Танец мотылька
Шрифт:
Склоняюсь над мужчиной и внимательно осматриваю его кисть. Прикладываю рядом свою. Кольца похожи, цвет и стиль совпадают. Но это еще ничего не доказывает!
Оборачиваюсь. Марина ждет у выхода, строго глядит на меня и кивает на больного.
– Давай! Ну?!
Не понимаю, что она хочет. Мое лицо перекашивает от непринятия настоящего, от этого больно тянет порез на щеке. И, впервые за утро, простреливает под грудью.
– Поцелуй его, – подсказывает медсестра.
Я непроизвольно прыскаю смешком. Еще чего! Но застываю взглядом на губах Марка,
Случайно задеваю его руку: прохладную и гладкую. Прикладываю уже смелее свою ладонь так, чтобы сравнить кольца. От неудобной позы стреляет в ребра. Перевожу дыхание и приседаю рядом. Вцепляюсь в его пальцы грубее и, словно в лупу, разглядываю оба украшения. Сквозь кожу чувствую его тепло, и меня бросает в дрожь.
На кольцах очень мелко выбиты буквы, слишком крошечные, чтобы прочитать. Холодеет сердце. Я обманута своим же сознанием. Значит, правда, все-таки? Или нет?
Рука Марка чуть вздрагивает и тут же сжимается. Мужчина хрипит, губы приоткрываются, и он что-то говорит, но я не могу разобрать и слова.
Резко отпускаю его и отступаю.
– Пора, – вдруг оживляется Марина. Слышу за спиной скрип двери.
Аппарат тикает и тикает: действует на нервы. Кажется, пиканье участилось. Рука Марка собирается в кулак и трубки от капельницы натягиваются.
– Е… у… о…и…
Долетает мычание.
Марина вытягивает меня из палаты.
Я иду покорно и стараюсь дышать не часто, чтобы не упасть от головокружения. Тошнота уже привычно поднимается по пищеводу, и я едва переставляю ноги.
В каморке позволяю себе прилепиться к стене и съехать на пол, не обращая внимание на боль под грудью. Марина тщетно пытается поднять и потащить меня на кровать. Я не кричу: просто смотрю на кроваво-красный настил и понимаю, что все теперь не так, как раньше. Все чуждое и ненастоящее.
Кто я? Вика.
Ты уверена?
Внезапно в палату заходит Бенедикт Егорович.
– Ну, что? Готова к осмотру? О, а что это мы разлеглись? Мариночка, давай, неси капельницу.
Приподнимаю голову, и умоляюще смотрю на девушку. Она всем видом показывает: «Я же говорила».
– Не нужно. Просто голова закружилась, – оправдываюсь я хриплым голосом и осторожно встаю. Шатает. Медсестра помогает добраться до кровати, затем быстро уходит. Уже у двери замечаю ее улыбку и подмигивание. Благодарно киваю.
– Как спалось? – доктор Бенедикт подтягивает стул и усаживается. Неприятный скрип режет по ушам. – Что за старье? – возмущается он, а я, пользуясь его промедлением, думаю, как правильно ответить.
– Без сновидений.
– Хм, неплохо для начала. Есть новость.
Меня коробит от его слов, но я стараюсь это скрыть.
– А когда меня выпишут? – решаю перевести тему.
– Погоди ты, – отрезает доктор и прикусывает шариковую ручку. Она уже прилично изжеванная, видимо, у доктора застарелая привычка, а мама, наверняка, говорила, что так делать
некрасиво. Хочется истерически засмеяться, но я сдерживаюсь.Рассматриваю Бенедикта Егоровича пока он молчит и думает. Сегодня вид получше: на его лице совсем нет красных пятен, и от мужчины пахнет свежестью.
– Вика, твой муж пришел в себя. Хочешь увидеться с ним?
Чувствую, как по спине ползет холодная рептилия страха. Это все игры памяти. Я должна вспомнить, ведь не бывает таких совпадений.
Автоматом киваю, потому что не знаю, что сказать.
– Марк – твой муж. Помнишь?
Хочу замотать головой «нет», но снова киваю. Я не хочу в «дурку», не хочу, чтобы в моей душе ковырялись и, что еще хуже, пичкали меня антидепрессантами и подобной гадостью. Я хочу выбраться из больницы, а потом уже разбираться, где, кто и что напутал.
Бенедикт Егорович удовлетворенно выдыхает.
Несколько минут он прощупывает мои ребра, слушает стетоскопом. Когда опускается к груди, подозрительно стреляет змеиным взглядом. Только сейчас подмечаю какие у него золотистые и узкие глаза. Густые брови сходятся на переносице.
– Точно все в порядке, Вика?
Сжимаю губы, криво улыбаясь. Короткое «да».
– Отлично! Вот сейчас и убедимся, – он набрасывает стетоскоп на шею, встает и зовет за собой.
Снова странный холод забирается под футболку и неприятно щекочет щупальцами душу.
Глава 2. На краю иллюзии
Один, два, три… шага, а дальше все смазывается, словно я задела банку с краской и испортила холст с многолетней работой. Сердце стучит вне ритма, пульс врывается в висок и бьет до одурения, до тошноты.
Бенедикт Егорович ведет меня к мужу. А мне кажется, что я иду на расстрел.
Что я должна сказать? Как себя вести? Скажу, что не помню: и меня будут мучить анализами и лекарствами, притвориться – тоже не выход – заметят.
В коридоре сталкиваюсь взглядом с Мариной. Ее лицо усеяно конопушками, что сейчас при свете дня, почти как крошки корицы на белом хлебе. Она улыбается и подмигивает, что-то показывает рукой. Идем дальше. Я оборачиваюсь, чтобы рассмотреть получше. Девушка прикладывает палец к губам: «Молчи».
Попадаю в полумрак. Пока глаза привыкают мне хватает времени, чтобы выровнять дыхание.
– Вика, проходи, – доктор тянет меня за руку. Его пальцы шероховатые и холодные, отчего меня бросает в дрожь. Осторожно отстраняюсь.
Иду одеревеневшими ногами. Спотыкаюсь на ровном месте и чуть не растягиваюсь по полу. Зуев успевает подхватить. Я благодарно улыбаюсь, а затем поворачиваю голову…
И, кажется, время заклинивает, словно встала заржавевшая шестеренка в часах.
Застываю, глядя на Марка, и он неотрывно смотрит на меня. Во взгляде ловлю нежность и радость. Редкие, оборванные ресницы трепещут, словно крылья колибри.
В уголках его глаз собираются слезы. Они катятся по щекам, падают на шею и исчезают под воротником. Я тоже плачу. Не знаю почему.