ароматом – цветы и немного дыма от костров в деревне – воздух, подхватила подол и, зевая, пошла по направлению к своему дому, игнорирую тропинку. Лесной король был её отцом, и лес никогда бы Фриду не обидел: деревья отодвигали ветви с её пути, под босые ноги услужливо стлался мягкий мох. Пару раз, бывало, слетит сова на плечо или заденет щёку крылом, но Фрида тогда только улыбалась. Четыре года назад она специально искала себе коттедж у леса, чтобы можно было всегда уйти на «ту сторону», одной ногой на которой уже стояла старуха Кейт. Если очень-очень захочется. Если люди уж совсем надоедят.
А ещё, когда лес рядом, домой возвращаться очень удобно, если не хочешь, чтобы тебя заметили. В отличие от Кейт, которая, хоть на метле могла в трубу залететь, Фрида слыла барышней, богатой леди (пусть и самодуркой немного). Да, спустя четыре года деревенские уже что-то подозревали, но репутацией и свободой Фрида ещё дорожила, потому приличия соблюдала. Может, в свои шестьдесят она тоже сможет, хохоча, проноситься на метле над домами соседей. Но пока что и в человеческом мире находилась масса приятных вещей, которых Фрида не хотела лишаться. Неосторожная же ведьма легко могла попасть в застенки к Серому и никогда оттуда не вернуться.
Самая быстрая дорога к дому лежала по обрыву, с которого на деревню открывался прекрасный вид. Фрида как обычно задержалась здесь немного, глядя вниз: Хэмтонкорт сверкал и искрился огромным костром посреди главной площади и десятком маленьких, на улицах. Вокруг главного костра сейчас разворачивалась ритуальная битва: наряженный в женское платье сын старосты (смотрелся он очень потешно) возглавлял немногочисленную «армию» Зимы, которую теснили к полям люди Джека-в-зелёном, «весеннего короля». Фрида высмотрела и выбранную «королеву мая» – в который уже раз ею становилась дочь местного кузнеца. В венке из полевых цветов она стояла у майского шеста – длинного дерева с обрубленными ветвями, украшенного гирляндами: белого боярышника, синего пролеска и нежно-жёлтого первоцвета. Войско Зимы тем временем швырялось в атакующих Летних соломой, Джек-в Зелёном грозно размахивал ивовым прутом, а его люди защищались берёзовыми ветвями. Потешная битва была в самом разгаре, значит, ещё нет полуночи. Хорошо. Фрида покосилась на всякий случай на небо – россыпь звёзд завораживала – кивнула своим мыслям и пошла дальше. Если поторопиться, будить Мэри, камеристку, не придётся. И можно надеяться на горячую ванну…